Семь седмин митрополита Никодима

В душе он считал, что Москва по-прежнему остается Третьим Римом

Знакомство

Мое знакомство с митрополитом Никодимом состоялось благодаря… «Реквиему» Моцарта в начале 1970-х годов. В Большом зале Ленинградской филармонии исполнялся «Реквием», естественно, на латинском языке. Впереди сидит слушатель, в руках у него рукописный латинский текст с переводом на русский язык. В перерыве подхожу к нему с просьбой: нельзя ли как-нибудь переписать слова? Он дает мне номер телефона и адрес. Через неделю наношу визит. В квартире — иконы, лампады. Спрашиваю о профессии и в ответ слышу: «Игорь Ранне, священник».

В то время он был наместником Свято-Троицкого собора Александро-Невской лавры (в те годы бывшей), секретарем епархии, «правой рукой» митрополита Никодима (Ротова). Когда, некоторое время спустя, я заикнулся о своем желании поступить в духовную семинарию, он записал меня на прием к митрополиту.

На первой встрече с владыкой Никодимом меня поразили его энергия и неподдельный интерес к моей судьбе. Не дослушав фразу до конца, прерывает: «Все ясно, понял». И шутливо: «У меня есть один недостаток: я быстро соображаю».

Вскоре я подал прошение о допуске к вступительным экзаменам в семинарию. Митрополит проявил особый интерес к абитуриенту с высшим техническим образованием и, несмотря на свою загруженность, присутствовал на устном экзамене. Члены комиссии погоняли меня по семинарской программе, после чего владыка решил: зачислить прямо на первый курс академии. Позднее я вошел в число иподиаконов митрополита и тем самым в его близкое окружение.

Митрополитами не рождаются

Впервые патриаршию резиденцию в Чистом переулке митрополит Никодим посетил, еще будучи архимандритом. В 1959 году перед встречей с Патриархом Алексием I (Симанским)Никодиму был дан ценный совет. Один из служащих, входивший в окружение Патриарха, сказал будущему епископу: «Святейший не любит, когда при обсуждении каких-либо вопросов беспрестанно повторяют: как скажете! как благословите! Надо отвечать по-деловому: «Я считаю, что следовало бы поступить так-то и так-то». Совет был с благодарностью принят, тем более что именно эта линия поведения вполне была присуща деятельной и самостоятельной натуре владыки.

Лучшим периодом своей жизни Никодим считал годы служения на приходах Ярославской епархии (1949−1952) и особенно в Угличе. Именно отсюда началась его стремительная церковная карьера. Вновь побывать в этом древнем городе ему удалось лишь за несколько лет до кончины — во время путешествия на теплоходе по Волге. В Угличе судно стояло несколько часов, и владыка совершил богослужение в приходской церкви. Глядя на старушек-прихожанок, он узнавал некоторых из них и даже вспоминал, что они, как и прежде, стоят в храме на своих привычных местах. В конце службы одна из них, подслеповато щурясь, сказала митрополиту: «Отец Никодим, что-то тебя давно не видно!»

Серебряный Бор — «Трехсвятительское подворье»

Резиденция председателя Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата (ОВЦС) располагалась на окраине Москвы, в Серебряном Бору, и была выстроена как загородный дом. Вокруг нее были дачи послов иностранных государств, аккредитованных в Москве. В 1970-х гг. там жил не только митрополит Никодим, но и два его заместителя по отделу, архиепископ Ювеналий (ныне митрополит Крутицкий и Коломенский) и епископ Хризостом (ныне митрополит Виленский и Литовский).

Резиденцию в обиходе так и называли: «Трехсвятительское подворье», дом находился на 2-й Парковой аллее. На этот адрес посылали свои письма те прихожане, с которыми владыка состоял в переписке. Некоторые из них выводили на конверте: «Серебряный Бор, 2-я просека…»

В резиденции митрополита находилась небольшая часовня и великолепная ризница с древними иконами еще дониконовского времени. Никодим благожелательно относился к старообрядцам и искренне мечтал об их сближении с Русской Православной Церковью. У владыки была митра, изготовленная на древнерусский манер, с меховой опушкой, в которой он служил только в Новгороде. У себя в резиденции он часто носил старообрядческую монашескую полумантию. Именно по инициативе митрополита Никодима Поместный собор 1971 г. принял решение о снятии соборных проклятий на старые церковные обряды и их последователей, а также разрешил староверам посещать храмы Московского Патриархата и причащаться в них в случае необходимости.

Энергия митрополита была неисчерпаемой. Даже восстанавливаясь после очередного инфаркта он разрывался между обеими столицами. Иногда нужно было отправить в Питер что-то срочное. И тогда начинал работать «воздушный мост». Иеромонах Лев (Церпицкий, нынешний архиепископ Новгородский) выезжал на архиерейской «Чайке» в «Шереметьево» и вылетал в Ленинград. Секретарь епархии протоиерей Борис Глебов встречал его в аэропорту «Пулково», и епархиальная «Волга» следовала к адресату. Иногда вдогонку следующим рейсом посылали кого-нибудь из иподиаконов. Затем бумаги возвращались в Первопрестольную к митрополиту. Бывали дни, когда отец Лев делал за день две «ходки» туда и обратно. В шутку его называли «аэромонахом».

Можно себе представить, сколько мог бы сделать полезных для Церкви дел митрополит Никодим, если бы дожил до эпохи, когда появились факс и электронная почта!

Заграница

Будучи начальником Русской духовной миссии в Иерусалиме (1957−1959 гг.), архимандрит Никодим выучил иврит и арабский и владел ими в совершенстве. Неутомимый начальник миссии объездил Святую землю с Библией в руках. Прибыв в какое-либо место, упомянутое в Священном Писании, он читал соответствующий отрывок.

Нельзя сказать, что владыка путешествовал по миру лишь в роли «бюрократа» от Церкви, то есть сидел в президиумах исключительно ради принятия резолюций, коммюнике и итоговых документов. В свободное время он стремился посещать все то, что на языке ООН именуется «всемирным достоянием человечества». Он с иронией рассказывал об одном высокопоставленном церковном иерархе, который совершал поездку по Ближнему Востоку. Когда кортеж автомобилей подъехал к известным на весь мир пещерам, «высокое лицо», не выходя из машины, промолвило: «Каменья — они везде каменья». После чего кортеж развернулся в обратном направлении.

Будучи по существу вторым после Патриарха лицом в Русской Православной Церкви, владыка имел дипломатический паспорт. Это давало ему право пользоваться депутатским залом, а также освобождало от обязательного таможенного досмотра. Владыка пользовался этой привилегией и ввозил в страну центнеры религиозной литературы, пополняя книгами библиотеку Духовной академии, раздавая студентам Новые Заветы и Библии брюссельского издания на русском языке.

Однако «депутатские привилегии» были весьма условными. При необходимости досмотр, включая личный, могли учинить любому «неприкасаемому». Так что Никодим должен был учитывать все это и не переступать условную черту. В его резиденции в Серебряном Бору был богатый подбор зарубежных изданий на русском языке. Но в совокупности, выражаясь тогдашними терминами, эта «литература» не тянула на 70-ю статью УК (антисоветская деятельность). Она тянула только на 191−1 (распространение антисоветской литературы).

Общаясь с православными эмигрантскими кругами, владыка неоднократно убеждался в том, что в беседах с ними нельзя быть до конца откровенным. Случалась утечка информации: «Скажешь что-нибудь по секрету архиепископу Брюссельскому Василию, а завтра об этом знают не только в Бельгии, но и в Париже», — сетовал Никодим. Естественно, болезненной темой было отсутствие религиозной свободы в Советском Союзе.

У владыки был реальный взгляд на современное положение Константинопольского Патриархата. Где-то в душе он, по-видимому, считал, что Москва по-прежнему остается «третьим Римом». В официальной церковной печати Патриарх Константинопольский никогда не именовался «вселенским». В 1970 году владыка пошел на заведомый конфликт с Константинополем, подготовив решение Синода РПЦ о даровании автокефалии Американской Православной Церкви и автономии — Японской. Он любил рассказывать историю о том, как один из титулярных архиереев (то есть не имеющий реальной епархии) Константинопольской Патриархии спросил митрополита Московской Патриархии: «Какого числа в этом году будет советская Пасха?» — «В тот же день, что и турецкая», — последовал ответ.

Митрополичьи будни

Обычная неделя, если не было больших праздников, проходила у владыки так: с понедельника по пятницу в Москве (ОВЦС), суббота и воскресенье — в Ленинграде. За два дня, проведенных там, владыка развивал такую кипучую деятельность, что и здоровому это было бы не под силу. Всенощная, литургия, встреча с вампиром-уполномоченным Совета по делам религий при Совете Министров СССР, десятки посетителей, сотни прошений…

Ни дня владыка не мыслил себе без причастия и литургии. Если он не совершал ее сам в приходском храме, то присутствовал и причащался за литургией в домовой церкви, находившейся в митрополичьих покоях в здании Ленинградской духовной академии. За богослужением пел небольшой хор иподиаконов. В будни владыке не давали покоя телефонные звонки, и ему порой приходилось отлучаться из домовой церкви к телефону. Возвращаясь, он виновато вздыхал: «Москва!» К счастью для него, тогда еще не было мобильников…

Вот типичная картина отъезда в Москву. До отхода «Красной стрелы» остается 20 минут, а владыка все еще «шуршит бумагами» у себя в покоях. Потом в сопровождении секретаря быстрым шагом идет по коридору к машине. Шофер трогает с места и, осенив себя крестным знамением, выжимает из «ЗИМа» все, что можно.

К 1964 году в Новгородской епархии осталось всего 25 храмов, и в 1967 году она была присоединена к Ленинградской. «Митрополичий округ» включал также и Карелию, где осталось всего 4 храма.

Объезжая Новгородскую епархию, владыка иногда посещал Валдай и бывал в Иверском монастыре. Как и в других упраздненных обителях, в бывших монастырских кельях жили обычные мирские люди. Они равнодушно смотрели на посетителя в странной длинной одежде, который рассказывал своему личному секретарю — иеромонаху Льву об истории монастыря. И вряд ли владыка мог предположить, что именно Лев (Церпицкий), уже будучи Новгородским архиепископом, возродит к жизни эту древнюю обитель. Бывая в новгородской Святой Софии, в те годы музее, владыка заходил в алтарную часть, садился на горнее место и несколько минут о чем-то думал. Может быть, о том, что он не доживет до открытия этого собора…

Занимая высокое официальное положение в Церкви, владыка не мог общаться с диссидентами, находившимися «под колпаком» органов. Но он всячески помогал и содействовал «отсидентам» — священникам, освободившимся из ГУЛАГа. В Новгородской епархии это был архимандрит Клавдиан, настоятель собора в Старой Руссе; протоиерей Михаил Елагин, секретарь Новгородской епархии. Бывал в гостях у митрополита и архиепископ Иркутский Вениамин, узник сталинских лагерей.

Живя в эпоху, когда «запрещено было все, кроме того, что было разрешено особым решением ЦК», Никодим вынужден был включаться в закулисные игры, вести неофициальные переговоры, устраивать «хитрые обеды» с нужными людьми, чтобы решить какое-либо дело в пользу Церкви.

«Из-под глыб»

В Отделе внешних церковных сношений работали люди «с биографией». Чего стоил один князь Александр Казембек, видный деятель эмиграции, тогда репатриировавшийся в Советскую Россию. В Отделе переводов трудился сын генерала Кутепова, похищенного в Париже и ликвидированного агентами НКВД. Павла Кутепова война застала в Югославии, и он вступил в ряды Советской армии. В конце войны он был арестован СМЕРШем, отсидел 10 лет во Владимирской тюрьме. Сотрудником отдела был и профессор-протоиерей Ливерий Воронов, отсидевший 10 лет в Норильске за то, что во время войны был священником Псковской миссии на оккупированной территории, не партизанил и не пускал поезда под откос. Значит — «немецкий прихвостень».

Первый инфаркт случился у владыки в 1972 году, а второй последовал незадолго до проведения межрелигиозного миротворческого конгресса в Москве (октябрь 1973 г.), Прикованный недугом к постели, он поручил возглавить форум от Русской Православной Церкви своему ближайшему сподвижнику — митрополиту Ювеналию (Пояркову). Сам он лишь мог смотреть по телевизору фрагменты заседаний, транслировавшиеся в вечерних новостях.

В 1975 году в Найроби (Кения) проходила V Генеральная ассамблея Всемирного совета Церквей (ВСЦ). Никодим возглавлял на этом форуме делегацию Московского Патриархата. В повестке дня были разные вопросы — острые и «так себе». Во время дебатов по «горячим» темам владыка брал ответственность на себя, и все члены делегации должны были голосовать единогласно. По второстепенным вопросам — вразнобой, демонстрируя свободу мнений. А как определить «уровень вопроса»? Очень просто. Владыка сидит впереди, и все смотрят на его руки. Если вверх пошла правая рука, значит все — «заединщики». Если левая — полный плюрализм. Домой вернулись, как тогда говорили, «с победой», но часть здоровья владыка оставил в Найроби.

Для нескольких поколений клириков Ленинградской епархии реальным воплощением зла был уполномоченный Совета по делам религий Григорий Семенович Жаринов. По слухам, во время войны он служил в НКВД и в кресло уполномоченного попал из органов. В своем кабинете близ станции метро «Чернышевская» он восседал под портретом Маркса. Владыке часто приходилось встречаться с ним по делам Церкви, и каждая беседа откладывала рубец на сердце.

О той тяжелой атмосфере, в которой приходилось действовать владыке, рассказывал он сам. Уполномоченный сделал все, чтобы упразднить колокольный звон на приходах, действуя через «своих» старост и слабохарактерных настоятелей. Но оставалось одно исключение: в колокола по-прежнему звонили, когда владыка подъезжал к храму, выходил из машины и следовал к алтарю. И тогда Жаринов решил надавить на самого митрополита. В одной из бесед он сказал: «Вы — современный человек и должны понимать, что это отжившая традиция, зачем же бить в колокола? Да и жители из соседних домов жалуются…»

Владыка ответил: «Открою вам, Григорий Семенович, секрет. Я человек тщеславный, и мне приятно, когда меня встречают и провожают колокольным звоном. Ничего не могу с собой поделать». И уполномоченный, снизойдя к этой «слабости», махнул рукой, дескать, ладно, пусть звонят. Рассказывая о том, как он обвел вокруг пальца матерого гэбэшника, владыка радовался как ребенок.

Но порой счет складывался в пользу Жаринова. Вторая половина 1960-х годов. На должность инспектора Ленинградской духовной академии (ЛДА) владыка назначил протоиерея Иоанна Белевцева — честного и порядочного человека. Будучи человеком прямолинейным и резковатым, Белевцев не желал идти на «доверительный контакт» с уполномоченным. Тогда Жаринов начал давить на владыку, требуя заменить непокладистого инспектора. «Позиционное преимущество» было на стороне Жаринова, и митрополит был вынужден сделать «рокировку». Накануне летних каникул отец Иоанн подал владыке прошение об отпуске. Резолюция была такова: «Прошение удовлетворить с освобождением от должности инспектора ЛДА». Однако тем самым блестящий специалист по истории Церкви был сохранен для науки и вскоре получил звание доцента, а потом и профессора.

Владыка был не только «князем Церкви», но и ее чернорабочим, принимавшим на себя тот тяжкий груз, который взваливало на нее советское государство. Воистину, борьба «из-под глыб» — в атмосфере доносов и интриг. Затрагивая тему отношений к властям, владыка часто цитировал слова апостола Павла: «Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» (Мф. 10. 16).

Моя первая поездка за границу в составе церковной молодежной группы состоялась в 1977 году. «Страной назначения» была Финляндия. Зная, что в составе группы обязательно будет «тайное ухо», владыка предупредил: «В Хельсинки есть большой книжный магазин. В русский отдел не заходи! Первая поездка может оказаться последней!»

Был ли митрополит Никодим «связан с КГБ»? Это формулировка заведомо неточная. В ту эпоху тайная полиция пронизывала все слои общества, в том числе и церковные. При Андропове было создано 5-е Управление КГБ по борьбе с идеологическими диверсиями. Православие было одной из них, поскольку размывало основы режима, воздвигнутого на песке.

Автор этих заметок сознает спорность своих рассуждений и отнюдь не настаивает на правоте. Многое мы еще не знаем; подождем, когда откроются архивы. В любом случае будем помнить о той надписи, которую владыка Никодим завещал высечь на своем надгробии: «Господи, аз яко человек согреших, Ты же яко Бог щедр, помилуй мя, видя немощь души моея».

Церковный гимнотворец и богослов

Сетуя на загруженность административными делами, владыка жалел о том, что он не может заняться серьезной научной деятельностью. При этом он добавлял: «В душе я — литургист». Обладая великолепной памятью, владыка мог безошибочно назвать имена тех святых, память которых празднуется в данный день, цитировать на память фрагменты из Минеи и Типикона.

Церковным гимнотворчеством Никодим мог заниматься в самых разных ситуациях: например, в президиуме миротворческой конференции или самолете. Однажды в Серебряном Бору он буквально разрывался между бумагами и телефонными звонками. Присев у края стола, он быстро набросал несколько строк, а затем вырвал листки, но неудачно — часть текста осталась в блокноте на обрывках. Со словами — «приведи все в порядок, мне некогда», он передал мне это «хозяйство», а сам снова занялся «текучкой». Осторожно извлекши обрывки из блокнота, я соединил их с основным текстом, а затем склеил скотчем. Это были кондак, тропарь и величание одному из святых. Именно этот текст вскоре и был утвержден на заседании Синода.

Завершив огромный труд по составлению биографии Папы Иоанна XXIII владыка представил работу на соискание степени магистра богословия. Будучи правящим архиереем Ленинградской епархии, владыка мог бы защитить работу в стенах ЛДА, но, будучи щепетильным в такого рода делах, он представил работу на рассмотрение Ученого совета Московской духовной академии. Консервативная профессорско-преподавательская корпорация МДА могла бы запросто «зарубить» работу, написанную с явной симпатией к главе Римско-Католической Церкви, при тайном голосовании соискателю могли бы набросать «черных шаров». Но владыка сознательно шел на риск и с честью выдержал испытание.

Приняв дела от митрополита Николая (Ярушевича), отправленного в отставку с поста председателя ОВЦС и вскоре скончавшегося, Никодим узнал о том, что еще в 1958—1959 гг. Московской Патриархии было разрешено издавать ежегодник «Богословские труды». Он стал председателем редколлегии журнала и сделал все возможное, чтобы в 1960 году увидел свет его первый номер. А 20-й сборник «Богословских трудов» был полностью посвящен его памяти…

«Мелочи архиерейской жизни»

Владыка был весьма требователен к своему архиерейскому «гардеробу». В его покоях висело несколько десятков роскошных облачений. То же можно сказать о митрах, клобуках, панагиях. На это владыка средств не жалел: что-то покупалось у наследников почивших священнослужителей, что-то приобреталось за границей. Владыка не раз говорил: «После моей смерти все, что принадлежит мне как архиерею, — передать Церкви. И лишь остальное — родственникам».

Однажды делегация во главе с митрополитом Никодимом находилась в США. В одном из городов (возможно, в Сан-Франциско) владыка увидел в витрине антикварного магазина большое напрестольное Евангелие, выставленное на продажу. Выяснилось, что это Евангелие было когда-то вывезено с Валаама. Владыка решил спасти святыню и вернуть ее на родину. Собрали по кругу представительские, суточные и прочие средства. Евангелие выкупили, и затем владыка передал его в Свято-Троицкий собор Александро-Невской лавры.

Как-то раз во время прогулки по лаврскому саду мы проходили мимо Троицкого собора. Показав на орден (герб) Александра Невского, укрепленный над входом в храм, владыка похвалился: герб был извлечен из подвала, отреставрирован и помещен на свое законное место его стараниями. Так же, как и герб над входом в Князь-Владимирский собор на Петроградской стороне.

Чувствуя приближение кончины, владыка сам себе в утешение назначал условия «игры в прятки» со смертью: «Если не умру до 50 лет, то потом проживу еще долго-долго!» К большому сожалению, не дожил. Судьбой ему было отпущено всего семь седмин…

Об авторе: Архимандрит Августин (Никитин) — профессор Санкт-Петербургской духовной академии.

17.11.04.