 |
| Московский комсомолец | Ольга Богуславская | 04.10.2004 |
Мы с фотокором вошли в палату в ту самую минуту, когда Кристине делали прическу. Это, конечно, громко сказано, но в парикмахерских прейскурантах нет специального названия такой процедуры: половина волос была выбрита перед операцией, а половина осталась. До 1 сентября у Кристины были самые длинные волосы в классе. Теперь ее голову «украшают» здоровенный шрам, расписанный зеленкой, да «ежик». Во время стрижки она хохотала так, что нам из-за двери показалось — смотрит мультик.
Кристине 14 лет, и 1 сентября она должна была пойти в девятый класс.
Первые слова, которые произносит Кристина, впоследствии повторят все дети: когда начали стрелять, все заулыбались, думали, кто-то устроил фейерверк. Когда появились люди в камуфляже, решили, что проводят учения по гражданской обороне. А потом всех согнали в спортзал, и улыбаться перестали.
Кристина сказала: страшно стало тогда, когда на виду у всех убили человека. Дети кричали, и боевики сказали, что, если они не замолчат, мужчину убьют. Конечно, шум не прекратился. Мужчина был убит выстрелом в голову.
Боевики спросили, кто из учителей поведет детей в туалет. Встала только Злата Сергеевна, учительница информатики. Я смотрю на Кристину и понимаю: она никого не осуждает, просто это запомнилось.
Пока можно было пить, некоторые дети, похоже, до конца не осознавали, что случилось. Да, было очень тесно, очень страшно, но вода была в прямом смысле живительной влагой, с ней жизнь, пусть и не так, как день-два назад, но продолжалась. Когда боевики сказали, что президент Северной Осетии запретил давать им воду, и поить перестали, начался настоящий ужас. Причем с каждым часом становилось хуже. Кристина видела на другом конце зала свою двоюродную сестру Яну Рудик. У одиннадцатилетней девочки сахарный диабет, и в память врезалось лицо Яны с глазами, которые смотрели в разные стороны.
Кристина сидела рядом со своей лучшей подругой Дианой Баскаевой. Поначалу линейку на школьном дворе назначили на десять часов, и подруги собирались по дороге зайти в магазин, а потом выяснилось, что начало первого школьного дня перенесли на девять часов, и они побежали в школу. Оказавшись в спортзале, они то и дело вспоминали про этот магазин. Да и теперь, рассказывая о захвате, она нет-нет да обмолвится, что на самом-то деле они с подругой могли опоздать и не попали бы туда. Просто — туда. У приехавших из Беслана это слово не требует объяснений.
Кристина показывает, как на ней и рядом с ней лежали малыши.
Я спрашиваю: тяжело было? Ведь не пошевелиться. Она переспрашивает, что я имею в виду? Не о том я спросила. Тяжело — это когда нет воды.
Бомбы развесили за пятнадцать минут. Боевики говорили: ваши русские убивали наших женщин и детей, теперь мы убьем вас, вы никому не нужны, вам осталось только молиться.
А они с Дианой вспоминали все самое смешное, смеялись, пока были силы.
Я переспрашиваю: не смеялись, а улыбались?
Кристина теребит свой «ежик» и кивает головой.
К концу второго дня люди пили дезодорант и ели траву. Мне хочется спросить, откуда в зале трава, но я не спрашиваю — Кристина говорит не только со мной, но и с собой.
Когда все побежали, побежала и она, раненная в голову и в ногу. Когда она лежала на носилках, принесли воду.
— Я сразу выпила два литра воды, представляете? — и заливается счастливым смехом.
В больнице Владикавказа ее называли маленькой обжорой. Она съела две тарелки каши, две тарелки супа и кучу фруктов — но это потом.
— В первые три дня ничего не ела, меня только трясло, и я пила. У меня такое ощущение, что жизнь дала мне второй шанс. Даже не верится, что половины класса нет на свете. К тому месту я больше на десять метров не подойду, а если подойду, мне оттуда не уйти.
Как будто я была в другом мире…
Мама Кристины тихо слушает и смотрит на дочь. Наверное, каждый раз, когда Кристина начинает рассказывать о том, что было в школе, ей кажется, что она видит дочь впервые после долгой разлуки.
— Муж Сергей пошел дежурить за друга Артура Дзампаева, Артур повел дочку в первый класс. Погибли все: он, жена и двое детей. Погиб мой брат и его семья — жена и две дочери.
Яны Рудик на свете уже нет.
Диана Баскаева, с которой Кристина старалась вспомнить все самое смешное, тоже погибла. Только Кристина об этом еще не знает.
* * *
Аслан Дзугаев сидел за одной партой с Кристиной.
В школе он оказался с мамой, Альбиной Кусовой.
Минно-взрывная травма, проникающее огнестрельное ранение правой половины грудной клетки, шок.
Я вошла в палату и, надеюсь, незаметно выключила и бросила в сумку диктофон. С профессиональной точки зрения это было неразумно, но есть ли у кого-нибудь право записывать на пленку крик о помощи? Поэтому водила ручкой по бумаге, когда считала, что это не стыдно. Больше просто слушала и смотрела.
Аслан сказал:
— Когда начали стрелять, я думал, шарик лопнул. Появились люди в форме, я решил, опять у нас в школе учения. Стал смеяться: куда бежите… Потом понял.
Я прятался в комнате за сценой, только мне все не верилось. Я сидел под столом. Потом террористы нашли и достали меня оттуда. Один сказал: мы свои, бесланский ОМОН. Многие поверили… Потом завели в спортзал, часа через два стали вешать бомбы, заставляли наших мужиков помогать. Кричали: у кого есть мобильный телефон, будем стрелять. Можно я не буду рассказывать?
Давид Елоев, 8 лет, минно-взрывная травма, огнестрельное ранение правого надплечья с проникновением в плевральную полость. В школе Давид тоже оказался с мамой.
Она тихо говорит:
— Мы сначала думали, они нормальные, вечером первого дня «сникерсы» давали, про воду и мысли не было. А на второй день они все в туалете поломали, сказали, Дзасохов вас бросил. Когда увидели Аушева, все подумали, ну слава богу, дадут им денег, и нас сейчас отпустят… На третий день дети уже не просили есть, только пить. Я лежала сама не своя, а Давид мне шептал: мама, не умирай. А я ему: да не плачь, мне хорошо. Которые нас захватили, сказали: молитесь богу или Аллаху, кому хотите. Только мы и молиться уже не могли.
* * *
Как известно, среди заложников оказались и дети спикера парламента Северной Осетии Теймураза Мамсурова, 14-летняя Замира и 11-летний Зелим. Замира тяжело ранена, перенесла несколько операций, и многие женщины из отделения, где лежат Мамсуровы, сказали, что их маме, Ларисе Габоциевне, не позавидуешь, Замире по ночам бывает плохо.
Замира и Зелим даже в этой ситуации, в больничной палате, среди множества больших и маленьких — я имею в виду возраст — героев, ведут себя с необычайным достоинством. Их родители сделали все возможное, чтобы высокое общественное положение главы семьи осталось за порогом больницы — они хотят быть, как все.
Замира очень хороша собой. Осетинские дети вообще на удивление красивы, на это обращают внимание все посетители. Замиру недавно перевели из реанимации в обычную палату, ей трудно.
Больше всего она любит петь. В реанимации просила диски с записью классической музыки, когда принесли, она все повторяла: «Как хорошо…» Хочет поступать в медицинский институт, но вообще — как папа скажет, так и будет.
Я говорю: «Значит, главный в семье папа?»
Замира: «Но есть еще бабушка…»
Спрашиваю, что принести ей в подарок: «Лунную сонату», если можно".
Зелим лежит в соседней палате. Вчера, когда смотрели телевизор, он дотронулся до головы, и в руках остался осколок. У входа в палату стоят костыли. Вообще-то пора бы ему начать ходить, но у него помимо операции был шок, потом он переволновался из-за сестры.
В спортивном зале бесланской школы они с сестрой оказались в разных местах, но постоянно искали друг друга глазами. Зелим помнит, как всех мужчин сразу куда-то увели. За несколько минут до взрыва бомбы, которая висела на баскетбольном кольце, он сел на подоконник, и взрывом его выбросило на улицу. «Я лежал на земле, меня нашел дядя».
Дома, в Беслане, есть любимая собака Пират.
Перед уходом я спросила: «Как ты думаешь, кого все же на свете больше, добрых или злых?»
Зелим на мгновение закрыл глаза:
— Добрых, наверное.
Оказывается, школе, которую захватили боевики, больше семидесяти лет. Теймураз Мамсуров учился в этой школе. Он сказал: «Моя дочь вела себя как орлица. Когда я после этих трех дней впервые посмотрел ей в глаза, я увидел другого человека».
* * *
У Чермена Кусаева все трое детей — 11-летняя Ляна, 13-летний Хетаг и 14-летний Алан — вместе с женой Эльвирой Петровной оказались заложниками. Жена сейчас в ЦИТО, изуродованная осколками рука на аппарате Илизарова. А дети лежат в одной палате в РДКБ. Пока из больницы Владикавказа не привезли Хетага и Ляну, со старшим сыном был брат Чермена, Урузмаг. Надо сказать, что мне ни разу не удалось определить с первого раза, кто ухаживает за раненым ребенком: мать или тетя, отец или дядя — столько тепла, столько нежности, столько готовности не спать, помогать словом и делом у этих по-настоящему родных людей. Старинные традиции Кавказа осетины сумели сберечь.
Ляна беспокоилась, чтобы в газете правильно написали ее имя, а то все называют ее Лианой. Хетаг сказал: «Мне неохота вспоминать». Врачи сказали, что во сне весь ужас пережитого возвращается к нему и справиться с этим пока не могут.
У Алана проникающее осколочное ранение грудной клетки и осколочное ранение головы. Когда я вошла, Чермен сидел рядом с Аланом на кровати. Я сразу спросила, есть ли все необходимое. Алан сначала сказал — да, а потом — нет. Я удивилась. Чермен объяснил: «Необходимое — это чтобы Алан встал».
Во время разговора в палате был отец девочки из соседней палаты, милиционер. Он долго молчал, но в конце концов не выдержал, и кипяток его слов ни пленка, ни бумага, ни экран телевизора передать не могут. Первое, что у него вырвалось, — как несли на носилках. Выбегают из здания, несут, глаза открыты, вроде жив — а во лбу дыра. Не разбирая несли всех. А потом — потом он сказал про журналистов. Как старались фотографировать развороченные тела, как на глазах обезумевших родственников выбирали удачный ракурс съемки, какие невыносимые вопросы задавали. Один такой «правдоруб» заметил, как на него смотрят, и произнес: «Каждый зарабатывает на хлеб по-своему».
— А что же, — тихо сказал он напоследок, глядя мне прямо в глаза, — что же ваши журналисты не показали, как было на самом деле, двор школы, там все было вперемешку, оторванные руки, ноги, камни, осколки, трава, залитая свежей кровью?
Никогда мне не было так стыдно.
* * *
Три дня подряд я приходила к Мурату, и трижды он сказал мне: «Говорить не буду». Поскольку слов он на ветер не бросает, все, что я о нем узнала, — это свидетельства очевидцев. Возможно, неприязнь, с которой он на меня смотрел, связана с тем, что все, что было о нем написано в нескольких газетах, не соответствует действительности.
В июне Мурату Калманову исполнилось шестнадцать лет. Долгожданный день рождения он встретил круглым сиротой: его отец, Батрас Калманов погиб в Ларсе, во время нападения на таможенный пост, и посмертно награжден за мужество. Мурат учился в Суворовском училище во Владикавказе, но неожиданно выяснилось, что мать больна раком. Весь девятый класс он проучился в бесланской школе, чтобы мать успела на него наглядеться. В мае она умерла, не дожив до 50 лет. А 1 сентября Мурат снова пошел в школу.
Многие дети проявили недюжинное мужество, но Мурат недаром с детства мечтал поступить в военное училище. Он прирожденный воин. Оказавшись в плену, он не испугался и не растерялся. Он старался понять, как помочь тем, кто оказался рядом. Весь первый день его держала за руку одноклассница, Кристина Фарниева. Она все время плакала, Мурату было ее очень жаль, он старался ее утешить и учил, как себя вести, если начнут стрелять. Кристина погибла.
У Мурата до сих пор на одной ноге черные ногти, потому что малыши сидели на этой ноге и Мурат не мог пошевелиться. У Мурата огнестрельное ранение уха, осколки в височной области, в плече, ранение правой руки, перебита кисть. Когда его привезли в больницу Владикавказа, ребенок в палате закричал: «Мама, вот кто нас спас, вот про кого я рассказывал!». Так выяснилось, что, когда на третий день начались взрывы, Мурат закрыл собой двух маленьких мальчиков. Одного из них зовут Олег Азиев. Когда один из посетителей спросил у Мурата, как зовут спасенных им детей, он ответил: «Они знают».
Освободил его спецназ.
Теперь в его палате на стене висит благодарность, объявленная Советом Федерации. Наверное, ему приятно, но дело не в почетных дипломах, а в том, что Мурат мечтает стать профессиональным военным. А эта мечта может не осуществиться, потому что слух он наполовину утратил, и многочисленные операции военной карьере отнюдь не способствуют. Говорят, его собираются представить к ордену Мужества. Он заслужил его — как и право продолжить обучение в военном училище, несмотря на травмы. Пользуясь случаем, прошу министра обороны России помочь отважному молодому человеку.
* * *
Захожу в палату, а там на кровати грустный птенец. Сидит и большими черными глазами смотрит на дверь: кто входит? А вдруг мама?
Птенцу 4 года, зовут его Георгий Кониев. Диагноз: минно-взрывная травма, открытый перелом костей левого предплечья, отрыв фаланг левой кисти, осколочные ранения грудной клетки.
Птенец сам рассказал медсестре в первую ночь в больнице Владикавказа, что у него погибли папа, мама, бабушка и семилетний брат Али. Вся семья пришла проводить Али в первый класс. Тела мамы с братом до сих пор не найдены. В Москву с Георгием приехала жена родного брата погибшего Казбека Кониева, отца малыша. Она не спускает его с рук. Я думала, Марина учится на первом курсе или заканчивает школу, так она юна — а у нее в Беслане, оказывается, двое детей. И даже если бы она не сказала ни слова, я знаю, что она до конца жизни будет помогать Георгию. Георгию, ботинок которого умещается на моей ладони. Так прижимают к себе только родных детей.
Он сам назвал имя, фамилию, адрес. На перевязках повторяет: «Зачем я пошел в эту школу, больше никогда туда не пойду…».
Я спросила его, что он любит? Сказал: конфеты и кататься на велосипеде.
— У меня дома есть велосипед и у брата тоже, когда я вернусь, будем вместе кататься.
И постоянно просится домой. Он не понимает, что такое «убили».
Я говорю: что тебе принести?
— Брыкозавра.
— Какого?
Показывает ладошками: маленького.
— А цвет?
— Бывают разные…
— Ладно, жди.
А сама думаю: кто такой брыкозавр?
Тут говорят, что приехал клоун Леша.
Все отделение травматологии, кто мог передвигаться — на маминых руках, на костылях, на колясках и на собственных ногах, — все побежали занимать места. Георгий на руках у Марины расположился, можно сказать, в первом ряду «партера». Как только клоун стал со всеми здороваться «невпопад», каждое его движение сопровождал взрыв хохота. Но какого! В цирке смеются, но не так. Здесь этот хохот пили, как ту воду, до которой не всем довелось дожить. Я посмотрела на Георгия, который не мог аплодировать, потому что ручка у него забинтована, и пошла к окну, чтобы его сфотографировать. Достала фотоаппарат, смотрю в «окошко», а там все плывет. Ну, думаю, вовремя сломался, ничего не скажешь. А оказалось, это у меня из глаз потекло.
А в это время Юрий Халангот из группы милосердия при больничном храме Покрова Богородицы поехал за брыкозавром. Когда-то в этой больнице умер его сын, поэтому он в таких делах понимает больше других.
Вечером мы пошли к Георгию относить брыкозавра. Марина сказала: он ждал, хоть за окном давно стемнело.
Это был тот самый брыкозавр, Юра не ошибся. На животе большая кнопка — рычалка, и цвет тот, и размер тоже. А я смотрела и думала: что же Марина скажет ему, когда они вернутся в Беслан?
* * *
Девятилетний ребенок объяснил, как он понял, что его одноклассница умерла: все куда-то побежали, а она лежит и смотрит в потолок. А взрослые, которые сейчас зачастили в Беслан, видимо, так ничего и не поняли.
Но есть и другие. В Российской детской клинической больнице детей приняли так, что родные говорят: мы думали, так не бывает. Я говорю не о том, как четко все было организовано, и даже не о том, что для всех сопровождающих нашлись кровати и еда. Весь медицинский персонал больницы сейчас работает не по графику «от и до», а сколько нужно детям. Всех помнят по именам, у кого какая беда. Лечат и словом, и взглядом, и домашним вареньем. Стою в коридоре и вижу: заходит в бокс медсестра, сначала по голове погладит, улыбнется, посидит рядом, и только потом укол или капельница. Но как смотреть в глаза ребенку, который не знает, за что в него стреляли? Почему не приходят мама, папа? Где братья, сестры?
Прихожане собора Иоанна Предтечи в Вашингтоне собрали для детей десять тысяч долларов. Священник отец Владимир Бойков сказал Кристине Уваровой, когда узнал, что она любит спорт, что на следующей Олимпиаде обязательно будет такая олимпийская чемпионка, Кристина Уварова, а может, ее даже возьмут в «Чикаго булз», потому что она храбрая. Он ходил по палатам и говорил изуродованным войной детям, что золото, прежде чем заблестеть, должно пройти через огонь. Что бог посылает такие испытания потому, что иначе люди никогда не смогут понять чужую боль. Но никто и никогда не объяснит им, как жить без мамы, как научиться засыпать, когда во сне снова начинают стрелять.
Москвичи горячей волной тепла хлынули в больницу. Всех, кто приезжал и привозил деньги и подарки, не перечислить, поэтому не буду называть поименно никого. Скажу лишь, что многие, не называясь, просто шли к детям и отдавали все, что у них было.
Знаете, есть такие лекарства…
В больницу приехал Игорь Крутой и привез «Фабрику звезд». Кристина Уварова, когда артисты пришли в ее палату, закрыла рукой глаза — думала, это сон. Потом еще раз. Нет, оказались настоящие. Замира Мамсурова, когда увидела «фабрикантов», сразу почувствовала себя лучше — это не она сказала, а врачи. Которые шесть часов не могли ее согреть, когда перевели из реанимации в палату.
Алан Кусаев, который до сих пор не может ходить, любит футбол. К нему приехал Дмитрий Аленичев. Я думаю, это был один из его лучших голов. Нет, Алану не приснилось, что Аленичев — не из телевизора, а настоящий, — сидел у него на кровати. Он подарил Алану мяч, бутсы, форму, а когда узнал, что Алан играет на воротах, на другой день прислал вратарские перчатки.
Десятилетний Георгий Фарниев, у которого нога была в гипсе, признался, что мечтает о горном велосипеде с 28 скоростями. Сначала он сказал об этом одному замечательному человеку, который ходил по палатам и записывал самые заветные желания, а потом повторил Михаилу Юрьевичу Зурабову.
Стараниями знаменитой московской фирмы велосипед (и отличные роликовые коньки для Элины Хамицаевой) прибыл в больницу. Он тоже оказал превосходное терапевтическое действие. Как только сняли гипс, Георгий сел на свой горный велосипед и покатил по отделению. Врач спросил его, кто ему разрешил гонять по больнице на таком серьезном аппарате, и Георгий ответил: министр.
Осетинская община днюет и ночует в больнице. Одежда, мобильные телефоны, фрукты, соки — все по спискам, никого не забыли. А уж игрушки — нет, вы таких, ручаюсь, не видывали. Одна фирма купила всем, прибывшим из Беслана, отличные чемоданы, ведь многие приехали в чем стояли на школьном дворе. Теперь у них появилось много сокровищ…
Но видит ли все это убитая мама Георгия Кониева? И все остальные мамы, папы, бабушки, братья и сестры, не вернувшиеся домой из бесланской школы? Трехлетний Глеб Татонов насквозь прошит осколками: голова, шея, руки. Его мама спросила, можно ли молиться за здравие пропавшей без вести бабушки Глеба? Глеб с бабушкой услышали музыку и пошли к школе, на праздник…
Не уставайте помогать — ведь это все, что мы можем сделать детям и взрослым из Беслана. Тепло стоящего рядом — очень дорогое лекарство. А чтобы запомнить это навсегда, подойдите поближе к Георгию Кониеву. И не бойтесь. Его заплаканный брыкозавр вас не укусит.
1 октября 2004 г.
