Российская газета | Протодиакон Андрей Кураев | 28.10.2004 |
Свое общение с воронежцами отец Андрей начал достаточно резко: попросил не задавать идиотских вопросов, к числу коих, в частности, относится вопрос о цели визита в Воронеж. И то правда: цель у миссионера, где бы он ни находился, всегда одна.
— Вы много ездите по стране, встречаетесь в том числе с молодежью. Каково, на ваш взгляд, ее отношение к религии?
— Молодежь очень разнолика, и мир религии весьма разнообразен, соответственно и отношения здесь возникают разные. К тому же не могу сказать, что я знаком с молодежью. Я знаю Машу, Витю, Свету — а вот молодежь не знаю. Те, с кем я общаюсь, — кто приходит ко мне в храм или на лекции — это не вся молодежь, и, наверное, подозреваю, что это лучшая ее часть. И если я начну ругать другую ее часть, то получится, что я буду ругать то, чего я не знаю.
— Тогда несколько переиначим вопрос: насколько сегодня церковь может влиять на молодежь?
— Давайте я отвечу не как теоретик, а как практик: вот, скажем, 10 октября в Петербурге проходил рок-концерт «Золото на черном», посвященный столетию подводного флота России. На сцене выступали Кинчев, Кураев, Шевчук, Бутусов… Аудитория — 17 тысяч ребятишек, и мне кажется, что они правильно свистели. Дело в том, что когда я два года назад первый раз выступил на рок-концерте, мне трудно было разобраться в оттенках свиста. За минувшие два года я научился в этом разбираться, поэтому могу сказать, что ребята свистели правильно. Но интересно даже не это: спустя несколько дней я беседовал с управляющим делами Московской Патриархии митрополитом Климентом, и рассказал о мероприятии в Петербурге: мол, каюсь, владыко, в своем грехе — опять на рок-концерт ходил. И меня поразила реакция митрополита — он с некоторым оттенком удивления говорит: «Ну и что здесь такого?.. Мы же специально в документах архиерейского собора записали, что надо активнее использовать элементы современной молодежной культуры во внебогослужебной проповеди». Настала пора изумляться мне: как удивительно быстро то, что два года назад казалось невероятной выходкой, сейчас стало восприниматься как нечто самой собой разумеющееся. Это интересно даже с точки зрения структурного анализа: за последние годы в рамках Московской Патриархии прекратил свое существование пенсионный фонд для священнослужителей, зато появилась новая структура — отдел по делам молодежи. Это знаковая перемена, означающая, что у церкви и молодежи есть взаимный интерес. Это то, о чем мы всегда дискутируем с академиком Гинзбургом, который утверждает, что вокруг — большинство атеистов. А я пытаюсь объяснить, что быть православным и быть религиозным человеком — не одно и то же. Да, в молодежной среде православных людей не так уж и много, но массовая психология все-таки религиозна. Она включает религиозный компонент пусть даже на уровне магии. Кроме того, надо учитывать особенности русской психологии. Вот, говорят, что в Египте настолько плодородная почва, что туда просто железяку воткни — через неделю трактор вырастет. Так и у нас: зачастую чисто светские вещи превращаются в религию. К примеру, на днях беседовал с Сергеем Лукьяненко, автором «Ночного дозора». Он говорит, что всегда просит своих почитателей не забывать, что его произведение — это все-таки игра, и тем не менее ему постоянно задают вопрос: «А как вы догадались, что среди нас есть ИНЫЕ?..» Что по сути уже можно расценить как зарождение какой-то религиозной секты.
— Многих шокировала ваша интерпретация голливудской киноленты «Матрица», где проводится некая аналогия со Священным Писанием.
— Одна из моих последних книжек действительно посвящена современному кинематографу. Она так и называется: «Кино. Перезагрузка богословия». Центральная статья этого сборника посвящена «Матрице». Мое предложение простое и очевидное: я предлагаю под предметы современного искусства подложить фундамент историко-религиозной философской образованности. Что будет, если не просто выступать пассивным потребителем очередной кинокартинки, а, зная язык символики, смотреть и думать? Тем более что мир символики достаточно тесно сопряжен с миром религии. Если смотреть фильмы с этой точки зрения, то многое в той же «Матрице» или «Титанике» станет понятнее и интереснее.
— Каково ваше отношение к фильму Гибсона «Страсти Христовы»?
— Я считаю, что православному человеку этот фильм, может быть, и не нужен. Однако если лично мне нет надобности в каком-то лекарстве, то из этого не следует, что оно не нужно другим людям. Когда я был маленьким, мне было непонятно, зачем бабушка у себя в аптечке держит какой-то алахол. Потому что мне казалось, что аспирин — лекарство на все случаи жизни, если, конечно, не считать страшного рыбьего жира. Сейчас я понимаю, зачем нужен алахол. Так и здесь: если человек по-христиански здоров, ему, может быть, не нужно столь сильнодействующее средство, каковым является этот фильм. Но есть люди, которых иначе не проймешь, поэтому с точки зрения миссионерской этот фильм полезен. Я вижу только один минус у популярности этой кинокартины. Современный человек должен понимать, что есть книги, которые стыдно не прочитать. Стыдно не прочитать «Божественную комедию» Данте, стыдно не прочитать «Гамлета» Шекспира, «Братьев Карамазовых» Достоевского. И также в число книг, которые стыдно не прочитать, — причем независимо от отношения к религии — входит Евангелие. Так вот, я боюсь, что у многих людей теперь появится «отмазка»: посмотрев кино по Евангелию, эти люди убедят себя — и через год будут в это искренно верить — что они его читали. Я думаю, что та же печальная судьба после выхода фильма «Троя» теперь ждет «Илиаду» Гомера.
— Кстати, об «иных» — как вы относитесь к сектантам?
— Сектанты — это лучшие люди нашего времени. Потому что это хотя бы люди неравнодушные, не ходячие куски телятины. Это люди, которые ищут смысл жизни. Во-вторых, сектанты — это люди, перед которыми я лично виноват. Когда начинаешь с ними беседовать, то, как правило, выясняется, что многие пробовали быть православными: идет рассказ о том, как человек попробовал войти в храм, как его встретили, куда послали и т. д. Поэтому любой разговор о сектантах должен включать в себя понимание того, что это и наш грех, наша вина в том, что они сложили свою судьбу мимо нас или даже вопреки нам. И, в-третьих, что еще надо сказать: митрополит Антоний Сурожский — удивительнейший православный миссионер ХХ века, к сожалению, год назад ушедший из земной жизни, говорил, что задача миссионера-проповедника не в том, чтобы своими аргументами зажать оппонента в угол и щипцами логики вытащить у него согласие. Задача проповедника — разобрать навесной потолок над головой и показать: знаешь, небо выше… Небо выше, чем тебе казалось в твоей секте.
— Недавно был опубликован ваш отклик на трагедию в Беслане, который вызвал жаркие споры…
— Пока длилась трагедия в Беслане, я боялся только одного — капитуляции власти. Помню, когда происходили события на Дубровке, один из телекомментаторов тогда сказал, что трагедия длилась только три дня, но этого хватило, чтобы все дерьмо вылилось наружу. Имеются в виду записные правозащитники ельцинской поры, которые по каждому поводу кричат, что надо сдаться, что нужно идти на уступки. Подобный же хор начался во время бесланских событий. Мне кажется, что развитие событий по сценарию этих крикунов был бы серьезной психологической травмой для гражданского самосознания нашей страны. Думаю, что опыт проигранной третьей мировой войны должен нас научить: войны выигрываются в душах и сознании людей, количество танков и самолетов — дело десятое. Если бы бесланские события завершились капитуляцией и соответственно триумфом террористов — мне кажется, это было бы большей национальной трагедией. Прошу расценивать мою позицию не как умничанья постороннего дяди, которому ничего не угрожает. Я примеряю это и к себе: если бы я оказался в такой ситуации, и торг шел вокруг моей жизни, то я надеюсь, что Господь дал бы мне мужества не стать единомышленником террористов. Я предпочел бы в этой ситуации избрать смерть.
— У вас достаточно резкая манера общения. Это работа на стиль или еще что-то?
— Скорее, это травма раннего детства — почитайте старину Фрейда…