Коммерсант | С. Дюпин | 20.09.2004 |
Вечером в пятницу я прилетел из Беслана, где пробыл неделю. Обстановка там накалена до предела: в любом разговоре звучит слово «месть». Мстить за гибель детей собираются многие осетинские мужчины. Вопрос лишь в том, кому и как. Самые решительные готовятся совершить рейд в Чечню, чтобы ликвидировать организатора захвата школы Шамиля Басаева, другие планируют «адресно зачистить» родственников террористов в Ингушетии, третьи никуда не собираются и просто обещают «забрать кровь» за убитых. Погромов в республике все это время ожидали каждую ночь, но их так и не произошло. Зато похоже, что они уже начались в Москве.
В субботу около 22.30 я ехал в метро со станции «Сокол», где находится редакция, домой на «Новослободскую». Наш пятый по ходу поезда вагон был полупустым. На станции «Аэропорт», оторвавшись от газеты, я обратил внимание, что на пустой платформе стоят несколько десятков молодых людей.
Среди них были подростки, лет по 15−16, и люди постарше, лет по 25−30; стриженные наголо и длинноволосые; кто с плеером на поясе, кто с книжкой, кто с девушкой в обнимку; на некоторых были цепи и кожаные куртки-косухи, но большинство в обычных свитерках, джинсах и потрепанных кроссовках. Складывалось впечатление, что закончилась последняя пара в каком-нибудь расположенном неподалеку вечернем техникуме и ребята возвращаются домой. Еще помню, подумал: «Почему ни у кого из них нет рюкзачков или портфелей?»
Когда последние пассажиры входили в вагоны, кто-то из молодых людей крикнул: «Второй и пятый! Быстро!» От толпы мгновенно отделились четыре пары — по два крепких юноши в каждой. Они в два прыжка преодолели расстояние до четырех уже закрывающихся дверей нашего вагона и раздвинули их руками. Тем временем остальная толпа разбилась на звенья по пять-семь человек в каждом. Звенья ворвались в открытые двери вагона, вслед за ними вбежали «передовые» пары. Поезд был захвачен. С того момента, когда была подана команда, и до того, когда вся толпа оказалась во втором и пятом вагонах, прошло всего несколько секунд.
«А теперь — мусульмане»
Пассажиры насторожились, но молодые люди, как показалось сначала, были настроены мирно. Четыре ворвавшиеся в вагон группы так и стояли у дверей. Никто не кричал, не матерился, не приставал к пассажирам. Но как только поезд вошел в тоннель, от каждого из звеньев отделились те, кто постарше, прошли по вагонам и заняли «стоячие» места, опять же, как мне показалось, совершенно произвольно. Напротив меня встал долговязый парень. Он мельком взглянул на меня, я — на него. Он отвернулся.
Еще через несколько секунд от первой по ходу поезда группы отделился мужчина лет 30 и не торопясь пошел вдоль вагона, оглядывая пассажиров. Из закатанных рукавов его косухи торчали мощные запястья и пудовые кулаки с «набитыми» костяшками. На кистях татуировки, правда, не традиционно-уголовные перстни и надписи, а какой-то замысловатый орнамент. Узкие черные джинсы тоже были закатаны на несколько сантиметров — с таким расчетом, чтобы высокие армейские ботинки были полностью открыты. На голове черная бандана, в руках короткая толстая цепочка. Он, кстати, не был бритоголовым — из-под банданы виднелись длинные черные волосы.
Обойдя вагон, «бригадир» дал короткие указания каждой из четырех групп, по-прежнему стоящих в проходах. Затем обратился к пассажирам:
— Уважаемые граждане. Не пугайтесь, пожалуйста. Вам ничего не угрожает. Сейчас мы быстренько продемонстрируем вам, как надо обращаться с чурками, и выйдем на следующей станции. А теперь — мусульмане, па-адъем!
Никто не встал. Этого и не требовалось: «жертвы» уже были намечены. Ими оказались двое средних лет кавказцев, сидящих, соответственно, возле второй и третьей дверей вагона. Звенья тут же сгруппировались в две бригады и бросились на кавказцев. «На тебе, сука, за Беслан, за самолеты!» — неслось из толпы. И — тяжелые удары, перекрывающие даже грохот несущегося поезда. «Получи, гондон, за 'Норд-Ост', за 'Рижскую'!»
Я дернулся было к толпе, но дорогу мне тут же преградил тот самый долговязый парень: «Командир, спокойно. Ты же русский, мы тоже русские. Не мешай нам с 'мусликами' разбираться». «Да откуда ты знаешь, что он мусульманин? Может, осетин?» — возмутился я. «Я тебе отвечаю: мы все выяснили», — объяснил долговязый. (Как выяснилось позже, среди избитых оказался как минимум один христианин — армянин.)
Напротив меня попытался встать с кресла и «вписаться» в драку какой-то крупный мужчина. Его тоже остановили, что-то объяснив. В этот момент сидевшая на дальней от драки скамейке женщина попыталась нажать кнопку связи с машинистом. Опять же рядом мгновенно оказался улыбчивый юноша в очках: «Женщина, пожалуйста, не надо этого делать». Дама отдернула руку.
Оглянувшись, я увидел: над каждым из сидящих мужчин стояли по одному-двое «дозорных», подходы ко всем кнопкам связи с машинистом тоже были заблокированы.
Оба кавказца уже лежали в проходах. К ним поочередно подбегали боевики, нанося по несколько ударов ногами, и тут же отбегали, освобождая место следующим. Сидящие рядом женщины тихо выли, стирая с одежды платками долетевшую до них кровь. «Дэн, ты успел?» — спросил один из стоявших в очереди к жертвам подросток у другого. «Нет? А я успел!» — сказав это, он показал на испачканный кровью носок ботинка.
«Суки. Убивать буду»
За несколько секунд до выезда на станцию «Динамо» в вагоне послышалось: «Пацаны, хорош! Все готовятся к выходу!» Драка мгновенно прекратилась. Секунда — и возле каждой из дверей опять стояли звенья по пять-семь человек, причем в том же порядке, как и заходили. «Никто не успел цинкануть?» — спросил «бригадир» тех, кто дежурил у кнопок связи с машинистом. Последовали ответы: «У меня нет»; «Тоже чисто»; «Все сидели».
На станции «Динамо» из поезда выходили уже «маленькие группы студентов». На платформе кто-то из них вытирал платком окровавленные ботинки, кто-то быстро снимал и выворачивал наизнанку куртку. А в проходе вагона остались два распростертых тела. Именно тела, потому что по кровавому месиву невозможно было определить ни пол, ни возраст, ни тем более национальность избитых.
Когда двери закрылись и поезд тронулся, люди бросились сразу ко всем кнопкам и начали, перекрикивая друг друга, что-то объяснять машинисту. Поезд тут же остановили. Минут через пять к нашему вагону подбежала дежурная по станции. За ней — женщина-милиционер с дубинкой в руке. «Ой, что творится-то? Да кто же их так?» — начинает причитать дежурная. «А вы, пассажиры, куда смотрели?» — обращается к нам ее напарница с дубинкой. «Это ты куда смотрела!» — ответили ей.
Еще минут через пять на платформе перед нашим вагоном стояли уже трое или четверо милиционеров. Начался экспресс-допрос пассажиров — «как выглядели, куда побежали?». В дежурку под руки потащили маленького тщедушного подростка и такую же девчонку, перекрашенную в огненно-рыжий цвет. Кто они такие, я не знаю, во всяком случае, среди нападавших их не видел. На платформу из поезда вынесли три бесформенных тела в пропитанной кровью одежде. Еще один потерпевший — средних лет мужчина-кавказец, голый по пояс, зажимая рукой резаную рану на плече, вышел сам. Даже в вагоне было слышно, как он говорил: «Суки, суки, суки… Убивать буду».
В ГУВД Москвы вчера сообщили, что задержаны несколько подозреваемых и что с ними ведется работа по установлению организаторов нападения. А Моспрокуратура, вначале возбудившая дело по статье «Хулиганство», потом переквалифицировала его на «Возбуждение ненависти либо вражды по национальному признаку».