Огонёк, журнал | Сергей Васильев | 17.09.2004 |
Земля Санникова
Ожидаемого храма в восточном стиле нет. Вместо него — строящаяся одноэтажная дача. Повсюду разбросаны стройматериалы. Неприветливый к чужакам пес изо всех сил рвет цепь.
В домике резкий запах печного тепла — как здесь вообще можно дышать? Внутри как ни в чем не бывало человек шесть завтракают чаем с сахаром и сухим молоком. Места здесь совсем мало: в прихожей наша обувь уже лишняя, в комнатке — ковровый настил на 30-сантиметровой высоте, под ним — «багажное отделение». В одном углу печка, в другом — двустворчатый шкаф без одной дверцы. На стенах — портреты тибетских лам и буддийские картинки в присущих им ярких цветах: красных, желтых, синих. На сегодня домик — главное строение монастыря.
Кроме него есть еще натянутый на деревянный каркас тент от фуры. Там живут хувараки (буддийские иноки), но только летом. Между двух сосен — качели. Чуть поодаль — бревенчатая баня. Есть мастерская. Естественно, никаких замков.
Глаз ищет главного: что же здесь от Будды? И утыкается в единственное — ступу, культовое сооружение, этакого снеговика с колпаком, вместо лица — углубление. Там сидит фигурка Будды. Не на рынке куплена: делал ее сам основатель буддийского монастыря лама Михаил Санников.
Буддист из КГБ
Все началось под конец службы в Афганистане, где кагэбэшник Санников — и дед, и отец у него кадровые разведчики, сам он учился в Ярославской школе КГБ — отстреливал из снайперской винтовки душманов. Во время одной из операций увидел через прицел, как лошадь, навьюченная душманским оружием, взбирается по горной тропе и плачет. Слезы, как градины. Стрелять по животине Михаил отказался, за что, как говорит, поплатился. Оказался в штрафбате в горно-спасательной службе на Памире, позже на Алтае. Тут и женитьба состоялась, дети, но прошлое не забывалось, стали сниться кошмары. В семье начались нелады. Развод.
В монастыре Шад Тчуп Линг каждый второй не выдерживает тяжелой физической работы и уходит…
Что делать? По совету бывшего учителя кендо — борьбы на самурайских мечах — Михаил поступил в Бурятский институт буддизма. По окончании учебы наставник предложил основать буддийский монастырь. Ткнул в карту пальцем и зарисовал северо-восточный отрог горы Качканар. Название горы напомнило ему тибетское «место исполнения желаний». Однако монастырь назвали чуть иначе — «Место практики и реализации» (по-тибетски Шад Тчуп Линг). Лама Михаил вместе с единомышленниками строит его уже девять лет.
Заблудшие души
Единомышленников у Санникова немного. Точно сказать сколько, невозможно, ибо число постоянно меняется. Мы встретили 11 человек. Это много, потому что лето. Зимой куда меньше: если пятеро, то хорошо.
Санников никого к себе не зазывает, ведь буддизм не приемлет миссионерства. Люди узнают о монастыре от знакомых, из интернета. Приходят в основном городские. «Не закрыться и не уйти от мира, а в горной тишине разобраться в самом себе, победить свои страсти», — говорит Санников.
32-летний Алексей — хуварак с двухнедельным стажем. «Я на автослесаря учился, но занимался всегда другим — музыкой. К буддизму как раз она меня привела после того, как этой весной я арендовал зал и бесплатно дал концерты, которые настолько меня потрясли, что я не увидел смысла дальше что-либо делать. Я понял, что все, чем занимался, — иллюзия. Никому это не надо. Ты выплескиваешь себя, а обмена нет. Для меня не стало среды, чтобы заниматься, жить этим, получать удовольствие», — рассказывает Алексей.
У хуварака Сергея причины обращения в буддизм похожи: «В городском колесе суеты все силы отдаешь самому городу. Там можно читать книги, и есть иллюзия, что что-то понимаешь и делаешь, но реально — ничего. И ты попадаешь в ловушку. Сознания. Необходимость движения меня сюда привела. Если бы я не почувствовал, что можно потерять время в жизни и не понять саму жизнь и ее глубину, то меня бы здесь не было». Сергей в монастыре надолго. Другие хувараки приезжают на неделю, две. Как, например, Светлана, немолодая женщина в больших круглых очках: «Я сама из Качканара. Сюда приезжаю каждое лето. Будда помогает здесь душе».
«А ты как оказалась на Качканаре?» — спрашиваю одиннадцатиклассницу Сашу из Екатеринбурга. «А у меня папа буддист, с Мишей знаком. Говорит, что мне обязательно нужно здесь пожить. Мол, полезно». — «Нравится?» — «Да, только вот Миша проходить Практики не разрешает. Наверное, маленькая еще».
Не каждому дано
В Шад Тчуп Линг встают рано. После утреннего чая все разбредаются по работам. Кто-то колет камни, предварительно разогрев их с помощью костра, чтобы давали трещины. Кто-то строит трапезную. Кто-то заготавливает и таскает дрова. Женщины, коих в наш приезд оказалось три, готовят, моют посуду, убирают. Вообще для них скидок никаких — могут и тяжелые камни ворочать, и по четыре доски таскать за километр.
Питаются здесь почти что «святым духом». Аскетичная пища — сильно сказано, рацион из макарон и каш (из жестяной посуды палочками) изо дня в день. Летом, правда, балуются грибной солянкой и ягодами. На зверье не охотятся из религиозных соображений. Очень любят чай, который пьют раз десять на дню. Спиртного не употребляют совсем. Но курят непомерно и по-простому — «Приму».
В течение дня работа перемежается Практиками — буддийскими духовными ритуалами, когда человек уединяется и медитирует. Ну, а вечером каждый занимается чем хочет: кто читает, кто играет на гитаре, кто слушает ветер.
В буддийских монастырях в отличие от христианских нет обряда пострига, после которого человек не может вернуться в мирскую жизнь. Хувараки свободны покинуть монастырь в любой момент. На Качканаре каждый второй не выдерживает тяжелой физической работы и уходит. На самом деле причины глубже. Тот же Алексей-музыкант рассказал: «Я здесь долго не смогу. Сомнений и разочарований очень много. Не в плане физических трудностей, а моральных — несоответствие людей. То есть если бы люди придерживались одной концепции… А вот это обезьянничанье, поверхностность… Нет у людей тонкого стремления, глубины. Они почему-то разделяют Практики и жизнь. А для меня это едино. У некоторых все же есть достижения в преодолении себя, но это в основном жизненный опыт. Вот Леха, он в Чечне воевал. Мышление у него армейское. Когда ты рядом с ним находишься, то очень сложно. Второй Леха — он в подчинении, то есть сказали „надо делать“, он и делает. При этом анализа того, что он делает, нет». «Тогда что же здесь от буддизма?» — спрашиваю его. — «Как бы оно ни казалось внешним, но внутреннее содержание у монастыря есть. Пока я до конца не пойму, что это за содержание, буду здесь. А так очень много непонятных вещей. Та же пища. По буддийским канонам ее нельзя себе готовить, ее нужно выпрашивать. Или вот Света, подруга Миши. Зачем мне видеть их поцелуи, хотя бы даже в щечку?»
Больше, богаче, мощнее
У Шад Тчуп Линг планов — громадье. Здешнему строительному буму конца и края не видно: храмовый зал, библиотека, чайный домик, помещение для гостей, фермерское хозяйство. Возле ступы лежит гора бутылок, собранных на местах туристских пиршеств, из них получится теплица. В скалах сделан котлован для пруда. Потом установят ветряки, как же без электричества? Будет свет, будет и компьютер с интернетом через радиомодем. Заработает подъемник.
И все это, как говорят в монастыре, на пожертвования: помогают работники Качканарского ГОКа, у которых Санников берет только стройматериалы. А деньги? Деньги не берет, чтобы не быть обязанным. Но как-то они на горе все же появляются — мы увидели книжку, где расписаны расходы. Кое-где встречаются траты до тысячи рублей в день.
Для чего все это? В интернете вывешена информация: «Монастырь станет международным медитационным центром. Планируется организация летних детских лагерей, лекций для всех желающих по истории и философии буддизма, астрологии, тибетской медицине, живописи».
С небес на землю
На обратном пути из монастыря заходим на смотровую площадку Западного карьера Качканарского ГОКа. Огромная воронка, в которой роятся люди и машины, добывают железную руду, чтобы потом получить из нее ванадий. Он и дает жизнь 50-тысячному Качканару.
Сам город как будто остался в тех, советских, временах: чистый и ухоженный, плакатов вроде «Качканар — город высокой культуры» здесь больше, чем рекламных щитов. Люди двигаются лишь в одном направлении: работа — дом.
В монастыре у Михаила перебывало чуть ли не полгорода. Какой-то дед говорит: «Три года назад там был». Женщина средних лет: «Да постоянно там бываем, ведь у нас две достопримечательности — карьеры и монастырь».
Местная православная церковь особых претензий не предъявляет, хотя поначалу некоторые священники возмущались, дескать, какой такой буддист и почему его храм выше наших православных?
Сегодня возмущаются другие. Формально территория принадлежит Качканарскому ГОКу, и его руководству в последнее время не совсем нравится то, что происходит на горе. Вдруг какие террористы или секта?
Жители Качканара не единодушны в оценке того, нужен или нет их горе монастырь. «Так пусть живет, нам ведь не мешает», — говорит одна бабушка. «Не-е, до добра этот уральский Рэмбо не доведет, попомните мои слова», — сомневается молодой работник ГОКа. А вот качканарец Юрий некоторое время даже пожил в монастыре: «Да, человеку в жизни пришлось несладко, и он горит идеей. Но взять и оттяпать вершину горы — да где это бывает? В нашем государстве только православной церкви позволено оттяпывать, а таким вот самодеятельным монастырям… Жизнь у них коротка».