Раскол на Бирюсе

Свобода избавила староверов от вековых гонений и породила кардинальный конфликт поколений

Первый раз к бирюсинским староверам я заглянул лет двадцать назад. В то время ученые еще не называли их культурно-историческим феноменом. Потом на рубеже веков проплыл через все пороги на резиновой лодке, останавливаясь в каждом общинном поселении. Тогда мне казалось, что время не в силах поколебать их устои. Триста лет постоянных гонений, а они как кремень. Но мой последний приезд к ним был ошеломляющим. Как будто шел-шел по привычной дороге и вдруг — пропасть.

Другой мир

Может, помните рыжебородого старовера с картины Сурикова «Утро стрелецкой казни»? Того самого, который пронзает взглядом «нововерца» Петра. Так вот, Карп Иванович Кочев — из этого рода-племени:

— Приехали как-то к нам чалдоны. Неверующие, значит, по-нашему, — рассказывает он мне. — И спрашивают: что вы все бороды красным красите? А мы отродясь такие. Говорю. Всегда — огнебородые.

Большое семейство Кочевых живет в Прилуках. Маленькую деревушку специально спрятали от мира за бурными чунскими стремнинами. Только раньше здесь было двадцать семей, а теперь — девять. Вначале такую текучесть мне пытались объяснить таежным пожаром, который оставил их без зверя и пушнины, грибов и ягод. Но потом Карп Иванович сообщил о настоящем бедствии:

— У меня у самого два сына в мир ушли. Один в Киеве обитает. Второй — в Канске.

— Веру они сохранили?

— Какая там вера! Где была она — теперь дыра на том месте…

— А кто ж виноват?

— Кто?! Отец за сына отвечает. Я виноват! На работу все время цыганским кнутом мы их гнали. А когда здесь лес сплавляли… Они и пошли матросами на катера. А потом… Уплыли. Оба. И от нас. И от веры нашей.

— А в городе можно остаться старовером?

— В писании говорится, что и посреди града будут спасаемы… Молись… Постись… - Кочев горестно вздохнул. А затем со всего маху рубанул рукой воздух. — Только все равно можешь пропасть! Я-то сам как: глаза не успел открыть, а уже на соседа косо смотрю… С греха утро начинаю… А вот не осуди никого за всю свою жизнь и спасешься!

Раньше старостой в Прилуках был Карп Иванович, «а теперь сын Афонька». Только принципиальная разница в том, что для Афанасия это должность. Причем зарплату он получает от районной администрации. И никто его не считает еретиком. Хотя совсем недавно староверы избегали власти как черт ладана.

Взаимовыгодный всплеск общения с «порочным миром» начался и в других сферах. Староверы сейчас торгуют всем: берестяными туесками, кадушками, срубами для дач, картошкой, медом, рыбой, мясом… И сами покупают почти все. Кроме водки, чая и сигарет… Правда, некоторые отступники уже начинают познавать вкус и этих «запретных плодов». Причем подобное происходит во всех старообрядческих деревеньках: в Шивере, в Луговой, Усть-Кайтыме и Бурном. Почти уже не осталось кержаков, которые не получают пенсий или не обзавелись паспортами. Хотя раньше таковых было в достатке.

Но другая Россия здесь сохраняется до сих пор. Дома крепкие. Живут — не бедствуют. Работают не покладая рук. Наркоманов и воров — нет. Стар и млад относятся к друг другу с почтением. Если ты не богохульник, примут тебя с искренним радушием и хлебосольным гостеприимством. Другой мир. Другие люди. Потомки тех русичей, которые в свое время отказались идти путем, указанным России «высшим государем».

Запоздалая реабилитация

Знаменитый церковный раскол в XVII веке не был «простым» обрядовым расхождением. В тогдашних верхах шла борьба за власть с прицелом на европейское господство. Но только вышло так, что у нас крестились двумя перстами, а в других единоверческих странах, осеняли себя троеперстием. Вот тогда и приняли решение переписать «не правильные» отечественные церковные манускрипты на греческий манер. Неподготовленную бессмысленную реформу вводили в жизнь силой.

«Ох, бедная Русь, чего-то тебе захотелось латинских обычаев и немецких поступков…» Эти слова принадлежат протопопу Аввакуму, который будет затем живьем сожжен как идеолог старообрядцев.

Факт, почти неизвестный, но в советское время, в 1971 году, Русская православная церковь на Поместном Соборе отменила клятвы «на старые обряды и книги». То есть была восстановлена историческая справедливость: русские древние рукописи признали праведными. Цена запоздавшей реабилитации — сотни тысяч погубленных и исковерканных судеб.

Теперь уже непредосудительно креститься и «по-новому», и «по-старому». Как и ходить в крестный ход: по солнцу и против него. Можно и так и эдак. Только самих староверов после отмены клятв не перестали считать раскольниками, потому что «не проявили они в свое время необходимой кротости».

Только нельзя идеализировать староверов, как это делают некоторые современные исследователи. В прошедших столкновениях с обеих сторон было пролито столько крови, что виноватые — есть. А правых уже не найти. Тем более что в существующих сегодня десятках староверческих толков и согласий тоже нет единения.

За душевной благодатью

Новую избу семидесятилетний старовер Петр Харин срубил на берегу Бирюсы. Дом получился бравый. Только по соседству никого нет. На десятки километров — безлюдная тайга. Вот уже двадцать лет живет он отшельником в сибирской глухомани.

Жить ему тяжело, но одиночество не в тягость. Потому что сам ушел за этим уединением. За душевной благодатью.

Но «истинные» старообрядцы своим его не считают. Он и сам однажды назвал себя «оппозиционером». Но почувствовав, что «слово это для тайги дрянное», сразу выбросил его из своего лексикона.

Философия Харина проста: жить по совести, в ладу с самим собой. И люди тянутся к нему. Кто раз у него побывал, мимо уже не проплывает. Потому что редкая добросердечность — сродни святости. А простота его поступков убедительнее нравоучений. И, находясь с ним рядом, подспудно ловишь себя на мысли: а ты бы так смог? И чаще всего отвечаешь: нет.

Мы вместе с ним увидели на реке разноцветный балаган. Туристы сплавлялись на разукрашенных катамаранах. К берегу они пристали в километре от избушки Харина. Поплыл Петр Абрамович проверять свою сеть и заглянул к путешественникам. А у тех — уха без рыбы. Харин отдал им только что выловленных ельчиков и окуньков. Да еще и богатое место указал. «Вы, — говорит, — вон по той речушке пройдитесь и в бочажках харюзков поудите. Много их там стоит. Да жирные такие…»

Узнал я о такой благотворительности Харина только тогда, когда увидел этих самых рыбаков с двумя ведерками крупной рыбы. Проходя мимо меня, они не скрывали своего восторга: «Молодец дед! Такое место нам указал! Завтра утром последних выловим и отчалим».

Улучив момент высказываю Харину свое недоумение:

— Разве так можно, Петр Абрамович?! Вы же фактически припасы свои раздаете. Потом из-за этой доброты зимой голодным сидеть будете.

— Бывает, что и сижу, — отвечает. — Но только как душа подскажет, так и поступаю. Вот в позапрошлом году на этой самой Хаинде, по осени, я много харюзов наловил. Целую бочку засолил. Тоже думал, что зимой с рыбой буду. А медведь выждал момент, пришел незваным гостем и все съел. Пока есть возможность, надо делать добро. От жадности богатым не станешь.

В другой раз к нему рыбак Федор заехал со своей бедой.

— Выручай, — говорит. — На камень налетел. Все, что было в лодке, в воду ухнуло.

Петр Абрамович пошел в дом и стал собирать котомку… Снабдил пострадавшего продуктами, да еще и сети дал, чтобы тот с рыбой домой вернулся.

— Скажи, чем я тебя могу отблагодарить? — причитает несказанно довольный Федор. — Что тебе надо привезти? Заказывай!

Петр Абрамович рассмеялся и на полном серьезе ответил:

— Есть одно такое дело. Можешь помочь. Вот когда меня в аду будут жарить… Так ты не забудь в кострище дровишки подбрасывать. Хорошо?! Поможешь мне сполна за мои грехи ответить. Вот этим и отблагодаришь.

Соблазн свободы

Среди старообрядцев всегда были те, кто забирался в глухомань, чтобы ничем не опорочить святость. Мои знакомые с Бирюсы как раз из этой породы радикальных консерваторов. Оставшись без церквей и попов, они при малейшей угрозе бросали обжитые места и уходили все дальше и дальше в «медвежьи углы».

Но в последнее время необходимость в этом отпала. Власть их перестала преследовать. Только долгожданная свобода оказалась пострашнее антихриста. Рыночные соблазны с дьявольской изворотливостью начали уводить молодых единоверцев в новую жизнь. Сейчас среди «ревнителей благочестия» — кардинальный конфликт поколений.

Катерина, молодая староверка из Луговой, гостившая в Прилуках, скажет:

— От пережитков надо отказываться, пока не поздно. — И приведет пример. — У нас школу новую начали строить, а старики ворчат: достаточно и четырехлетки. И чтобы никаких там компьютеров не было.

Карп Иванович только глянул на нее, и разговор враз прекратился. А на следующий день Катерина была ниже травы, тише воды. Кочев разъяснил:

— Лишку сказала… Может, старое-то и надо обновлять. Но не веру! Мы еще не доросли до этого. Иначе совсем к погибели придем!

Вечером к Петру Абрамовичу приплыл на лодке его сын Петр. Я когда-то жил у него дома в Усть-Кайтыме. Тогда он жестко оценивал «мир» и отгораживался от него, как мог. А тут вижу: ничего уже не чурается. Спросил: в чем дело? В ответ — мат. А для старовера это грех страшный. Поясняет:

— Раньше идешь по тайге в райцентр, лесовоз остановится и подвезет тебя без проблем. А сейчас деньги требуют. Перед носом дверцей хлопают. Совсем ваш рынок людей испортил. А если вы так к нам, почему я должен по-другому?!

Отец помолчал, а потом сказал: «Беда подкрадывается неприметно… На других смотришь, а в себя не всматриваешься… Так и не заметишь, как вся жизнь под откос полетит!»

Бирюса (Красноярский край)

1 октября 2004 г.