 |
| Православие.Ru | Владимир Крупин | 18.09.2004 |
Но сколько ни живи в Иерусалиме, все будет мгновением. И вот уже самолет, как перелетная птица, летящая на север, возносит меня над Яффой и устремляется к синей воде Средиземного моря. Снежные облака остаются стеречь святые пределы, вот и вода. В ней отражаются редкие тучки, стоящие над своей тенью. Какая грусть! Какая печаль ради Бога. Достаю из нагрудного кармана четки, вдыхаю их утешительный запах. Так отрадно, так спасительно перебирать узелочки. И читать наугад открытую Псалтирь: «Пойдут от силы в силу; явится Бог богов в Сионе. Господи, Боже сил, услыши молитву мою… Яко лучше день един во дворех Твоих паче тысящ… Яви нам, Господи, милость Твою, и спасение Твое даждь нам…» И вот это место, будто специально написанное для чтения в пространстве меж небесами и землей: «Истина от земли возсия и правда с небесе приниче, ибо Господь даст благость, и земля наша даст плод свой! (Пс.83,84).
Камень помазания
Да, так. Побывавший в Святой земле уже больше никуда не хочет, как только снова вернуться сюда. Здесь наше спасение, здесь Святая Русь. Знающий Священное Писание, любящий Евангелие, Деяния и Послания святых апостолов, даже приехавший сюда впервые, ощущает небывалое счастье от того, что он не открывает Святую землю, а вспоминает ее. Да, он был здесь, был сердечными очами, когда слушал в церкви Евангелие, читал его сам, когда вникал в творения святых Отцов. Он вспоминает эти места, взирая на них очами телесными. Душа его была здесь и еще будет, когда, прощаясь с землей, навестит те места, где была безгрешна.
Молитвенный запах четок вскоре потихоньку истончается, улетучивается, и, хотя я понимаю, что это неизбежно, что его не убережешь, но все равно как-то вздыхается. Утешаю себя тем, что много у меня и других знаков пребывания на Святой земле. Вот камешек со дна Иордана, вот веточка маслины с Елеонской горы, вот камешки с Фавора, вот листочек от дерева в Иерихоне, на которое вскарабкался маленький ростом Закхей, чтобы видеть Спасителя, вот пузырьки с маслом, освященном на Гробе Господнем, у погребальной пещеры Божией Матери, вот флакончик с хвойным маслицем из монастыря Святаго Креста. И многое-многое другое. Рубашка, в которой уже несколько раз погружался в целебные воды Иордана, свечи, обожженные Благодатным огнем, бутылочки с водой источников Божией Матери в Назарете и в Горней, от источников святых Онуфрия и Георгия Хозевита, и Герасима Иорданского. Ветки, листья, шишки. Что-то уже раздарил, что-то уже убыло или куда-то исчезло…
И легко было бы сказать: вот так и проходит все, так исчезает память, заносится, как песком, новыми впечатлениями, суетой жизни, делами, вроде бы важными, но так говорить нельзя. Почему?
Голгофа
В моей жизни и вообще в жизни того, кто побывал на Святой земле, свершилось главное событие. Может быть, ради этого я и жил: был на Голгофе, причащался у Гроба Господня. И это — в сердце. Это не понять головой. Она не может вместить всех впечатлений от пребывания на земле Спасителя. Никому не запомнить такое обилие имен, фактов, дат, событий, о которых узнаешь, и об этом даже и печалиться не надо. Вся надежда на сердце — оно вместит, оно сохранит. Оно спасет. Только лишь бы самому не затемнить сердечную чистоту. Как?
— Молитвой чистить душу и сердце, молитвой, — говорит монахиня. — Чистые сердцем Бога узрят. И при жизни многие сподобились видеть то, что здесь всегда на Святой земле.
— Что всегда?
— Ну, вот, например, Благодатный огонь или свет Фаворский. Мы его видим в ночь на Преображение, а он всегда над Фавором. Всегда. И молитвенники видят. И им не удивительно, так и Благодатный огонь, он всегда у Гроба Господня. Я еще помню старца Игнатия, он всегда служил Литургию в Хевроне. Служил и видел Святую Троицу под Мамврийским дубом. Правда, еще дуб был зеленый. А в Горней матушка игуменья Софрония видела старца с посохом, так изображают Иоанна Крестителя. Спрашивает его: «Кто вы?» Отвечает: «Я здесь хозяин». Благословил, исчез. Она смотрит на икону — Он!
— Да, — осмеливаюсь сказать монахине. — Вот я очень грешный человек, первый раз на Святой земле жил в Вифлееме. Ночью выбегал из гостиницы, смотрел. Однажды гляжу — звезда идет от Поля пастушков, от Бет-Сахура к храму Рождества. Ну, может, спутник какой или самолет далеко вверху, но показалось — звезда.
— А в последние времена, — говорит матушка, — все звезды сойдут с мест. Все. И все покажут один путь.
На Святой земле всего за один срок пребывания паломники встречают все Двунадесятые праздники: от Рождества Христова до Его Вознесения и Сошествия на апостолов Духа Святаго, все Богородичные праздники, от Рождества Пречистой Девы до Ее Успения. И все время с паломниками Воскресение Христово, Пасха, Господня Пасха сияет все дни. Ибо, какие бы маршруты ни были по расписанию, но чаще всего они проходят в Иерусалиме и всегда приводят ко Гробу Господню. Здесь истинная благодать, здесь не иссякает благословенный свет. Сошествие его с небес видел я, грешный, в последнюю субботу Великого православного поста. Как отблагодарить Господа за такую несказанную милость?
Когда это было, в каком году, уже неважно. Здесь, на Святой земле, свершилось центральное событие мировой истории — приход Сына Божия к людям для их спасения, Вознесение Сына к Отцу Небесному, Вседержителю, и здесь, во всем и везде, ожидание Второго пришествия Христова. Здесь даже обычное время идет иначе. Иногда день летит как минута: только поехали, только запели «Царю Небесный», только матушка взяла микрофон, вот уже и вечер, вот уже в монастыре читаем молитву перед трапезой. Но вспомнишь этот день, и он, пролетевший за краткий миг жизни, становится вдруг огромным как целая жизнь. В глазах — просторы Тивериады, тропинки на воде, по которым ходил «аки посуху» Иисус Христос, гора Блаженств, гора насыщения пятью хлебами пяти тысяч, Кана Галилейская, нескончаемые дороги, «Фавор и Ермон радуются о имени Господнем» (Пс.89), вот здесь срывали колосья ученики в день субботний, здесь набросились на них иудеи, в глазах нежное, розово-белое здание церкви 12-ти апостолов и источник св. Марии Магдалины-мироносицы… А какой был огромный день вчера: Вифлеем, Вифания. Завтра — Яффа, апостольские деяния Петра, праведная Тавифа, поедем через Ветхозаветные места, над которыми остановилось солнце по молитве Иисуса Навина. Нет, не запомнить всего, надо записывать. И не записать, не успеть. Еще же и Иудейская пустыня, монастыри преподобных Герасима Иорданского и Георгия Хозевита, гора Соблазна, может быть, доберемся до монастырей преподобных Саввы Освященного и Феодосия Великого.
Иордан
Боже ж Ты мой, мы в Святой земле, мы дышим горним молитвенным воздухом, видим такие же деревья, что росли и в евангельские времена, поднимаем взгляд и пытаемся запомнить очертания гор и холмов, ведь они все те же, именно их видел и Спаситель и Его Пречистая Матерь. Сколько раз Они ходили от Назарета в Иерусалим на праздник Пасхи. Это мы несемся на автобусе с кондиционером, а Они? Правда, и нам достается иногда пройти пешком по Святой земле. Идешь и надеешься, чтоб хотя бы однажды попасть подошвой на то место, которого коснулись Его пречистые стопы.
В программе пребывания паломников предусмотрен свободный день. Каждый волен заполнять его своими делами. Но все, как сговорясь, идут в храм Воскресения Господня. Да, были тут с матушкой, да, обходили святые места, все закоулки храма, спускались в храм обретения Креста, слушали глухие удары у места бичевания Христа, кланялись гробнице Никодима и Иосифа, стояли в приделе Ангела, вползали на коленях в Гроб Господень, торопливо молились, потому что торопят, шли к приделу Лонгина Сотника, припадали к тому месту, на котором стояла Божия Матерь, поднимались по крутой лестнице к Голгофе… все прошли. Но хочется все повторить и усилить своими молитвами, так, чтобы никто не торопил, помолиться за родных и близких, за Россию, подать записочки греческим монахам…
И все надежды сбываются. А что-то купить памятное для подарков на Родине? О, это успеется, и это никуда не денется. Тут пройти невозможно, чтоб что-то не купить, тут со всех сторон хватают тебя и просят обратить внимание на пестрый восточный товар. На кого ж и надеяться торговцам, как ни на русских.
И, конечно, пройти самому, в одиночестве, Скорбный путь, последний земной путь Спасителя, узкую и незабываемую виа Долорозе. Лучше сделать это или рано утром, до открытия лавочек по обеим сторонам, или после их закрытия. Но когда ты в молитвенном состоянии, когда настроен сердцем идти за Христом, тогда ни крики торговцев, ни толкотня туристов не помешают тебе.
В этот свободный день я решил исполнить давнюю свою надежду — обойти Иерусалим, старый город. По схемам и картам я уже мысленно примерялся и думал, что часа за два обойду. Так и сбылось. Перекрестясь на Троицкий собор Русской Духовной миссии, подошел к Яффским воротам, к тем, в которые входили во все времена паломники из России, приплывшие в Яффу, и, под грохот машин и отбойных молотков, под громкие крики муэдзина из уличного репродуктора, пошел справа налево, навстречу солнцу, так, как ходят у нас крестные ходы вокруг Божиих храмов на Пасху и в престольные праздники.
Бегущие навстречу дети, солдаты женского и мужского пола с автоматами, велосипеды и тележки с зеленью, рев машин, синие облака выхлопных газов, — вот сегодняшний Иерусалим. Но слева возвышались стены старого города. За ними, я знал, были здания армянского квартала. Вот и армяне, два юноши, выдирающие из щелей стены колючую, еще зеленую траву. Вот увиделась и Русская свеча на Елеоне, от взгляда на которую стало спокойно. Тут пошли бесчисленные надгробные камни — мечта о помиловании на Страшном Суде: есть древнее поверье, что если кто будет похоронен у стен Старого города, у Иосафатовой долины, то при Страшном Суде спасен будет. Вряд ли это православное поверье. Как же тогда верующей старухе, не бывавшей в Иерусалиме и успокоившейся на деревенском погосте в далекой России?
Справа, на склоне Елеонской горы место, на котором Иисус оплакал Вечный город. Там католическая часовня в виде слезы. Очень хотелось коснуться остатков лестницы, по которым, совсем девочкой, поднималась в Иерусалимский храм Пресвятая Дева, но к ним было не подойти — из-за ограды. Запустение, мусор на могилах. Некоторые могилы покрыты высохшими пальмовыми ветвями. Ветви и в проходах, трещат под ногами. Перекрестился на Гефсиманский сад, хорошо видный от стен, на церковь святой Марии Магдалины. Вот и Золотые ворота. Тоже решетка, но подойти можно. Через эти ворота входил Спаситель в Иерусалим, здесь кричали «Осанна» те, кто всего через пять дней будут кричать: «Распни Его!». Мальчишки издали кидают камешки, кто дальше. Встал на колени, молился о Втором пришествии, о милости к России, о себе, грешном, о родных.
Жара стояла египетская. У Львиных ворот нашел немного тени, отдышался. Да-а, грязища кругом была такая, что очень хотелось перенести весь Иерусалим в Россию, в любое ее место, уж православные все бы прибрали, устелили бы коврами цветов.
Поднялся ветер, но не облегчающий, жаркий, понесло пылью. Поднял голову — летает надо мною огромная стая птиц, больших, темных и белых. Пригляделся — да это же мусор: целлофановые пакеты подняло ветром и носит в воздухе… И снова шел среди могил, и мусора, и торговцев, сидящих на могильных плитах и разложивших сувенирную мелочевку. Повернул налево, по-прежнему стараясь идти ближе к стене. На траве у стены много людей. Спят, пьют, едят, играют, опять же торгуют. Но видно, что сегодня было жарко не только мне, бедному северянину, но и этим смуглым южанам.
Перед Дамасскими воротами и за ними было все же как-то облагорожено, больше зелени, значит, и прохлады. Но вот, пройдя около Новых ворот, вернулся к грохоту отбойных молотков. Посмотрел на небо — белесое, не растворяющее, а отражающее жар. Да что же это я черствый такой — одну жару чувствую. Но как вообразить, как представить все бывшее, если все другое? Читаю справочник, ориентируюсь по нему: «В результате раскопок под воротами были найдены остатки ворот второго века». Но ведь значит, и те после Христа. То есть все земные свидетельства поглощены землей? И незачем держаться за них. Спаситель ушел к Отцу Небесному, оставив обетование вернуться. И паки грядет со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца. Кто спасется? Претерпевший до конца. Ведь все другое, даже небо, забитое дымом и копотью.
Долго шел по улицам Иерусалима, уже не старого. Бесконечные торговые ряды, обжорки, нищие: «Шекель, шекель!» Молодые понаглее: «Уан доллар! Руськи, как дила?» Мотоциклы, люди, на ходу говорящие по мобильным телефонам с кем-то далеким, но непременно что-то устраивающие. Измучившись, сел на каменную скамью, и показалось, что сижу среди непрерывно двигающихся по заданным программам роботов. Жива Россия, думал я, жива: она — идет за Христом. Конечно, и здесь, среди синтетики и электроники, есть живые люди, редко, но есть.
И пошел на прощание к погребальной пещере Божией Матери, поднялся к Гефсиманскому саду, католический сторож не пустил. Заторопился вновь в Старый город, почти бежал по Скорбному пути и успел ко Гробу до закрытия. Уже знакомые греческие монахи пропустили поклониться трехдневному ложу. Слава Тебе, Господи!
Медленно шел по Старому городу. Из открытых окон малой Гефсимании слышалась молитва, мальчики играли на деньги под окнами, гремели засовы лавок. Скрежетали раздвижные железные двери магазинов, заводились и уезжали узкие грузовые тележки. Но вот и тихо стало. Поднял голову — неба нет, вся улица перекрыта изогнутой пластмассой. Ну и что? Это Иерусалим, птенцов которого так хотел собрать Спаситель, но «вы не захотели. Се, оставляется вам дом ваш пуст» (Лк.13,34−35). А для нас Иерусалим — Святая Русь. Мы ее вымолили, зная, что Господь там, где молитва. А там, где Господь, там и бессмертие.
Шел и как-то невольно вдруг вспомнились, не знаю чьи, стихи, одна строфа: «Духовный меч острее бритвы и закаленнее клинка. И тихий стих простой молитвы — надежный щит на все века». И утешал себя тем, что никакими словами не выразить силу впечатления от Святой земли. Да и один ли такой?.. Какая высокая молитва и поэзия в наших Акафистах! Но ведь во всех почти акафистах говорится о том, что никаким витиям многовещающим, никому не возмочь выразить сердечный жар, сердечную боль любви ко Христу, Пресвятой Божией Матери и к святым. Яко рыбы безгласные, яко камни немотствуют уста витий. Одна надежда на память сердца. На память душевного зрения. А слова, что наши слова! Язык будущего века — молчание.
И земной Иерусалим только ожидание Иерусалима небесного, града взыскуемого, строитель которого Сам Господь. А еще и в земной жизни дано счастье — возможность приехать к месту Воскресения Сына Божия. Дай Бог, чтобы это счастье испытало как можно большее число тех, кто понимает: без Христа не спастись.
Главный итог паломничества в Святую землю — становится легче жить. То, что мы знаем из пасхального тропаря: «Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав», это знание подкрепляется виденным. Мы уверились, как апостол Фома, в Воскресении Христа и восклицаем вслед за апостолом: «Господь мой и Бог мой!»
И еще верю, что вернется к моим четкам спасительный, молитвенный запах Камня помазания, Дай Бог!
