Не хлебом единым.

Спор об опресноках — главная причина разделения между греками и латинянами

-Георгий Петрович, в своей книге вы подвергаете сомнению датировку разделения Церквей 1054 годом. Получается, вы отрицаете общепринятую периодизацию истории взаимоотношений православия и католицизма. Насколько оправданна такая точка зрения?

— В вопросе о значении 1054 года я лишь следовал наиболее распространенному среди сегодняшних историков взгляду. Следовал, впрочем, вовсе не потому, что хотел непременно «идти в ногу» с современной наукой, но потому, что в результате работы над этой темой убедился: точка зрения, которая приписывает конфликту 1054 года начало «Великого раскола» между Западом и Востоком, принципиально неверна.

Этот конфликт — всего-навсего один из целого ряда конфликтных эпизодов, происходивших между Римом и Константинополем на протяжении длительного периода — с VI по XIII век. То, что именно об этом эпизоде мы сегодня знаем больше, чем о многих других, — чистая случайность, результат того, что до нас дошли соответствующие документы. Не только до, но и после 1054 года сохранялись связи, и довольно интенсивные, между Западом и Востоком.

Как показывают свидетельства второй половины XI и XII веков, простые верующие, да и многие иерархи чаще всего не имели ни малейшего представления об этом конфликте. Они исходили из того, что церковное единство хотя и подвергается «проверке на прочность» из-за целого ряда неразрешенных спорных вопросов между Римом и Константинополем, но все же еще не утрачено. И, наконец, самое главное: строго говоря, никакого раскола в 1054 году в церковно-каноническом смысле вовсе не было.

— А как же анафемы, произнесенные друг на друга Керулларием и Гумбертом?

— А что такое «раскол» с церковно-канонической точки зрения? Классическое определение понятия «схизмы», «раскола» было сформулировано еще святым Киприаном Карфагенским (III век). Согласно его определению, «раскол» — это ситуация, когда на одно епископское место претендуют два конкурента, каждый из которых имеет сторонников, в результате чего возникают две параллельные церковные структуры.

В 1054 году были анафемы, отлучения от Церкви конкретных лиц, но раскола не было, хотя ситуация действительно была им чревата. Если бы Гумберт и легаты, не ограничившись отлучением Керуллария, от имени Папы поставили на его место нового Патриарха для Константинополя, а Керулларий не подчинился бы их решению — вот тогда произошел бы раскол. На одно патриаршее место претендовали бы два конкурента, один «византийского», другой «папского» поставления.

Однако до поставления легатами нового Патриарха дело в 1054 году не дошло. Таким образом, анафемы, произнесенные тогда, касались лишь конкретных лиц, а не каких-либо церковных структур. Согласно одному дошедшему до нас протоколу заседаний синода Константинопольской Церкви, датированному 1089 годом, византийские епископы через 35 лет после конфликта 1054 года не смогли в ответ на запрос из Рима найти в патриаршем архиве никаких документов, из которых следовало бы, что Церкви Рима и Константинополя пребывают в состоянии раскола! Эпизод 1054 года остался лишь эпизодом и не имел тех решающих эпохальных последствий, которые ему сегодня приписывают.

— Каким же временем следует в таком случае датировать раскол?

— Еще в 50-х годах ХХ века знаменитый британский историк Стивен Рансимен в своей монографии о церковном расколе обратил особое внимание на 1204 год — дату захвата и разграбления крестоносцами Константинополя и основания Латинской Константинопольской империи. Именно с этой даты начинается настоящая конфронтация между византийским Востоком и латинским Западом. Для истории разделения Церквей имеет, однако, главное значение не военно-политический, а церковно-канонический аспект событий.

Дело в том, что в этом году в результате захвата крестоносцами столицы Византии вынужден был бежать из своего города Патриарх Иоанн Х. Впоследствии, находясь во Фракии, он стал одним из организаторов борьбы против латинских завоевателей. На место бежавшего Патриарха с согласия Папы Иннокентия III крестоносцами в том же году был возведен клирик из Венеции, Томазо Морозини, который стал первым латинским Патриархом Константинополя.

Возникла классическая ситуация схизмы, раскола: на одно патриаршее место претендовали два конкурента — византийский и латинский. Более того, впоследствии образовались две конкурирующих между собою линии патриархов. Одну, греческую, поддерживали византийские императоры, другую, латинскую, — римские папы. Вот поэтому и можно говорить, что с 1204 года мы имеем дело с настоящим, полномасштабным расколом, напрямую затронувшим оба центра тогдашнего христианского мира — и Рим, и Константинополь.

— Что же все-таки заставило крестоносцев, целью которых была, как известно, борьба с «неверными» и освобождение Иерусалима от мусульман, напасть вдруг на собратьев-христиан, на столицу тогдашнего христианского мира?

— В 1203 году участники Четвертого крестового похода изменили первоначальные планы своего продвижения во Святую землю и пошли на Константинополь для того, чтобы помочь Алексею, сыну низложенного в результате дворцового переворота византийского императора Исаака II, вернуть для отца потерянный трон. Алексей, бежавший ранее из Византии на Запад, сам просил рыцарей о помощи, пообещав большое вознаграждение.

Летом 1203 года Константинополь был взят крестоносцами и отдан законному, с их точки зрения, императору Исааку и его сыну. Участники Крестового похода не стали двигаться дальше, а расположились лагерем возле столицы Византии, ожидая от Алексея выплаты обещанного вознаграждения. Оказалось, однако, что тот или не хочет, или не может выполнить свои обещания. Тогда крестоносцы, подстрекаемые венецианскими участниками похода, 13 апреля 1204 года вторично взяли Константинополь и в качестве компенсации за оказанную ими помощь Алексею подвергли город разграблению.

Следует заметить, что такая практика была обычным делом в ту эпоху. Главная проблема заключалась даже не в самом факте завоевания Константинополя, а в том, что латиняне посягнули на чужую в культурном смысле территорию, что стало исторической точкой отсчета глобального межцивилизационного конфликта Востока и Запада. Размышляя о событиях восьмивековой давности, невозможно отделаться от мысли, что нечто очень похожее мы наблюдаем в наши дни. Нападение американцев на Ирак, как мы хорошо знаем, тоже было осуществлено под «благим» предлогом. Чем могут закончиться такие попытки «навести порядок» и «восстановить справедливость» на чужой в культурном смысле территории, как раз и показывает история этих двух завоеваний крестоносцами Константинополя и векового взаимного ожесточения православных и католиков.

— Но если брать за точку отсчета не 1054-й, а 1204 год, то не предстает ли вся история взаимоотношений православия и католичества в принципиально ином свете? В 1054 году конфликт начал Патриарх Михаил Керулларий, то есть византийская сторона, и у многих поколений католиков была возможность утверждать, что ответственность за начало раскола несет православие. Однако разграбление столицы Византии и создание латинского Константинопольского Патриархата в 1204 году — это дело, однозначно совершенное представителями латинского Запада. Значит, у нас появляются основания считать, что именно Запад и только Запад повинен в расколе?

— Это не совсем так. Конечно, ответственность латинян за события 1204 года огромна. Однако этот год следует рассматривать в контексте двух других дат средневековой истории. В 1171 году из Византии по приказу императора были изгнаны около 20 тысяч венецианцев, причем все их имущество было конфисковано. А в 1182 году в Константинополе, где издавна была значительная колония католиков, произошел ужасный погром, массовая бойня живших в столице латинян, в которой погибли тысячи людей.

В этой бойне, по свидетельствам современников, принимали активное участие и греческие клирики. Поэтому разграбление Константинополя в 1204 году — это в каком-то смысле возмездие латинян, в особенности венецианцев, за обиды предшествующих десятилетий. Обобщая, следует подчеркнуть: раскол — это результат длительного, многовекового процесса взаимного отчуждения, взаимных обид и конфликтов. В этом процессе очень трудно однозначно возложить всю ответственность на одну сторону и целиком оправдать другую. Однако по-настоящему необратимый или, если выразиться не столь жестко, труднообратимый, характер приобрел этот процесс именно в результате событий 1204 года.

— Итак, знаменитая дата — 1054 год — окончательно теряет в результате такой трактовки всякое значение…

— Я бы не стал ставить вопрос таким образом. Кризис 1054 года был и остается одним из наиболее острых в долгой череде конфликтов Востока и Запада. Не случайно знаменитый символический жест, направленный к примирению между Церквами, который совершили Патриарх Константинопольский Афинагор и Папа Римский Павел VI в 1965 году, касался именно событий середины XI века. Оба иерарха заявили тогда, что желают «изгладить из памяти Церквей» анафемы, произнесенные в 1054 году.

Этот конфликт чрезвычайно интересен также и своим содержанием. Столкновение началось в конце 1052 — начале 1053 года, когда Керулларий распорядился закрыть латинские храмы и монастыри в Константинополе под предлогом того, что латиняне неправильно совершают Евхаристию. Главным пунктом претензий византийцев к латинскому богослужению были «опресноки», служение на пресном хлебе. Как известно, и тогда и сегодня католики служат на опресноках, а православные — на квасном хлебе, просфорах.

Спор о том, на каком хлебе, пресном или квасном, следует совершать Евхаристию, начался именно в ходе конфликта 1052−1054 годов. Этот спор имел очень важное значение и для последующей истории взаимоотношений Востока и Запада.

— В каком смысле «важное»? Ведь известно, что главные разногласия касались и касаются до сих пор церковной политики, особенно вопроса о власти Папы (папского примата)? А если уж говорить о богословских спорах, то, наверное, первым по значимости должен быть вопрос о Филиокве?

— Практически все, что современный человек слышит о взаимоотношениях православия и католицизма, касается церковной политики. В средствах массовой информации тщательно обсасываются и смакуются нюансы закулисных интриг и дипломатии высокопоставленных иерархов. Однако если мы посмотрим на греческую и латинскую полемическую литературу IX—XV вв.еков, то есть эпохи, в которые происходило постепенное отчуждение, закончившееся расколом, то мы увидим, что сами средневековые участники драмы расставляли акценты по-иному, не так, как мы с вами сегодня.

Конкуренция и церковно-канонические амбиции двух древнейших епископских кафедр христианского мира, Рима и Константинополя, действительно имели место и играли очень важную роль, но они были как бы «фоном», на котором разворачивались споры, разногласия и богословские диспуты широкого содержательного диапазона. Среди этих богословских разногласий одно из первых мест принадлежало вопросу о Филиокве (католический догмат об исхождении Святого Духа не только от Бога Отца, но и от Бога Сына).

Однако не менее важное место занимал именно вопрос об опресноках, который рассматривался как сугубо богословский. Не буду сейчас вдаваться в подробности, это потребовало бы много времени. Скажу лишь, что проблема опресноков увязывалась в Средневековье с вопросом о взаимоотношении двух Заветов — Ветхого и Нового. В начале XII века Антиохийский Патриарх Иоанн Оксит писал: «Спор об опресноках — главная причина разделения между греками и латинянами. Вопрос об опресноках содержит всю сумму христианской религии». И он был в такой оценке далеко не одинок. В своей книге я привожу список сочинений об опресноках, датируемых XI—XIII вв.еками. В этом списке более 40 наименований.

— В книге основное внимание вы уделяете спорам и конфликтам из-за обряда. Вы подробно рассматриваете не только спор об опресноках, но и исторический ход споров о добавлении воды в вино при совершении Евхаристии и о тексте формулы, которую следует произносить при крещении. Заслуживают ли такие несущественные, второстепенные вопросы столь подробного рассмотрения?

— Позвольте в ответ процитировать Константина Победоносцева. Вот что он писал в конце XIX века: «В разности обряда выражается всего явственнее коренная и глубокая разность духовного представления, таящаяся в бессознательных сферах духовной жизни. Это та самая разность, которая препятствует слиянию или полноте взаимного сочувствия между разноплеменными народами и составляет основную причину разности Церквей и вероисповеданий. Отрицать — с отвлеченной, космополитической точки зрения — действие этой притягательной или отталкивающей силы, приравнивая ее к предрассудку, значило бы то же, что отрицать силу сродства, действующую в личных между людьми отношениях». Верные и проницательные слова!

Под влиянием идеологии, сформировавшейся в эпоху Просвещения, историки XVII—XIX вв.еков склонны были относиться к спорам по обрядовым вопросам между Востоком и Западом пренебрежительно, предпочитая высмеивать «невежество», «предрассудки», «суеверия» Средневековья и не пытаясь взглянуть на дело глазами человека той эпохи и понять, сколь важны были для него эти «предрассудки».

Ситуация изменилась лишь в XX веке. Эдмунд Гуссерль в философии, Эмиль Дюркгейм и Альфред Шютц в социологии, Виктор Тернер в антропологии сумели отвергнуть существовавшие до сих пор стереотипы. Для сегодняшнего ученого — философа, антрополога, культуролога — уже не подлежит сомнению, что обряд, ритуал — важнейшая сфера религиозной жизни, да и человеческой жизни вообще, и даже мельчайшие ее детали заслуживают серьезного научного и философского осмысления. В последние десятилетия прошлого века возникла целая отрасль антропологии — «обрядовые исследования», цель которых — изучение «обрядовой составляющей» в человеческой деятельности, причем это касается не только религии, но и всего многообразия различных форм коммуникации. Рукопожатие при встрече и произнесение слова «здравствуйте» — это ведь тоже обряд!

К сожалению, богословие — наука, которой, казалось бы, «по долгу службы» положено проявлять повышенное внимание к обряду, на Западе до сих пор все еще находится во власти «просвещенческих» настроений. Практическая литургика и история литургии процветают и накапливают огромную массу сведений, но богословское осмысление обряда по-прежнему остается за рамками интересов большинства римо-католических и протестантских богословов. Восточная, византийско-славянская богословская традиция могла бы здесь привнести (и уже привнесла: вспомним «философию культа» священника Павла Флоренского и «литургическое богословие» протоиерея Александра Шмемана!) много нового и полезного.

— Если я правильно понял основной вывод вашего исследования, идея соединения Церквей возникла именно на материале обрядовых споров…

— Идею соединения Церквей можно кратко выразить формулой: «в единой вере — в разности обрядов», и возникла она в Средневековье как попытка преодоления обрядовых споров той эпохи — таков тезис моей книги. Существенный, до сей поры еще полностью не оцененный вклад в поиски примирения между Западом и Востоком внесли богословы ранней и так называемой «высокой» схоластики периода XII—XIII вв.еков, такие, как Петр Абеляр, Петр Венский, Ансельм Хавельбергский, Магистр Роланд и особенно Фома Аквинский.

Именно преодоление обрядовых разногласий послужило моделью для поисков христианского единства, а значит — и для пути к межкультурному общению и взаимопониманию. Ведь в обрядовых спорах Средневековья вопрос, по существу, шел не о чем ином, как о проблематике «столкновения цивилизаций», о вопросах взаимоотношения и коммуникации культур, то есть о теме, которая и сегодня, в начале третьего тысячелетия, имеет для всех нас непреходящее значение.

Марк Смирнов

20.10.04.