 |
| Православие.Ru | Епископ Будимский Лукиан (Пантелич) | 24.09.2004 |
— О моей биографии можно рассказать и в одном предложении, а можно говорить и говорить, но хочу начать с моего родного дома, с села Мол, на севере Сербии, где живут рядом сербы и венгры. Наш дом находился напротив православной церкви, в которой каждый день проводились утрени и вечерни, а по праздникам и воскресным дням — литургии. С раннего детства вместе с бабушкой и родителями — преподавателями начальной школы я ходил в церковь. Сначала меня просто брали на службы, потом я стал звонить, петь в хоре и помогать священнику. После школы поступил в гимназию в 20 километрах севернее нашего села, в городе Сента. Рядом с гимназией была православная церковь, и в ней очень хороший священник Стеван (Опанчар). Его сын преподавал мне русский язык. Так что, если я знаю русский язык, то немного благодаря и ему. Но я был не очень хорошим учеником.
— Ваше Преосвященство, Вы как-то говорили, что Ваша бабушка была русская?
— Да. Она приехала из Херсонской губернии.
— А как она попала в Сербию?
— Во время первой мировой войны мой дедушка служил добровольцем и оказался в России. Там, в одном провинциальном городе он попал на большой церковный праздник, где было много народа, были и девушки. И там они познакомились — бабушка Клава и деда Николай. Несколько раз встретились, и он решил жениться. Бабушка тоже полюбила своего сербского солдата, и хотя ничего о нем не знала, поехала с ним в Сербию. Бабушка была очень религиозной, и когда бывали паломничества, она всегда шла пешком. Мы дети ходили с ней, хотя нам иногда очень не хотелось. Пока бабушка была жива, в нашем доме говорили по-русски. Она умерла в 1974 году, и с тех пор мне больше не с кем говорить на русском языке. Однажды мы с мамой ездили в Россию и встречались с родственниками по бабушкиной линии, которые еще остались живы. Это была моя первая встреча с русским православием. А еще я увидел, как те люди жили. Очень, очень тяжело жили.
Но вернемся в мое детство. После окончания гимназии я выбрал факультет юридического права в Белградском университете. Начав заниматься на факультете, стал ходить в русскую церковь, которая находилась неподалеку. Там всегда было много народа, и был очень хороший настоятель, покойный митрофорный протоиерей Виталий (Тарасов). Думаю, что на тот момент он был лучшим духовником в Белграде. Церковь Святой Троицы создавали белые эмигранты. В ней, как заходишь справа, на южной стороне, находится могила барона Врангеля, который умер где-то на западе, по-моему, в Брюсселе, и по его желанию был захоронен там. Отец Виталий и его сын отец Василий каждое утро служили литургии, а матушка Людмила пела за клиросом. Во время бдений и по воскресеньям в церкви пел хор, а в нем маленький внук отца Виталия тоже Виталий, ставший теперь священником на этом подворье. Помню, в те времена у нас часто обворовывали церкви, поэтому студенты установили очередь и по ночам охраняли нашу церковь. В одной из комнат и я просиживал ночи, но, к счастью, там ничего не случилось. Вот так промысел Божий вел меня.
Потом пришло время идти в армию. Был 1974−75 год. Я служил в Любляне, в нынешней Словении. В центре Люблян, в парке Тиволи находится красавица-церковь свв. Кирилла и Мефодия. В то время был там хороший священник. По субботам я получал увольнение в город и шел на бдения, а по воскресеньям священник отправлял за мной старосту, и я пел в хоре. Господь хранил меня.
Когда после армии я вернулся обратно в Белград, то уже знал, что не стану юристом, а буду изучать теологию. В 1975 году я поступил на Богословский факультет в Белграде и закончил его в 1979 году, и тогда же ушел в монастырь. Так с детских лет и в дальнейшем, в течение всей своей жизни я ощущал присутствие Бога.
— То есть Вы избрали для себя путь монашества. Как это происходит, решение об этом нужно принять в конце обучения?
— Когда я поступал на богословский факультет, то еще не знал кем буду — священником или монахом. Я просто любил Церковь и хотел служить в алтаре. Но в 1978 году я побывал на Афоне, и встретился там со многими духовниками, монахами, особенно в монастыре Хиландар. Поэтому, когда вернулся оттуда, точно знал, что стану монахом. Об этом я сказал своему владыке Савве, но он ответил: «Нет, нет. Подожди до окончания школы». Я не дождался окончания школы. Весной я стал монахом и, уже находясь в монастыре, сдавал последние экзамены. Получил диплом кандидата богословия. Хорошо учился.
— В какой монастырь Вы поступили?
— Это маленький монастырь возле города Крагуевца, который является филиалом очень старого монастыря Драча. Вы слышали, наверно, что во время Второй мировой войны в Крагуевце расстреляли около 5 тысяч сербов. Среди них было несколько сот детей. Кладбище с их могилами находится возле этого монастыря — Шумарице. В монастыре я имел небольшой приход и хорошего духовника — отца Николая. О нем можно много рассказывать. Он был богомольцем в движении теперь уже прославленного во святых свт. Николая Охридского и Жичского (Велимировича). Когда у отца Николая умерла жена, он сказал сыну и снохе, что идет в монастырь. Тогда сын и сноха сказали, что тоже пойдут в монастырь: сын — в мужской, жена — в женский. Услышали об этом двое других его детей и сказали: «И мы пойдем тоже», а внук решил идти в семинарию. И вот я оказался возле таких людей — этого старика, его детей и внука. Отец Николай был очень душевным человеком. И у него был большой авторитет. Несмотря на то, что он закончил только два-три класса начальной школы, он очень хорошо читал. Вся его жизнь была, как житие святых. Для меня было большим счастьем жить с таким человеком. Но через четыре года в 1983 году он умер.
В 1984 году я был выбран епископом. Покойному Патриарху Герману, бывшему уже пожилым человеком, нужен был еще один викарный епископ, и владыка Савва предложил мою кандидатуру. Один викарий у патриарха уже был — владыка Даниил Крстич, который впоследствии возглавил Будимскую епархию. Так я переехал в Белград и в течение года жил вместе с патриархом Германом и владыкой Даниилом. Это были очень разные люди. Патриарх Герман был отцом каждому. До того, как уйти в монастырь, стать епископом, а потом и патриархом, он был женат и остался вдовцом, поэтому очень хорошо чувствовал семейные проблемы. А владыка Даниил Крстич был учеником русских заграничных отцов. Когда во время учебы в Париже он познакомился с владыкой Иоанном Шанхайским (Максимовичем), то в душе его произошла сильная перемена. Вернулся он уже монахом. У владыки Даниила было энциклопедическое образование: он все знал, говорил на многих языках. У него была хорошая библиотека, а он был при этом простым монахом, викарным епископом и доктором наук. Жил очень просто, как святые отцы пишут. Всегда съедал только половину своей порции. Например, во время обеда половину со своей тарелки отдавал одному бедному профессору, который приходил к нам каждый день кушать. И еще что очень интересно. Бывает, что мы епископы сердимся. Так вот он говорил, что никогда не остается в гневе до захода солнца. Если, например, он скажет какое-то слово портье, который сидит на входе в Патриархию, то вечером обязательно вернется и попросит прощения у этого человека или у любого другого.
Я очень многому научился у этих людей — Патриарха и епископа. К сожалению, я пробыл вместе с ними недолго. Через год, в 1985 году, меня выбрали епископом на Славонскую кафедру. Славония — это историческая область, расположенная в северной части нынешней Хорватии, между Загребом и венгерской границей.
— В этих местах в 90-х годах была война?
— Да. Война началась позже. Когда я приехал еще был мир. Знаете, когда я попал туда, в епархии осталось только около сорока церквей, три монастыря и десять священников из девяноста, служивших там до Второй мировой войны. Многие церкви были полуразрушены. Но народ там жил хороший, и священники были хорошие. Восстановленная в XVI веке при Патриархе Макарии (Соколовиче) Славонская епархия имела богатые традиции. Жившие там сербы много страдали, они всегда были задействованы в сражениях: или на стороне турок, или против турок. Во время Второй мировой войны сербов здесь уничтожали. Недалеко от города Пакрац, где находилась моя резиденция, есть село Кукуневац. Во время Второй мировой войны в том селе служил русский священник-эмигрант Андрей (Сиволуцкий) с матушкой Бояной. Однажды в село ворвались хорваты, собрали всех мужчин, женщин и детей, увели и расстреляли, а последним убили священника. Когда после войны открыли их братскую могилу, то сверху лежал священник, державший в руке крест. Хорваты много тогда сделали зла.
— Когда Вы приехали, как хорваты относились к сербам и к Вам?
— Все это время в Славонии шел процесс ассимиляции. Поэтому жившие там сербы, например, не имели своей школы. Сербские дети учились читать и писать на хорватском языке, то есть латиницей. Даже имя свое не могли написать на кириллице. Когда я начал работать, то очень тяжело было получить разрешения на восстановление тех церквей, разрушенных хорватами во время Второй мировой войны. Хочу привести такой пример. В центре одного села по ликвидационной стоимости продавался дом — бывшая больница. Мы участвовали в тендере, и наше предложение по покупке было самым выгодным. Но когда открыли конверт от Сербской Церкви и поняли, что мы хотим обновить в селе свой приход, построить часовню и поставить своего священника, то нам не разрешили. Тогда мы обратились в суд, и только так выиграли дело. Было тяжело. Но с тем сербским народом было приятно работать.
— Много в Хорватии проживало тогда сербов?
— В Хорватии тогда были епархии: Загребская, Славонская, Горно-Карловацкая, Далматинская и Осечко-Польская. В моей Епархии жили сто семьдесят девять тысяч православных сербов. Одну третью часть населения Хорватии составляли сербы, то есть из трех миллионов человек один миллион — сербы. А после последней войны на территории Хорватии нас не осталось и ста тысяч. В моей бывшей Славонской епархии осталось, может быть, пять-десять тысяч сербов.
— И что же произошло дальше? Когда началась война?
— В 1991 году на демократических выборах в Хорватии победили неофашисты. Их предвыборная программа, понравившаяся большинству хорватов, заключалась в том, чтобы выгнать сербов из своего государства, отделиться от Югославии и стать самостоятельными. Ведь они имели самостоятельность только во времена Гитлера, который и создал в 1941 году это марионеточное Независимое государство Хорватию.
Поэтому, когда победило новое неофашистское правительство, сразу же лишились работы сербы — учителя, врачи, инженеры, интеллигенция. Расчет был такой: лишившись работы, им не на что будет жить, и они вынуждены будут уезжать в Сербию. Потом начали убивать молодых сербов, подростков, живших в деревнях. Сначала убивали сыновей богатых, крепких хозяев, имевших свою землю, обрабатывавших ее и зарабатывавших на ней. Потом сыновей тех, кто послабее. Хотели испугать. После гибели детей мало кто мог оставаться на своей земле — уезжали. С этого все началось.
Я жил в своей епархии с 1985 по 1995 год, десять лет. Но в своей резиденции только до 1991 года, до того момента, как нас выгнали.
— Как Вас выгнали? Это были военные действия?
— Да. Хорваты атаковали и захватывали территории, на которых проживали сербы. 18 августа 1991 года мне по телефону позвонил отец Леонтий из монастыря Ораховица, который имел большой приход. Отмечался праздник Преображения Господня, и монахи попросили, чтобы я приехал, участвовал в богослужении и оказал им и народу моральную поддержку. 18-го августа я приехал в монастырь на всенощное бдение, а когда 19-го после литургии хотел возвратиться домой, то там уже была война. Так я не смог попасть в свой город Пакрац. Я ждал в одной из деревень два-три дня, думал, что когда все закончится, то смогу вернуться. Но нет, ничего не закончилось. Хорваты окружили нас и перекрыли все дороги. Там мы жили некоторое время в лесу и ждали, что будет? Однажды мы услышали по транзистору, что состоится встреча Патриарха Павла с католическим кардиналом Кухаричем, и что ожидают и меня. Тогда мы сели в машину и поехали. Ехать надо было через хорватскую территорию. Мы довольно просто получили транзит до Славонского Брода, где проходили переговоры. В конце встречи я, как самый младший, попросил слово и сказал: «Давайте договоримся, чтобы церкви, все равно какие — православные или католические, стали приютом для людей без оружия, особенно для женщин и детей. И чтобы колокольни не использовались снайперами». Тогда кардинал Кухарич сказал: «Теперь время обеда, поговорим об этом после». Но об этом не сказали больше ни слова. Так все и закончилось осенью 1991 года.
А когда мы с шофером-священником возвращались со встречи обратно, то на заправке в деревне Плетерница вдруг появились хорватские солдаты и арестовали нас. Одного из солдат я хорошо знал, он жил на моей улице. Нас посадили в один дом и закрыли. Моему священнику-шоферу удалось бежать, когда охрана во время налета наших сербов куда-то отлучилась. Он был женатым человеком, имел трех дочерей, и мне было его очень жаль. А я остался один и провел под арестом 64 дня. Но все это время, каждую среду и пятницу одна женщина-хорватка, католичка, приносила мне постную пищу. Она была замужем за сербом и знала православные обычаи. Да, были и такие люди. К сожалению, я не могу назвать ее имя, потому что ей будет очень плохо.
— Кто-нибудь еще знал, что Вы находитесь под арестом?
— Нет. Никто не знал. Я пробовал установить контакт со старостой прихода доктором Никитиным — мне не разрешали. Я искал адвоката, пробовал через Красный крест, но мне не разрешали ничего. Ни Синод, ни Патриарх не знали, что происходит со мной. Однако через некоторое время мне удалось переслать с той женщиной письмо моему священнику и бывшему школьному товарищу Славко Чирину. В этом письме я написал, что у меня все нормально, я здесь, но мне надо сменить обстановку и съездить куда-нибудь, а если не удастся этого сделать, то мне придется отправиться в гости к моей бабушке. А бабушка моя давно уже умерла. Отец Славко, как только получил письмо, понял в чем дело и поехал с попадьей в патриархию. А там ему один дьякон говорит: «Не можем мы допускать каждого священника к Патриарху. Что там у тебя?» — «У меня письмо от Владыки». Наконец пропустили. Он показал письмо, а Патриарх говорит: «Ну ему там хорошо. Тогда надо послать ему посылку, калач или конфеты». — «Но он пишет, что отправится в гости к бабушке. А я похоронил его бабушку несколько лет тому назад».
— Шифрованное письмо?!
— Да, да. Тогда Патриарх рассказал обо всем отцу Василию (Тарасову) из русского подворья в Югославии. Те передали в Москву, оттуда оказали давление на хорватов, и через 64 дня меня освободили.
— Как Вас выпустили?
— Я получил такую маленькую бумажку, что мне разрешается идти. Мне вернули машину, и я поехал.
— Не было опасно?
— Очень опасно. Через границу между Боснией и Хорватией меня перевозил тот самый священник-шофер, которому удалось бежать из плена. На мосту Славонски Шамац нас выгнали из машины и хотели, чтобы мы пешком переходили на другую сторону. Но мой священник там поругался, и нас все-таки пропустили с машиной.
— Ваше Преосвященство, Вас в плену не мучили?
— Про себя я ничего говорить не буду, но я слышал и видел, что там делали с моими людьми-сербами, как мучили наших арестованных мужчин и женщин, какими они были после побоев и пыток. Смотреть и слышать — это ужас, ужас…
— А чего они этим добивалисьхотваты, чего хотели?
— Однажды, находясь в плену, я увидел на улице плакаты. Я попросил ту женщину-хорватку принести мне один и сохранил его. Когда меня освободили, я привез этот плакат в Патриархию. На нем написано, что за 24 часа люди должны покинуть 20 сербских деревень.
Это была этническая чистка. Европа все это знала и ничего не сказала. Тяжелое было время. С самолетов расстреливали колонны беженцев. И все это делалось на глазах у наблюдателей ООН. Только в 1991-м опустело 200 сербских деревень.
Позже один старик сказал мне: «Мой Владыка, это — реванш тех, кто и Первую и Вторую мировые войны проиграл сербам». Похоже, что так и было. А Владыка Черногорский Амфилохий рассказывал: «Я был ребенком в Черногории, и однажды поссорился с самым лучшим соседом, тоже ребенком, он разбил мне нос. Я до сих пор об этом не забыл, хотя это было 50 лет назад. Ты думаешь, Лукиан, что наши враги забыли Первую и Вторую мировую войну? Нет. Они до сих пор помнят, как мы — сербы им нос разбили. И вот теперь пришло время вернуть долги».
— А что произошло после того, как Вас освободили?
— Месяц я провел в монастыре Жичи. Отдохнул и вернулся в Славонию, в ту ее западную часть на границе с Боснией, которую освободили боснийские сербы. Там оставалось еще 60 сербских сел. В одном из них, в селе Окучане на реке Савва, я прожил еще четыре года до 1995-го.
Я жил в семье одного священника. Бедный священник! Он, его жена, четверо их детей, его зять, я и еще один монах жили в одной комнате и кухне. Мучился он. Знаете, что такое общаться с Владыкой один час? А знаете, что такое четыре года, с утра до вечера? Это был его крест. Мы служили ежедневно утреню и вечерню, литургии. Я обслуживал еще три прихода. Создали детский хор. Один из сыновей священника, ему тогда было семнадцать лет, ушел добровольцем в Боснию, а другой был еще маленьким мальчиком, пел в хоре. Теперь он студент богословского факультета, собирается стать священником.
А рано утром 1 мая 1995 года началась хорватская агрессия на эту последнюю часть Республики Сербской Краины. Армия наблюдателей ООН отдала хорватам свои пункты, и за два-три дня они покончили с сербами. Нас выгнали. Сложно подобрать слова, чтобы описать тот ужас, тот кошмар, который мы пережили. Дорога, по которой мы выходили к границе с Боснией, шла через лес. И хорватам обстреливали ее с обеих сторон. Колонны беженцев шли с рассвета. Около десяти километров до Боснии. На дороге и вокруг нее лежали и мертвые, и еще живые, раненые мужчины, женщины и дети. Ужас. Потом показали по телевидению, как хорваты эту дорогу поливали водой из цистерн, чтобы очистить от нашей крови. Десять километров одной крови. Ужас. Около полутора тысяч сербов убили на той дороге, а священник, у которого я жил четыре года получил десять пулевых ранений, спасая своих и чужих детей. Он остался жив, но очень болен с тех пор.
— Хорваты просто стояли в лесу и обстреливали мирных людей?
— Да.
— Что же делали в это время «миротворцы» ООН?
— Они смотрели на это со стороны и ждали, когда хорваты закончат. Это было по-сатанински. Это был кошмар. Потом я написал Священному Синоду, что лучше бы я умер прежде, чем видеть все это. Это был ужас.
Уже в Боснии к нам подошел один сербский командир и сказал: «Больше не будет раненых. Вы, Владыка, можете уехать, а мы останемся до последнего». И они остались.
Мы же поехали в Белград, в Патриархию. С Патриархом и владыкой Новосадским мы были у президента Милошевича, и я просил его, чтобы он рассказал кому-нибудь о том, что происходило в той разделительной полосе. Но он не мог ничего сделать. Тогда Патриарх послал меня и епископа Новосадского Иринея в Рим, на проходившую в то время в Италии конференцию Европейских Церквей, где я должен был с амвона рассказать всем, что происходило в Хорватии. Когда мы приехали, то люди, представлявшие там религиозную западную Европу сказали: «Вы не заявлены в нашей программе. Но раз уж вы приехали сюда, то мы создадим комиссию из двух-трех человек, расскажите им о своих проблемах». Мы видели, что им не хочется, чтобы Европа узнала о том, что происходило в Славонии. Так мы и вернулись обратно. Вот так пропала Славония.
В середине мая прошел очередной Собор Сербской Церкви, в котором участвовали все Архиереи. На Соборе было определено, что Славонии больше нет, моей епархии больше нет, и мне нужно поехать в Америку, чтобы помочь старому митрополиту Иринею и преподавать в нашей богословской семинарии в Чикаго. Так я попал в Америку, где провел год.
В мае 1996 года я вернулся из Чикаго на очередной собор в Белград и был назначен администратором Темишоарской епархии, в город Темишоар на территории Румынии.
— Что значит администратором?
— Когда в епархии умирает правящий епископ, то до очередных выборов на его место назначается управляющий или администратор из близлежащей епархии. Но в Темишоарской епархии я до сих пор состою администратор — с 1996 года до нынешнего дня.
— Как протекала жизнь в Америке?
— В Америке очень тяжело оставаться Православным, не будучи в Церкви. Поэтому сербы всегда возле церкви имеют дома для молодых и для старых. Помогая служить митрополиту Иринею, я много летал по Америке и увидел, что роль Церкви в Америке огромная. Вот, например, в самом плохом, самом неблагополучном городе США, да и всего мира, в Сан-Франциско находится такая святыня, как православная церковь, в которой покоятся мощи святого владыки Иоанна Шанхайского. Я был там, и, когда русский Владыка, по-моему, Антоний услышал, что приехал какой-то сербский епископ, то он сразу пригласил меня, чтобы у мощей, у могилы святого я мог читать службу, каноны, чтобы мог помолиться.
Мой владыка Савва (Вукович), который меня постриг в монахи и рукоположил, был лично знаком с владыкой Иоанном Шанхайским. Будучи викарным епископом Патриарха Германа, он ездил в Париж на встречу с представителями Русской Православной Зарубежной Церкви, чтобы обсудить некоторые вопросы между нашими Церквями. Он ехал в Париж на поезде и думал: «Так я начну разговор. Так скажу о том, об этом». Когда же приехал, зашел в подъезд дома, то по ступенькам ему навстречу спускался человек в светлых одеждах: «Давай, давай, Владыка, заходи». Это был владыка Иоанн Шанхайский. Сразу узнал, что перед ним сербский владыка. А когда они сели за стол и начали говорить, то разговор пошел точно так, как и задумывал владыка Савва. Этот человек говорил все в том же порядке. Видно было, что говорит человек Божий. О, сколько раз мне о нем рассказывал владыка Савва.
А в Славонии, в Пакраце у меня был старый священник Душан (Субанович), учившийся в свое время в семинарии в Битоле у Иоанна Шанхайского. Он много рассказывал нам, каким воспитателем был Иоанн Шанхайский, как заботился об учениках. Это надо было слышать от того человека.
— Где это было?
— В Битоле, на юге нынешней Македонии. Это так называемая Битольская семинария. В ней преподавали ныне святые Иоанн Шанхайский и Николай Охридский. Хорошие были учителя. В период между двумя войнами в наших семинариях работали русские профессора. Я знал некоторых, оставшихся уже в мое время. Но после Второй мировой войны многие уехали на запад, ведь Югославия тоже стала коммунистической.
— В 2002 году Вас назначили епископом Будимским. Расскажите, пожалуйста, о своей епархии.
— Я уже говорил, что до меня нашу епархию возглавлял владыка Даниил (Крстич). До владыки Даниила в Венгрии больше тридцати лет не было епископа Будимского. Не было такой возможности, потому что отношения между Югославией и другими странами восточной Европы были не очень хорошими. Владыке Даниилу было здесь очень сложно. Он был уже пожилым человеком, но нес свое послушание. Хотя, если бы ему сказали ехать на Марс, он и туда бы отправился, не спрашивая, почему именно он, а не кто-нибудь помоложе. Весной 2002 года владыка Даниил отошел ко Господу. Умная и светлая он был голова. В мае того же года на Архиерейском Соборе я был назначен в эту епархию.
Это очень славная и старая епархия, которая имеет свои древние традиции с IX века, со времен свв. Кирилла и Мефодия, когда венгры еще не пришли в Европу, а на территории нынешней Венгрии жили только славяне.
В конце XII — начале XIII веков сербы начали здесь организацию церквей, а когда в 1219 году святой Савва получил автокефалию Сербской Церкви, православные приходы и монастыри попали под его юрисдикцию.
Второе расселение сербов на этих землях началось во время порабощения Сербии турками. Большинство сохранившихся до нашего времени церквей и монастырей было построено в то время. Например, построенный в 1447 году монастырь в Рацкеве даже получил привилегии от короля и был освобожден от налогов и податей.
В конце XVII — начале XVIII веков здесь оказался Сербский Патриарх Печский Арсений Чарноевич, который еще лучше организовал и сплотил Церковь. В годы его правления в Венгрии было четыре епархии: Будимская, Мохачская, Дуна-Сечская и Эгарская. А попал он сюда тоже очень интересно. В конце XVII века австрийские войска хотели освободить от турок весь Балканский полуостров и уже дошли до Печи, но началась эпидемия проказы. Много людей умерло, остатки войска вернулись обратно, а Патриарх, желая быть вместе с народом, приехал сюда и ждал продолжения освобождения Балкан. Но, поскольку война на этом закончилась, то Патриарх остался в Сэнтэндрэ. Потом он получил Сремски Карловцы (на территории нынешней Сербии), где организовал свою резиденцию. Так что во времена Австро-Венгерской империи здесь была хорошо организованная Сербская Церковь — Митрополия Карловацкая, которая имела в своем составе уже семь епархий.
После Второй мировой войны произошла переорганизация церквей. Границы Будимской Епархии стали проходить по границам Венгрии. До 1951 года Будимскую епархию возглавлял владыка Георгий (Зубкович). Умный человек с трагической судьбой. Он пережил здесь две войны и дождался прихода коммунистов, которые уже после Второй мировой войны взорвали его резиденцию, находившуюся в Буде, возле моста Эржибет, у горы Геллерт.
— Там были резиденция Сербского епископа и кафедральный собор?
— Да, огромный Кафедральный Собор и огромная резиденция на четыре улицы. Четырехэтажное здание. В конце Второй мировой войны на мосту было сражение, и один из снарядов попал в резиденцию, а другой — в церковь. Разрушение было незначительным, и можно было отреставрировать здания, но в начале 50-х годов венгерские коммунисты все взорвали. С тех пор епископ Будимский не имеет в Будапеште ни резиденции, ни кафедрального собора. Только здесь в Сэнтэндре сохранилась бывшая летняя резиденция.
— А сейчас венгры собираются как-то возместить Сербской Церкви нанесенный ущерб?
— Да. С приходом демократии венгры обязались сделать репарацию, что-то заплатить. И кое-что они выполняют. Надо сказать, что до Второй мировой войны наших приходов на территории Венгрии было больше 60-ти. Сейчас осталось только тридцать церквей. Приходы владели землей и недвижимостью. С этих доходов жили церковь, общины и священники. Но венгры не могут вернуть нам все эту собственность. Заплатили только за несколько разрушенных домов и церквей. Если бы они вернули нам все бывшее церковное имущество, то мы бы смогли обновить все уцелевшие церкви. Хорошо, что во время уничтожения и разграбления наших церквей нашлись умные люди, в основном священники, которые делали все возможное, чтобы сохранить святые вещи: евангелие, антиминсы, книги, иконы. Сейчас все это собрано в Сэнтэндре. Здесь владыка Даниил устроил Епархиальный православный музей, хотя был еще коммунизм.
— Кто сейчас является прихожанами Будимской епархии?
— Надо сказать, что по государственной статистике в Венгрии живет очень мало сербов — около 3 тысяч человек. Это значит, что идет сильная ассимиляция. Но не только сербы являются нашими прихожанами. В наши церкви приходят и мужья-венгры вместе с православными женами и детьми, и живущие здесь православные люди других национальностей: румыны, болгары, греки, русские. Например, завтра в нашей Церкви пройдет литургия в память святого Моисея Угрина. Этот святой православный венгр, живший в XIII веке, почитается всем православным миром. Мы понимаем, что, живя здесь, очень тяжело сохранить православие. Сейчас на территории Венгрии не осталось ни одной православной деревни, а сербские семьи разбросаны по всей стране. Но мы и не ставим задачу объединения сербов, мы организовали нашу Церковь так, чтобы было удобно работать с людьми. Епархия разделена на три наместничества: Будимское, Сегедское и Мохачское. Летом мы проводим православный лагерь для сербских детей, где они знакомятся друг с другом и лучше узнают свою Церковь.
— В этом году был летний лагерь в Дунауй-вароше, как давно организуются подобные лагеря?
— В Дунауйвароше лагерь был организован впервые, а вообще такие лагеря организуются уже 12 лет. Очень интересно, что в лагере бывают сербские дети не только из Венгрии, но и из других европейских стран. В этом году в лагере было 38 детей, и с ними работали 6 священников. Ведь нужно уделить внимание каждому ребенку. В лагере мы преподаем детям основы православной религии, учим их церковному пению, знакомим с православными обычаями, православными иконами, молитвами, вообще с православной жизнью. Мы хотим, чтобы, повзрослев, они продолжали жить в православных традициях. А этому нужно учиться с детских лет. И для нас это очень важные вещи. Это наша миссия.
— Сколько сейчас на территории Венгрии действующих православных монастырей?
— Долгое время здесь был только один действующий монастырь Архангела Михаила в селе Грабовац Мохачского наместничества. Этот монастырь известен многим. Его основали православные сербы из Далмации, попавшие сюда во время турецкого нашествия. Почти пятьсот лет там был мужской монастырь, а теперь живут две монашки: мать Христинья и схимонахиня Мария. Слава Богу, что они там живут, и что монастырь открыт. Я знал последнего монаха Алексея (Бабича) из этого монастыря. Он умер в 70-х годах, и все думали, что монастырь закроется, но пришли монахини. Воля Божья была такова, а Бог знает, что нам надо в нынешнее время. В монастыре много места, там могло бы жить много монахинь.
Другой монастырь находится в городе Рацкеве, на острове Чепель. Этот монастырь был закрыт в XVIII веке, во времена Марии Терезии, но в прошлом году он открылся. Слава Господу, приехал туда иеромонах Андрей (Пандурович) с Афона, из монастыря Хиландар. Это была великая благодать, что в монастыре вновь зажглось кадило, что там вновь поет монах и идет молитва. И я думаю, что это важно не только для православных, но и для самих венгров. Важно, что вновь оживают древние святыни этой земли.
— Владыка, Вы знаете, что с разрешения Архиепископа Берлинского и Германского Марка наш журнал распространяется на территории Германской Епархии. На разных этапах жизненного пути Вы встречались с Архиепископом Марком, не могли бы рассказать об этом?
— Первый раз я встретился с Владыкой Марком, когда он был еще архимандритом. Он приехал в Белград. А в нашей жизни, да и в жизни всего народа в то время была духовная жажда, духовный голод. Мы сидели в Белграде и, чтобы утолить эту жажду, ездили в монастырь Введения, где однажды появился такой худой архимандрит из Русской Православной Церкви и служил бдения. После бдений мы разговорились и узнали, что это немец — Марк Арндт. Мы были очень рады слышать этого умного человека, который знал жизнь и рассказывал о тогдашней ситуации в Германии. Вспоминая те наши разговоры, я думаю, как напоминает мне его рассказ состояние нынешнего общества здесь. Для нас это был большой опыт человеческого общения. Потом мы встречались на похоронах известного сербского богослова архимандрита Иустина Поповича. Там собрались все студенты богословского факультета, приехал и отец Марк из Германии. Позже, думаю, в 1981 году, я попал в Германию, в Регензбург. Оттуда я ездил в Мюнхен к нашему очень известному священнику Алексу Тодоровичу, которого коммунисты выгнали из Сербии. Он служил тогда в капелле-часовне Св. Владимира Киевского и сказал мне, что в Мюнхенском монастыре Иова Почаевского живет владыка Марк. И я поехал туда. Мне очень понравилось, как там жили и служили монахи. В традициях старой апостольской церкви. Например, я впервые увидел, что неправославные после слов «оглашенные изыдите, никто из оглашенных да не останется…» выходят в коридор и там слушают литургию до конца. Тогда около владыки Марка жил один владыка из Вены, у которого болели ноги. Он не мог стоять, но каждый раз сидел на службах, и возле него с одной стороны были кадильница и камин, а с другой стороны — маленькие тетрадки с именами усопших. И вот он их читает, поминает усопших и накладывает ладан в кадильницу. Тогда мне было удивительно, какую силу духа надо иметь, чтобы вести православную миссию так далеко от православного центра, от России. Если кому-то придется побывать в Мюнхене, обязательно посетите монастырь Иова Почаевского.
— Владыка, прошу Вас ответить еще на один вопрос. Сейчас, как Вы знаете, идет процесс сближения двух частей Русской Православной Церкви, как Вы его оцениваете?
— Надо сказать, что причина этого разделения — трагедия всего русского народа и Православия в целом. Мы — сербы никогда не замечали разницу между этими двумя частями Русской Православной Церкви, для нас обе они были Русским Православием. И когда мы посещали церкви в России, и когда на западе попадали в Русскую Православную Церковь, мы не спрашивали, кто ведет богослужения. Нам было достаточно того, что это Русская Православная Церковь. Мы в ней молились, мы в ней крестились, мы в ней причащались, мы в ней служили. Слава Богу, что, как я читал и в вашем журнале, начался серьезный процесс объединения. Пора уже было сделать этот важный шаг, и нам выпало счастье наблюдать этот процесс. Думаю, что Дух Святой ведет процесс объединения двух ветвей Русской Православной Церкви. И та церковь, которая осталась в России, и та, которая ушла за рубеж, имеют очень много своих духовных плодов. Святые есть и там, и там, а это видимые плоды жизни Православия. Еще хочу сказать, что враг хотел уничтожить Православие, а оно через миссию Русской Зарубежной Церкви распространилось во все части земного шара. И, может, уже нет в живых тех старых послереволюционных эмигрантов, а Православие сохранилось. Может быть, даже, и не на русском языке, а все равно остались соборы и церкви, а это — закваска, солод для Православия. Слава Богу, что Вы пишите об этом, поднимаете этот вопрос. У нас тоже была трагическая история. Но русские более разумны, чем сербы.
Интервью подготовили Андрей и Ирина Прасоловы
Русский Зарубежный Журнал «НИТА» N4.2004 г. (Публикуется с сокращениями)
