 |
| Эксперт | Протоиерей Всеволод Чаплин | 27.08.2004 |
Голосование за Путина как за олицетворение сильной власти, «демократической монархии» — лишь верхушка айсберга. Стремление быть заодно с той самой властью порождает мощную поддержку в народе «Единой России» — партии не столь уж яркой в публичной политике, но олицетворяющей «начальство». Наконец, посмотрим на итоги недавнего опроса на тему многопартийности, проведенного ВЦИОМ: 30% населения отдает предпочтение системе из двух-трех хорошо организованных массовых партий, 17% - нескольким «настоящим партиям из убежденных и активных людей». В то же время 22% населения предпочло однопартийную модель государства, а еще 30% затруднились ответить. Итак, более половины граждан страны не видят особой ценности в межпартийной борьбе.
Такие итоги тестирования общественного мнения, как ни странно, совпадают с поверхностно-пренебрежительным отношением СМИ к «политической возне», партиям и их лидерам. Ироничное смакование думских баталий подспудно убеждает зрителей и читателей: партии — это несерьезно.
Думаю, не надо проводить опросов, чтобы выяснить негативное отношение народа к судебным спорам, даже «судьбоносным» вроде дела ЮКОСа, а также к коммерческой конкуренции, отрицательным символом которой стало засилье рекламы и черного пиара. Люди выбирают не многопартийность, а единство народа и власти, не состязательность, а идеалы мира и согласия.
Проще всего сказать, что подобные настроения — лишь рецидив недавнего времени, когда у нас не было соревнований, кроме спортивных и «социалистических». На мой взгляд, стремление к единству и неприязнь к конфликтам интересов является одной из характерных черт нашего народа, которые — добавим сюда жертвенность, самоограничение, приоритет духовного над материальным — были пронесены через коммунистический период, сохранившись со времен православного воспитания. Можно спорить, насколько население императорской России было религиозно грамотным с формальной точки зрения. Однако постоянное участие в богослужении и обучение Закону Божию прививало людям основные евангельские истины, до сих пор присутствующие в наших пословицах и поговорках. Более того: сами, как бы сейчас сказали, аудиовизуальные образы церковного пения, иконографии, храмовой архитектуры учили народ хранить единство и отвергать разделения. Между прочим, так происходит и сегодня, когда невербальные способы передачи мыслей и чувств давно признаются более действенными, чем вербальные.
Состязательность и консенсус
Идеал единства — не коммунистический и даже не этноправославный (то есть восходящий к византийскому и восточнославянскому наследию). Он прямо вытекает из Нового Завета. «Будьте единодушны и единомысленны», «единство духа в союзе мира», «все у них было общее», «мы многие одно тело» — это именно оттуда. По учению Православной церкви, Господь Иисус Христос пришел, дабы «собрати расточенная», то есть соединить разделенных людей во вселенскую общину веры. Православный общественный идеал — народ-экклесия, единый соборный организм, образно описанный апостолом Павлом. Вот почему наша Церковь так настойчиво проповедует мир и единство поверх политических, национальных, социальных различий. Вот почему ей чужда вовлеченность в думские или судебные баталии, в шумные рекламные и пиаровские битвы. Поликонфессиональность, многопартийность, разделение властей, конкуренция, управляемые конфликты — то, чем так гордится нынешняя политическая система, — для православного христианина суть лишь признаки греховного разделения народа и человечества, симптомы духовного нездоровья. Собственно, если следовать этой логике, само существование плюралистической демократии — не что иное, как результат греха.
Конечно, в мире, далеком от совершенства, демократия с ее правами и свободами, защищающими человека от произвола властей, работодателей, локальных диктаторов, не может не признаваться достойной формой общественного бытия. Достойной — но не идеальной. Словом, такой, которую нужно укреплять только тогда, когда есть опасность скатывания к анархии или тирании. Однако православный социальный идеал — идеал соборного народного тела — не относится только к далекому прошлому или к эсхатологическому будущему. Но если осуществлять его сегодня, то как?
Не будем предаваться иллюзиям относительно неожиданного и чудесного восстановления монархии. В современной России, скорее, существует опасность использования монархических лозунгов для очередного политпроекта, за которым могут скрываться мелкие и отнюдь не конструктивные амбиции очередных реформаторов, желающих по-быстрому переделить политическое пространство. Вообще сегодня любая шоковая терапия, любая революция, даже монархическая, вряд ли принесет пользу стране.
Впрочем, переход от состязательности к соборности может быть постепенным и разумным. Он уже происходит — хотя бы вследствие народных устремлений, влияющих на политику вопреки горделивой и самодовольной элите, которая все еще мнит себя монопольным архитектором человеческих душ. Российский парламент — не только верхняя палата, но все больше и нижняя — становится механизмом гармонизации интересов, а не местом их столкновения. Появляются коллегиальные органы, например Госсовет, предполагающие, скорее, не парламентские процедуры голосования, а поиск консенсуса.
Стол, а не кафедра
Между прочим, именно консенсус, а не воля большинства является основой соборности. На церковных соборах сказать «изволися Духу Святому и нам» могут лишь тогда, когда прекратились споры и несогласия. Всемирный совет Церквей — организация неоднородная и неоднозначная, где долгие годы формировались причудливые коалиции ради получения большинства, — недавно пришел к отказу от парламентских процедур и ввел принятие важнейших решений консенсусом. При этом, конечно, остро встал вопрос о правах несогласных. В итоге процедура предполагает несколько вариантов:
— все приходят к единодушному мнению;
— меньшинство, не согласное с большинством, отказывается от претензий, признавая, что дискуссия была полной и честной, а мнение большинства отражает общий настрой;
— фиксируется наличие расхождений, причем решение все-таки принимается с согласия меньшинства, которое одновременно заявляет о своем особом мнении;
— вопрос откладывается; признается факт невозможности принять решение.
Понятно, что подобная процедура не будет легкой, например, при принятии бюджета. Однако обсуждение стратегических вопросов жизни страны можно и нужно вести на соборной основе — вероятно, параллельно с уже существующими парламентскими механизмами. На базе одного из существующих консультативных органов, например советов при президенте или того же Госсовета, а может быть, и на совершенно новой основе вполне реально создать соборный орган, в котором были бы представлены ведущие общественные силы, социальные слои, гражданские ассоциации. Там непременно должны присутствовать профсоюзы, женские, молодежные и ветеранские организации, сообщества предпринимателей, этнические объединения, религиозные общины, воинское сословие, творческая интеллигенция. Необходимо найти место в таком органе и для представителей «элиты» — прежде всего экспертов и чиновников, — но место этой категории граждан должно быть соразмерно ее численности и действительному, а не самопровозглашенному профессионализму.
Такая модель дискуссии власти и народа как нельзя лучше соответствует российской и христианской моделям гражданского общества. Если очистить этот термин от выгодных Западу идеологических наслоений, он означает только одно: выражение людьми, организованными в добровольные сообщества, своего мнения перед лицом власти. Каким бы это мнение ни было и сколь бы оно ни расходилось с идеологией «штатных гражданственников», которые ориентируются только на зарубежного работодателя. Главная задача гражданского общества, на мой взгляд, — дать голос людям, представляющим все социальные группы и все части политического спектра, а не только «продвинутым просветителям темной массы», от услуг которых россияне давно отказались. Гражданское общество — это не престарелые правозащитники с указками. Это любой из нас, говорящий о том, что наболело. И мэтрам либеральной интеллигенции надо бы наконец занять свое место за «круглым столом», а не на профессорской и уж тем более не на проповеднической кафедре.
Консенсусные процедуры в «соборном» органе следует детально проработать. Нельзя допустить, чтобы один крикун диктовал свою волю всем, как это случалось на заре нового (да и старого) российского парламентаризма. Основой эффективности консенсусного процесса всегда — по крайней мере в Церкви — были нравственные правила, задающие рамки дискуссий и кулуарных процедур. Так, высшей доблестью в рамках консенсусного принятия решений считается добровольный отказ от своих интересов и позиций ради общего блага, ради продвижения дела, нужного многим (не обязательно большинству). В таком поведении нет и не может быть ничего постыдного — если только мы руководствуемся лучшими образцами кодексов чести, а не «понятиями». Вообще умение прощать, смиряться, жертвовать собой, отказываться от чего-то ради ближних — это не только исполнение евангельской заповеди, но и наиболее разумная политическая линия, почитаемая и современниками, и потомками. Наоборот, лозунг «твое место у параши» не только никогда не сделает политика героем истории, но и обречет его на скорый крах — по крайней мере в мало-мальски цивилизованном и стабильном обществе, которое у нас вроде бы возникает.
Как ни удивительно, неплохой пример нравственного подхода к конфликту интересов недавно подал человек, стоявший у истоков морально сомнительного российского капитализма, — Михаил Ходорковский. Признав, что отечественные либералы думали об условиях жизни и труда для 10% общества, забыв о 90%, он предложил «заставить большой бизнес поделиться с народом» и сам отказался от крупного пакета акций ЮКОСа. Конечно, сделал он это не добровольно. Но, с другой стороны, мог ведь последовать в эмиграцию за Березовским и Гусинским. Значит, планирует жить в России и по-прежнему быть в ней общественно значимой фигурой. А потому не может не считаться с интересами народа, к которым до сих пор весьма пренебрежительно относятся многие его коллеги по бизнесу и еще хуже — представители модного интеллектуального сообщества.
Двустороннее движение
Самоограничение и готовность уступать в рамках общенациональной дискуссии — качество пока что редкое, но необходимое для создания эффективного российского государства. С другой стороны, зададимся вопросом: а не приведет ли «полюбовное» разрешение противоречий к новому застою? Безусловно, опасность такая есть, особенно в нашей стране, где традиции круговой поруки и чрезмерного спокойствия всегда были настолько крепки, что многие необходимые реформы становились возможными лишь через революцию.
Из проблемы застоя возможны два выхода. Во-первых, участники соборных консенсусных процедур должны гарантированно и часто меняться. Срок службы людей, вовлеченных в эти процедуры, нужно сделать очень недолгим — два-три года, чтобы они не успели заматереть в лоббизме и оторваться от тех, кого представляют. Во-вторых, верховная власть в лице президента должна брать на себя смелость предлагать реформаторские проекты, основываясь на общественном мнении и объясняя их суть и последствия народу (в том числе в лице тех, кто представлен в соборных органах). Иногда можно пойти и на референдум. Убежден, что не нужно скрывать от людей правду, даже горькую. Простой человек — даже не будучи профессионалом в политике и экономике — ценит доверие к нему, стремление с ним посоветоваться. С другой стороны, он естественным образом не приемлет деятелей, недвусмысленно дающих ему понять: мы знаем лучше, а ты не мешай. К тому же знают они, может быть, и лучше, но получается пока по Черномырдину — как всегда.
Диалог народа и власти должен быть улицей с двусторонним движением. Регулировать его должен не важный гаишник со всевидящим взглядом, а ясные правила, равные и для «Запорожца», и для «Мерседеса». Иногда придется потерпеть пробки, помня, что это единственная возможность попасть к месту назначения. Элита без народа не просуществует долго даже в эмиграции. Государство по сути своей должно к народу прислушиваться. И для того, чтобы власть и население, Москва и глубинка, люди разных национальностей и религий вновь почувствовали доверие друг к другу, смогли друг друга любить и уважать, — не стоит ли хотя бы попытаться возродить соборное государство?
24.08.2004
