 |
| Известия | Вадим Речкалов | 06.12.2004 |
«Басаева любят или боятся…»
Российские спецслужбы не могут поймать Басаева, потому что его реальных пособников — не полторы тысячи человек (как заявляют руководители контртеррористической операции) а более 13 тысяч человек. Такую цифру «Известиям» назвали в УФСБ Чечни. Эти люди не воюют против российских властей с оружием в руках. Но благодаря им Басаев до сих пор не пойман.
Число боевиков согласно официальным данным давно уже не превышает 1200−1300 штыков. Но собственно боевики, то есть нелегалы, воюющие против законной власти, это хотя и самая активная, но и самая малочисленная часть подполья. Всех этих боевиков давно бы истребили или пересажали, если бы их не поддерживали местное население и сотрудники правоохранительных органов. Не обеспечивали бы им маршруты передвижения, не провозили их по этим маршрутам, не проводили наблюдение за военными и разведку местности, не снабжали продуктами, документами и оружием, не лечили, не укрывали, не помалкивали об их появлении, не прятали. Кто-то делает это из страха перед бандитами, кто-то от нищеты, а кто-то из идейных соображений или человеческой симпатии.
— Для многих чеченцев, особенно пацанов, Шамиль Басаев — идеал воина, — сказал мне русский офицер контрразведки, попросив не указывать его фамилию. — Басаев является для них эталоном и слывет умным человеком. Это же романтика. Чеченцы с русскими, пусть и с перерывами, но воюют 300 лет. И Басаев с русскими воюет. И успешно воюет. И для многих женщин чеченских он тоже кумир. Женщины кого любят? Сильных мужиков. А он командир. И давно уже командир. Эта симпатия к Басаеву угадывается даже в тех женщинах, которых мы используем в своей работе. Работают они на нас, на контрразведку, а симпатизируют Басаеву.
«Около 30% милиционеров — пособники боевиков…»
Большинство моих собеседников говорят правду анонимно, спасибо, что под диктофон. Одни не имеют права себя расшифровывать, другие не уполномочены на контакты с журналистами, третьи, самые высокопоставленные, беспокоятся за карьеру. Их высказывания не совпадают с официальным образом нынешней Чечни. С отредактированным имиджем республики, где в жилом доме на улице Красных Фронтовиков заработал первый в Грозном лифт, где есть футбольный клуб «Терек», всенародно избранный президент Алханов и сотни раскаявшихся боевиков, с радостью посещающих грозненский фитнес-центр или интернет-кафе.
— На самом деле в Чечне двоевластие, — продолжает офицер контрразведки. — Есть, с одной стороны, избранный президент Алу Алханов, а с другой — есть Рамзан Кадыров. Люди Кадырова, бывшая служба безопасности президента, фактически никому не подчинены. Решением руководства Регионального оперативного штаба эта структура передана под ВОГОиП (временная оперативная группа отделов и подразделений МВД), но пока и ВОГОиП, и ФСБ контролируют её недостаточно эффективно. Поэтому значительная часть оружия поступает к боевикам через новоиспеченные милицейские структуры. Конкретно — через полки патрульно-постовой службы милиции, укомплектованные бойцами службы безопасности бывшего президента. (Эту службу формировали в основном из сдавшихся боевиков. — «Известия») Несколько полков создано новых. Там есть люди, которые до сих пор поддерживают отношения с боевиками. Вообще, по нашим данным, до 30% сотрудников МВД Чечни являются пособниками боевиков. Откуда у них берется «лишнее» оружие, которое они передают боевикам? Да очень просто. Находят схрон, а часть изъятого оружия на учет не ставится, на склад не сдается, а просто продается. Тем же боевикам. И даже не из-за какой-то симпатии к бандитам. Просто делают деньги. Что же касается мин и боеприпасов, то все это до сих пор уходит из армейских частей, которые здесь дислоцированы.
На следующий день я смог лично убедиться в достоверности этой информации. На переговорном пункте рядом с комплексом правительственных зданий ко мне подошел солдат лет двадцати. Вероятно, из-за моей бороды и цвета волос он принял меня за чеченца со связями, ушлого местного, имеющего право прохода в правительство.
— Мне надо с вами поговорить, — сказал солдат.
Мы вышли на улицу, закурили.
— У меня есть 120 лишних патронов калибра 5,45, — сказал солдат. — Вам не нужны?
— Обычные или трассирующие? — спросил я.
— Обычные.
— Почём?
— Я даже не знаю, никогда этим не занимался.
Я сказал солдату, что подумаю до завтра.
— Вон моя «бэха» стоит, — сказал солдат, указывая на дежурившую неподалеку БМП-2. — Подойдете, спросите Виталика.
Мы пожали друг другу руки. И потом я терзался почти сутки. Сдать этого Виталика контрразведке или самому набить ему морду? Он был враг, такой же, как любой пособник боевиков, продающий патроны противнику. И его не волновало, в кого полетят проданные им пули.
Мы встретились на следующий день.
— Знаешь, Виталик, патроны мне не нужны, — сказал я. — Но тебе как другу скажу. Сейчас проводится секретная спецоперация по выявлению торговцев боеприпасами. Так что ты никому патроны не предлагай, спалишься.
Я не заложил Виталика, потому что вспомнил, как 22 июня Шамиль Басаев приехал в Назрань на ингушской милицейской белой «Ниве" — пятидверке. И вывез с сообщниками целый оружейный склад МВД. Если уж и сажать негодяя Виталика, то только после Басаева и его помощников среди милиционеров. Иначе несправедливо.
— Кроме МВД пособники боевиков есть и в больницах, как в Грозном, так и в райцентрах, — продолжает офицер контрразведки. — Боевикам надо иногда лечиться, да и ранения они получают. Не скажу, что среди врачей много пособников, но отдельные факты есть. Тут еще надо учитывать менталитет народа. Их трепетное отношение к родственникам. Есть очень много семей, где один брат воюет на той стороне, а другой служит в МВД. И они друг друга всегда выручают. И вот недавно появился в Шалях боевик, лечился, жил у медсестры. И никто об этом не узнал. Население в таких случаях, как правило, не срабатывает. То есть в милицию докладывать не идёт. Боятся просто. Потому что у этого же боевика сидит в милиции сержант или рядовой, который его предупредит.
…В разговоры то и дело встревает портативная радиостанция. Приходится выслушивать чужие беседы.
— Космополит, ответь Патриоту.
— На связи.
По позывному можно угадать, чем занимается его обладатель. Позывные армейской разведки брутальны: «Бармалей», «Парторг», «Бумеранг». Старшие офицеры внутренних войск и Минобороны предпочитают неагрессивные прозвища — «Кадет», «Терек». У чеченских милиционеров позывные без затей, но, как правило, героические: «Патриот» (таких много), «Комбат», «Спартак». У боевиков позывные либо заимствованные арабские — «Абу-Саяф», «Абу-Рашид», — либо подчеркнуто асоциальные: «Черный», но не «Белый», «Вольный», но не «Служивый», «Закат», а не «Заря». Был ещё «Одинокий», недавно взяли, сидит в одиночной камере. А сколько появилось в эфире «Испанцев» с той и с другой стороны, после того как Рассел Кроу убедительно сыграл в «Гладиаторе»! От позывных ФСБ веет высшим образованием: «Регент», «Дантес».
«Есть ваххабиты, а есть просто бедные люди…»
Мой следующий собеседник — Александр Потапов, позывной «Арбат», заместитель начальника УФСБ по Чеченской Республике. Один из немногих присутствующих в этих заметках под собственным именем.
— С апреля по ноябрь этого года в лесу, в горах в разное время находилось до 1300 боевиков, — говорит Александр Николаевич. — С ноября по апрель их в горах останется человек 500. Остальные спустятся на зимовку, разъедутся по соседним республикам, в Кабардино-Балкарию, в Ингушетию, разойдутся по домам. Их родственники, естественно, под наблюдением. Но среди них обязательно найдется милиционер, который будет их прикрывать. И схроны в домах имеются, где можно спрятать человека. Некоторые боевики, спустившись с гор, разъедутся на зиму по чеченским диаспорам в другие области и республики России. 40-тысячная чеченская диаспора в Волгоградской области, такая же в Астраханской, 5−6 тысяч — в Воронежской области.
В банке данных чеченского управления ФСБ около 15 тысяч человек, подозреваемых в причастности к незаконным вооруженным формированиям, совершению терактов, пособничеству. Попадают в этот список по-разному. Допустим, разведка обнаружила списки боевиков. Или оперативники получили информацию от агента, что имярек в такое-то время находился в банде, принимал участие в преступлениях.
— Но оперативная информация не даёт нам оснований брать человека за шкирку и тащить в изолятор, — продолжает Александр Потапов. — К тому же она может быть и ложной. И в основном она поверхностная. Есть активные боевики — лидеры, командиры бандгрупп, рядовые бандиты, совершившие конкретные преступления, — они наша главная цель. Остальная информация может остаться вообще невостребованной, если люди больше не будут высовываться. Кроме того, в этом списке могут находиться люди, которые воевали против нас еще в первую кампанию, давно амнистированы, и больше никаких преступлений не совершали. Так что процентов 10 можно исключить. Остаётся 13,5 тысяч пособников. Но и эта масса неоднородна. Есть пособники идейные — убежденные сепаратисты, ваххабиты, родственники бандитов, которые полностью разделяют их взгляды. У кого-то война просто в крови. Им нравится ходить с автоматом, скрываться по лесам, стрелять. Привлеки его завтра в другую шайку, и он будет делать то же самое с таким же удовольствием. Можно ли назвать такого человека идейным боевиком? Наверное, да. Его идея — война как таковая. Людей, которые понимают, за что они воюют, — когда кроме финансового интереса присутствует идея создания халифата на Кавказе или идея независимости Чечни — в этих списках тысяч шесть. Это очень много, хотя, я повторяю, далеко не все они воюют с оружием в руках, просто всячески помогают тем, кто с оружием. А есть просто бедные люди. Дают ему 3000 рублей, просят привезти продуктов на 2800. 200 рублей — гонорар. А задержат его за это, он скажет, я не знал, что это для бандитов. Пастухи попросили.
«Боевикам помогали и русские милиционеры…»
— Большая проблема — незаконная легализация боевиков и их пособников. Когда им выдают документы на вымышленные фамилии, — продолжает Александр Потапов. — Такая информация постоянно поступает. Все сотрудники паспортных столов проинструктированы и знают, что этого делать нельзя, но тем не менее делают. В основном чисто из корыстных побуждений. Оформил 2−3 паспорта в месяц, каждый по 5−6 тысяч рублей — можно жить. Даже шубу простенькую жене купить. А самый дорогой паспорт — это зависит от личности того, кого легализуют, — стоит не больше 500 долларов. Впрочем, и здесь до конца не ясно, помогает человек боевикам из идейных соображений или просто за деньги. На Кавказе вообще принято за всё платить. Механизм получения паспорта довольно сложный. Сами боевики, зная, что за ними охотятся, в паспортные столы не ходят. Решают через посредников. Около каждого паспортного стола таких посредников 3−5 человек. И этим, кстати, занимались не только чеченцы. Когда еще существовали временные отделы внутренних дел, укомплектованные командированными милиционерами, поддельные паспорта и они выдавали. В Ленинском ВОВД один сотрудник, по-моему, из Кемерова, оформил 22 левых паспорта. Его отправили домой, уволили из органов, а вот дальнейшая его судьба неизвестна.
P. S. С самого утра у КПП комплекса правительственных зданий на Старопромысловском шоссе в Грозном очередной флэш-моб. Около сотни чеченских женщин осаждают высокие бордовые ворота, требуют начальства, требуют вернуть сыновей, пропавших без вести, требуют электричества и водопровода. Санкт-Петербургский ОМОН заперся и не пускает внутрь даже сотрудников чеченской администрации. Наконец ворота на мгновение открываются. К людям выходит русский полковник из комендатуры. Вежливо просит угомониться, обещает, что вот-вот выйдут члены Госсовета. Толпа послушно затихает. Полковник пытается уйти, но ворота уже снова заперты. Полковник стучит, ему не открывают.
— Эй, боец, своих запусти! — кричит полковник.
— Своих? — мгновенно реагирует одна из чеченок. — А мы, выходит, чужие?
И толпа загорается с новой силой.
04 декабря 2004 г
