Русские в Северной Африке. Глава 3 (начало)

RABAT 1999-ОБНИНСК 2004Оглавление всей книги

Глава 3 ЦЕРКОВЬ И СОХРАНЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНОГО САМОСОЗНАНИЯ

1.1 ПУТЬ В ИЗГНАНИЕ

«Нам нужно готовиться к отплытию, а Бог будет спасать Родину какими-то другими путями» бар. П.Н. Врангель

Русское духовенство, по сравнению с другими социальными группами, подвергшимися репрессиям в Советской России, дало наибольшее число жертв и меньше всего беженцев. Лишь около 0,5% священников ушло в эмиграцию. Сравнительно высокий процент епископата (10%) ушедшего за границу, свидетельствует, как раз о том, что отрыв иерархической верхушки от народной паствы достиг своего напряжения.

Архиереи, связавшие свою судьбу не с судьбой народа, а с судьбой монархии, образовали Зарубежную часть Русской Церкви. Другая часть высшего духовенства, ради видимой структуры церкви пошла на компромисс и сотрудничество с коммунизмом и, тем самым действительно сохранив церковные учреждения в СССР, в вопросах морали подчинилась советской системе двойных стандартов. Третья часть, преодолев национальное русское тяготение, стала Экзархатом Вселенской Патриархии.

С отходом армии генерала П.Н. Врангеля из Крыма, территория полуострова постепенно занималась большевиками. О том, какая непростая ситуация в отношении к религии и церкви сложилась здесь свидетельствуют следующие факты: «Матросами убит прот. Михаил Чефанов только за то, что напутствовал Святыми Тайнами приговоренного к смерти». В городе Севастополе после прихода красных собор был, подвергнут бомбардировке. В других местах, тоже проявлялись негативные случаи, так «в 20-ти верстах от Симферополя солдаты ворвались в храм, издевательски спросили у настоятеля, почему на лампаде лента зеленая, а не красная. Вывели о. Иоанна Углянского на церковный двор и расстреляли».

Историк церкви пишет: «…Несчастная Ялта разделила ужасы, которые витали над всей Россией. Ненависть к духовенству граничила с животной злобой… вообще на юге во всех городах, занятых большевиками, кровь лилась рекой…». Тема послереволюционного террора против православной церкви и борьба с религией в СССР, в настоящее время подвергается объективному историческому изучению.

Но, дабы быть объективным, необходимо сказать о том, какое место религия занимала в белых рядах. На этот счет сохранились мемуарные свидетельства представителей армейского и флотского духовенства. Служивший во врангелевской армии, епископ (впоследствии митр.) Вениамин (Федченков) вспоминает: «…Я был поражен духом добровольцев. Да, это были действительно отчаянные герои! Да, они любили Россию и безумно складывали за нее свои буйные головы…», далее, об одном офицере, архиерей пишет: «Но он в этот же вечер, накануне смерти, совершенно открыто, почти цинично насмешливо заявил мне, что ничуть не верит в Бога…».

Об уровне морали и этике в армейской среде защитников старой России, в воспоминаниях того же владыки, говорится: «И я слышу, как он самой площадной бранью ругает и Бога и Божью Матерь, и всех святых! Я ушам своим не верю. Добровольцы, белые — и такое богохульство!» Один благочестивый офицер, в разговоре с епископом, сказал: «- Где же нам, маленьким бесенятам, победить больших бесов — большевиков? И это сказано было не для красного словца, а спокойно, с глазу на глаз».

«Везде матерная брань висела в воздухе. Несколько позже я обратился к главнокомандующему с настойчивой просьбой принять решительные меры против этой разлагающей гнусности. — Хорошо! Заготовьте об этом приказ по армии от моего имени. — Я поручил написать проект моему помощнику по флоту, протоиерею о. Георгию Спасскому, человеку талантливому и давно знавшему военную среду. Приказ был написан сильно и коротко. Последние две строчки приблизительно говорили: «И пусть старшие показывают добрый пример младшим в решительном искоренении этого ужасного обычая! — Как оказалось, в последствии Приказ не вышел, генерал был против. Вскоре, однако, стало известно, что Троцкий издал приказ по Красной Армии — вывести беспощадно матерщину». Далее этот иерарх писал: «Не высока была и мораль: не белыми были, а серостью».

С горечью он писал: «Такое тяжелое впечатление получил я от первого знакомства с нашей армией. И только одно светлое воспоминание унес я от Перекопа — ту группочку безусых розовых мальчиков, которые у тлеющего костра спрашивали меня ночью: — А что? Мы победим? Ведь мы за Бога и Родину. — Когда я вернулся с фронта то доложил нашему Синоду, а потом и ген. Врангелю. Буквально так: — Наша армия героична, но она некрещеная! — Вывод в сущности ужасный. Что делать? Синод, архиереи — мы были бессильны и совершенно не авторитетны в глазах военных».

Церковь уже давно в России превратилась из силы направляющей общественную мораль, вдохновляющую на примеры и подвиги во имя священных понятий веры и национальных святынь, в общество по удовлетворению культовых потребностей и совершения привычных ритуалов. Эту мысль можно подтвердить следующей цитатой: «Авторитет Церкви вообще был слабый. Необходимо сознаться в этом. Голос наш дальше храмовых проповедей не слышался. Да и всё движение добровольцев было, как говорилось, патриотическим, а не религиозным. Церковь, архиереи, попы, службы, молебны — все это для белых было лишь частью прошлой истории России, прошлого старого быта, неизжитой традиции и знаком антибольшевизма, протестом против безбожного интернационализма. А горения не было ни в мирянах, ни даже в нас, духовных. Мы не вели историю, а плелись за ней, как многие иные, потому не имеем никаких оснований жаловаться на паству, по пословице: „Каков поп, таков и приход“, и наоборот… Все люди ученые, будто бы умные. Но почти бессильные. Ни Гермогенов, ни Палицыных среди нас не оказалось… Да, мы оказались бряцающим кимвалом, которого никто почти не слышал. Ничего нам сваливать вину лишь на других».

Религиозные порывы и влияние церкви сохранялись, разве что в среде простого народа. Так, когда в Севастополь привезли знаменитую чудотворную Курскую-Коренную икону Божией Матери, очевидец вспоминал: «Когда пароход прибыл в Севастополь, то навстречу иконе вышел, чуть ли не весь город, человек около семисот тысяч, преимущественно рабочие люди. Подъем был необычайный! За эти три года люди намучились и хотели чуда…».

Были и среди русских офицеров отдельные благочестивые люди, равно, как и, наоборот, среди духовенства ремесленники-требоисполнители. В мемуарной литературе упоминается такой случай, произошедший в момент эвакуации «Я предложил о. Николаю, сидевшему в канцелярии среди груды всяких узлов и вещей — отслужить молебен. „Все уже уложено“, отвечал он, как будто для этого нужны были кресты или иконы».

Церковь сопровождала паству, а это в данном случае, были люди военные, члены их семей и примкнувшие в момент бегства другие россияне, в эмиграцию. Уже в период временного пребывания в беженских лагерях, русские приспосабливали для церковных целей подходящие условия. Так, «была устроена галлиполийская церковь, художественно украшенная изделиями из самых простых материалов, включая консервные банки, превращенные в изящные орнаменты», — пишет историк.

«Значение православной церкви в жизни русского зарубежья было очень велико и нельзя кратко изложить все то, что она сделала вне России» — справедливо пишет историк. Спасаясь бегством от насилия, грабежей и ужасов войны, революции и братоубийства, люди оказывались в состоянии потерянности, безысходности и отчаяния. При всей невосполнимости утрат материального положения и общественного статуса, самой тяжелой представляется крушение привычных психологических и духовных ориентиров. Вслед за ломкой дорогих идеалов и надежд наступает состояние духовного одиночества и потеря морального равновесия. «Внутренняя опустошенность застыла в глазах тех, кто эвакуировался из Крыма, гражданских беженцев в бывших лагерях для военнопленных, детей и студентов во временных убежищах, мужчин, женщин и детей в наспех сооруженных бараках в Латвии, Болгарии, Югославии или тех, кто по воле случая оказался без средств на улицах…». Прежние общественные и политические идеалы утратили свое значение. Привычные ценности общественного строя, казавшиеся незыблемыми, были не просто поколеблены, но подчас и низринуты со своих пьедесталов. Монархия, как форма государственного и общественного устройства оказалась отжитым явлением, показав неспособность удержать общество от хаоса. Либеральные и социал-демократические программы оказались также малосостоятельны. В таких условиях, церковь, из всех привычных общественных институтов, оставалась едва ли не единственным образованием, способным утешить, вдохновить, наполнить внутренним содержанием и силой, помочь преодолеть последствия утрат и душевной пустоты.

Для русского человека вера традиционно ассоциируется с русским православием. В центре такой организации жизни находится авторитетность иерархии, исполнение обрядов и приоритет определенных идеалов. Вполне естественно, что в условиях эмиграции жизнь заставляла отказываться от строгого следования старым обычаям и искать новые формы организации церковной жизни.

1.1.1 НА ЧУЖБИНЕ

Эмигранты селились в чужом окружении маленькими группами, соответственно и их приходы тоже были небольшими, бедными, зачастую ютились во временных помещениях. Часто один священник обслуживал несколько таких церквей, здесь следует также учитывать и факторы финансового свойства, когда приходы не в состоянии были содержать своих священников. Зарубежный историк пишет: «повсюду, где возникали русские колонии или просто поселения группы русских, первым их делом было построение храма или, по крайней мере, устройство помещения для совершения богослужений. Вокруг церквей объединялись русские и в центре их общественной и культурной работы, почти всегда стоял храм. Начав со скромных комнат в частных квартирах, иногда даже без иконостаса и с временным столом для литургии… русские колонии обзаводились постепенно постоянными помещениями, потом строили церкви-бараки, которые украшались и расширялись». Именно с богослужений, организованных в 1928 г. в таком бараке, переданном французской администрацией, началась жизнь русской общины в Рабате. «Следующим этапом было построение деревянного храма, который потом заменялся кирпичным, а иногда и каменным с куполом и звонницей», — продолжает тот же автор. И вновь его слова оказываются справедливыми, как иллюстрация истории построения Воскресенского храма в марокканской столице.

В Каире русские начали создание своего прихода с того, что в приемной поликлиники, где работали русские врачи, повесили икону и крест. В этой же комнате они собирались по воскресным и праздничным дням для общественного богослужения. Затем, эта инициатива переросла в специально оборудованное помещение. Таким образом, возникла русская церковь при медицинском учреждении.

В Тунис церковная жизнь пришла вместе с военными кораблями. Затем культовое оборудование перенесли в один из казематов форта. А уже в 1937—1938 гг. построили храм в честь святого Александра Невского в Бизерте, а в 1957 г. возникла Воскресенская церковь в столице — г. Тунисе.

Позволю здесь обратить внимание на то, какие названия русские присваивали своим храмам. «Святого Воскресения» в Рабате и Тунисе — это, очевидно связано с надеждой на новое, на перемены к лучшему на родине, с верой в воскресение России. «Андрея Первозванного» в Алжире — в честь святого покровителя российского флота и государства Российского, этот апостол принес первым свет христианской религии в пределы Руси. «Киприана Карфагенского» в Танжере — святителя древней африканской церкви, тем самым русские подчеркивали свою духовную связь с историческими корнями христианства на этой земле.

Относительно эстетического и архитектурного вкуса этих храмов необходимо сказать следующее. Святыни строились на беженские гроши и, среди них был «ряд красивых церквей в русском стиле, из которых некоторые значительных размеров».

Важную роль для затерянных в глухой африканской, провинции русских эмигрантов, имело общение со своим административным центром и епархиальным начальством. Когда в 1932 г. состоялось освящение церкви в Рабате, то «приезд митр. Евлогия в Марокко и возглавление им торжества православия в г. Рабате имели огромное значение. Русские почувствовали себя объединенной семьей чад Православной Русской Матери Церкви».

«Вокруг церквей создавались школы, читальни, библиотеки, сестричества, хоры, организации молодежи, благотворительные учреждения. Они были местом встреч русских и при них устраивались лекции и собрания». Нередко общины возникали возле заводов, где работали русские. Такой случай имел место в Марокко, в городе Курибге. «Некоторые из (заводских церквей) были малочисленны и не могли содержать священника, другие приглашали их изредка и тут встало два трудных вопроса: недостаток духовенства и его полная необеспеченность. Из России… выехало всего полпроцента священников».

Что касается способности к выживаемости русских людей, то для иллюстрации того, в каком бедственном положении, подчас, пребывали русские батюшки, приведу пример: однажды митр. Евлогий, рассматривая смету одного заводского прихода, заметил, что «это не сумма, а сума нищего странника». Действительно, среди русских священников, встречались разные типы. Были привычные профессионалы, которые и за границей сумели создать возню, ее возглавить и затем стать церковными администраторами и «талантливыми» руководителями. Были и другие пастыри — всегда и везде видевшие долг помощи и самоотверженного служения.

Проблему подготовки церковных кадров решали по-разному, это и экстернат, например, в случае со священником в Рабате отцом Варсонофием /Толстухиным/ и обучение в семинариях Сербии и Болгарии, как, это делал, например отец Митрофан /Ярославцев/ из Курибги. Нередки были случаи посвящения в сан людей без образования из числа благочестивых мирян.

Важную роль в церковной жизни диаспоры играл, созданный в Париже, русскими богословами, под руководством митр. Евлогия, Богословский институт. Посвятив это научно-богословское и учебное заведение покровительству преподобного Сергия Радонежского, организаторы тем самым подчеркивали связь с родиной. Ведь имя святого Сергия является символом для всей православной Руси. Когда митр. Евлогий обратился к русскому обществу за границей с просьбой о помощи создаваемому институту, русские откликнулись с энтузиазмом. В своих воспоминаниях, письменно оформленных к 1938 г., владыка-архиепископ писал: «Замечательно, что один жертвователь из Марокко, пожелавший остаться неизвестным, до сих пор, на протяжении многих-многих лет ежемесячно вносит на Сергиевское подворье по 100 франков в месяц. Дай ему Господь здоровья и всякого благополучия!». Финансовую помощь в этом деле оказывали приходы Западно-Европейской русской епархии, составной частью которой были также православные общины в Северной Африке. Церковный архив в городе Рабате содержит финансовые документы, подтверждающие участие русских церквей в Магрибе в содержании богословского института. В свою очередь из Парижа шла методическая помощь по вопросам организации духовно-просветительской приходской работы. Кроме того, говоря о влиянии этого богословского и учебного центра, следует иметь в виду, что результат частных и деловых контактов духовенства и возможность получения систематического образования, делали это влияние ощутимым в православных приходах Туниса, Алжира и Марокко. По разным причинам, в первую очередь экономическим, не все студенты проходили полный курс обучения, но, безусловно, то, что благодаря подготовке кадров духовенства Сергиевский институт сыграл свою роль в сохранении русской культуры в диаспоре. Преподаватели института были авторами некоторых известных книг, через чтение которых формировались религиозные взгляды русских людей.

Можно указать на некоторые книги, сохраняющие свою актуальность до наших дней и пользующиеся спросом среди читающей русской публики в современном Рабате. Это книги проф., прот. Георгия Флоровского «Пути русского богословия», в библиотеке Воскресенского храма имеется раритетное парижское издание 1928 г. Среди наиболее известных его книг: «Восточные отцы ранней церкви» и «Византийские отцы церкви». Книги другого автор Г. Федотова «Святые древней Руси» и «Жизнеописание митрополита Филиппа», так же представлены в церковной библиотеке.

По разным адресам русского рассеяния рассылались, издаваемые при институте Сергиевские листки. Это было дешевое, популярное, необходимое издание, по типу, знаменитых в России Троицких или Почаевских изданий. В Марокко их присылали в количестве 13 экземпляров. Таким образом, можно говорить, что Свято-Сергиевский институт в Париже в немалой степени способствовал сохранению религиозной жизни в чуждом национальном и конфессиональном окружении, восполняя недостаток, который испытывала диаспора в религиозной литературе.

Другая известная церковная организация в диаспоре — РСХД (Русское Христианское Студенческое Движение). О его влиянии на русские общины в Северной Африке можно говорить исходя из того, что издания этой организации представлены на полках библиотеки. Касаясь анализа печатной продукции можно указать на ежемесячный «Вестник». Он содержит в себе, в первую очередь статьи посвященные проблемам православного вероучения и богослужебной практики, отчеты о конференциях, молодежных встречах и летних лагерях, сообщения о других религиозных движениях, идеях и дискуссиях в европейских кругах.

Эмигрантские церкви занимались большой благотворительной работой, причем сами условия существования, этих приходов были и есть более чем скромные. Многие приходы в России, и в таких слабо развитых странах, как, например, арабские страны африканского Магриба, получали посылки с литературой из Фонда помощи, образованного при церкви «Введения во храм Пресвятой Богородицы» в Париже. Разница в юрисдикционном положении не могла быть препятствием для проявления чувства взаимопомощи. Например, зарубежный приход в г. Лос-Анжелесе, известен своей активной просветительской деятельностью. Брошюры, издаваемые отцом Александром Милеант, пополнили приходскую библиотеку в Марокко. Слова благодарности следует, так же отнести и греческому архимандриту Тимофею из монастыря параклит, направлявшему книжные посылки для русских прихожан в Марокко.

Религия для эмигрантов выступала и, как фактор объединения. Воскресные и праздничные богослужения, использовались, как форма активности, как место встречи. Современный исследователь пишет: «Стержнем, делавшим из эмиграции единый национальный организм, была церковь. В „бесплотном“ эмигрантском состоянии, в отрыве от родной земли, очень остро чувствуется потребность в материальных ее символах. Такими символами подлинной России были русские храмы…- они-то и стали центрами притяжения эмиграции. Кто-то писал, что бывает странно выходить из русского храма и видеть иностранную улицу…». Люди, идя в церковь, надевали парадную форму, знаки отличия, награды. Здесь они чувствовали себя в своей среде, в искусственно воссозданной атмосфере, в старой, привычной, но потерянной жизни. Этим, в немалой степени, объясняется активное участие эмигрантов в церковной жизни, в работе ассоциаций и т. д. Православные приходы выполняли не только религиозные цели.

Учитывая то обстоятельство, что в жизни православной церкви большую роль всегда играли монастыри, следует упомянуть о некоторых из них, имеющих непосредственное значение к церковной истории северно-африканских приходов. Монастыри оказывали заметное влияние на духовную жизнь диаспоры. Известная обитель преподобного Иова Почаевского, расположенная в Западной Украине, по условиям Рижского мирного договора, отошла к Польше. Таким образом, монастырь оказался в пределах соседнего государства. Далее деятельность этого монастыря продолжалась в Ладомировой в Восточной Словакии.

При монастыре была образована первоклассная типография. Настоятель обители архимандрит Виталий /Максименко/ организовал выпуск дешевой литературы для простого народа. Помимо миссионерских листков, попавших из этой обители в приходскую библиотеку Рабата, можно указать на книги богослужебного характера. Богослужебные книги и брошюры распространялись по всему русскому зарубежью. До сегодняшнего дня в Воскресенской русской церкви марокканской столицы совершаются богослужения, в том числе и по этим книгам. Немалое количество богослужебной литературы из монастырской типографии попадало и на другие русские приходы в Африкее.

После второй мировой войны деятельность монастыря и типографии переносятся в США, в Джорданвилль. Этот церковный центр за годы своего существования издал немало хорошей литературы для нужд русского православия за границей.

Монастыри Валаамский и Коневский, оказавшиеся на территории Финляндии связаны непосредственным образом с личность архимандрита Варсонофия /Толстухина/ - первого русского священника и организатора православной церкви в Магрибе.

Помимо того, следует упомянуть знаменитый монастырь святого Иоанна Рыльского в Болгарии, который также интересен нам в свете духовных связей, через личность отца Варсонофия. Последний провел в этом монастыре некоторое время после отъезда из Финляндии.

Женская обитель-приют «Нечаянной Радости» в Гарган-Ливри во Франции, где также был о. Варсонофий до получения назначения в Рабат, также привлекает наше внимание.

Подводя итог настоящему краткому обзору, приведу слова современного исследователя: «любой группе эмигрантов свойственно сохранять и поддерживать традиционную роль своей церкви. Однако модернизация общественной роли церкви и активизация ее идейной жизни, которые имели место в Русском Зарубежье, отнюдь не являются типичной чертой всякой эмиграции. Будущее покажет, найдут ли эти достижения применение на родине. Судя по некоторым признакам, это представляется вполне возможным. Если так произойдет, это может иметь глубокие последствия для развития русской культуры, а быть может, и русской общественной жизни. Это будет ценнейшим даром Русского Зарубежья новой России».

1.1.2 МЕСТО РУССКОЙ ЦЕРКВИ В ОКРУЖАЮЩЕМ МИРЕ

«Истинная Церковь — великая молчальница и оружие Её не меч, не проклятия, а слово Божие, благочестивая жизнь чад Её…». митр. Анастасий

Говоря о русской эмиграции, необходимо заметить, что религиозный фактор, также присутствовал в среде русских беженцев, но он не был решающим. Согласно статистических данных, количество духовенства, по отношению к основной массе русских, покинувших пределы России, после революционных событий 1917 года, было незначительным. Основная масса православных пастырей осталась на родине и, в последствии, разделила страдания своего народа.

Атмосфера церковной жизни диаспоры во многом отлична от жизни современных православных приходов в России, где прихожане совершенно далеки от церковных проблем и довольствуются только свечками и записками. Напротив, жизнь церкви интересовала эмигрантов, независимо от того, где они жили в респектабельном Париже или в заводском поселке при фосфатном заводе в марокканской Курибге. Один из эмигрантов, анализируя проблему церковного разделения, так описывал ситуацию: «…возглавляемая двумя „первоиерархами“, (ну чем не российский двуглавый орел? Тело церкви одно, а голов две и обе смотрят врозь друг от друга!)».

Эмигранты осмысливали исторический путь православия и судьбы церковной отечественной истории. Критически смотрели на роль Церкви в условиях царской опеки и проблемы, возникшие с приходом новой власти, один из рабатских пастырей писал: «…В прежние времена наша Церковь была тесно связана с государственным строем и находилась под непрошеной опекой правительства (цезаре папизм). Это сказалось на полной растерянности духовенства (епископата в частности) в период революции… не могли принять новые условия отделения церкви от государства, авторитетные архипастыри выступали против власти… не понимая и не принимая социальных изменений… Отсюда жестокое гонение на священнослужителей и стихийная борьба марксизма с религией…». Далее тот же священник, старался оправдать процесс легализации церкви в сталинский период, перед лицом монархической критики в адрес вынужденных работать в советских условиях своих коллег: «Святая Церковь — „мистическое Тело Христово“ — состоит из епископата, клира и мирян; отделить правящих епископов от клира и мирян невозможно без нарушения канонической полноты церковного организма — соборности Церкви. Признавать Русскую Православную Церковь каноничной, а Ее Первосвятителя и епископов — около 100 человек, тесно связанных с двумя десятками тысяч священнослужителей и с миллионами пасомых, — считать как бы не на канонической почве, является абсурдом и своеволием…».

Проблема церковного разделения русскими очень болезненно переживалась. Вот, как писал о расколе настоятель Воскресенской церкви в Рабате архимандрит Варсонофий: «У митр. Евлогия возникло недоразумение с Заместителем Российского патриаршего престола митр. Сергием. Здесь позволю себе кратко ввести читателя в курс этого недоразумения. Карловацкий Собор русских архиереев-беженцев в Сербии отринул акты, связывающие их с Московской патриархией и еще примешал к церковным вопросам чисто политические… Митр. Евлогий не согласился с мнением и решением собравшихся архиереев… Московская Патриархия защитила митр. Евлогия от неканонических деяний Карловацкого собора и возвысив его поставила во главу над ЗападноЕвропейскими церквями… Митр. Сергий Местоблюститель Патриаршего Престола, желая направить корабль церковный по тихому течению, чтобы не повторялись деяния политического характера в Заграничной церкви, запросил от митр. Евлогия и от всех священнослужителей подписку в том, что они не будут обращать церковный амвон в политическую трибуну. К этому времени прежние деятели Карловацкого Собора перебрались из Сербии- в Париж и плотной стеной окружили доверчивого митр. Евлогия…(он) отринул требуемую подписку… и перешел в юрисдикцию Константинопольского Патриарха».

И если авторитетность и абсолютная непререкаемость Вселенского патриархата обезопасила, как самого митр. Евлогия, так и возглавляемые им приходы, в том числе и в Северной Африке от политической борьбы и, несоответствующих церковной жизни склок и мирских страстей, по крайней мерк на все время земной жизни митрополита и канонического пребывания приходов в этой юрисдикции. То, с переходом церковных общин в лоно Матери — Московской церкви страсти разгораются с новой силой.

Часто авторитет пастыря в церковно-политических вопросах, для прихожан, был решающим «Они слушали покойного своего пастыря и когда в 1945 году произошло воссоединение Высокопреосвященного Митр. Евлогия с Русской Православной Церковью, Рабатский приход, вместе с отцом настоятелем, последовал примеру архипастыря и с тех пор свято соблюдал и соблюдает единение с Матерью-Церковью Русской».

Со стороны духовенства карловацкой направленности в адрес промосковских собратий постоянно сыпались обвинения и оскорбления. Москва, в ответ, платила тем же, причем взаимное непризнание руководства Московской Патриархии и Русской Православной Церкви Заграницей иногда доходило до курьезов. Так Аттестат отца Варсонофия /Толстухина/ выданный в 1922 году, со ссылкой на экзамен проф. Н.Н. Глубоковскому, за подписью митр. Антония /Храповицкого/, когда естественно не было никаких представительств Московской патриархии за рубежом, и находившийся в Сремских Карловцах русский церковный центр был единственной авторитетной организацией способной подтвердить степень богословской подготовки, обратившегося туда священника, — был в Москве, спустя почти 30 лет, признан не действительным. Московская Патриархия, уже в 1950, утверждением патриарха Алексия I, со ссылкой на того же проф. Н.Н. Глубоковского, выдала диплом, приравнявший архимандрита, которому жить уже оставалось на этой земле всего два года, к выпускникам Московской духовной семинарии. Сообщал об этом радостном событии, т. е. конвертации диплома, в Рабат митр. Крутицкий Николай (Ярушевич), Председатель Отдела внешних церковных сношений, письмом от 5 мая 1950 г., за N 248.

ПОМЕСТНЫЕ ЦЕРКВИ

Появление русских православных приходов в диаспоре, вслед за приездом эмигрантов, в странах исторически исповедовавших другие, отличные от православия формы религии, вполне понятно и оправданно. Но в тоже время мы сталкиваемся с таким явлением, когда русские никогда и нигде, не вливались в паству местных православных патриархатов, это относится, как к славянским братским церквям Болгарии и Югославии, к территории Эллады, так и к греческим приходам Северной Африки и Ближнего Востока. К этому можно отнести и Каир, где православные церковные структуры исторически достаточно развиты.

Пребывание русских беженцев в Константинополе, в военных лагерях на греческих островах, затем расселение на Балканах и т. д., сопровождалось присутствием своего русского духовенства. В рамках одной православной религии, каждый народ создал свои особенные отличия в обрядах и обычаях. На острове Лемнос греки предоставили в распоряжение русских одну пустовавшую церковь. В связи с приближавшемся праздником Пасхи, в этой церкви совершались службы в соответствии с нашими национальными отличиями. Глядя на происходящее, Греки, не знавшие российских богослужебных традиций, недоумевали. В Страстной Четверг русские шли после вечернего богослужения со свечами в руках, с тем, чтобы донести горящий огонек до своего жилища. Единоверные греческие крестьяне, не имея такого обычая, в страхе останавливали прохожих на улице и говорили, что еще нет Пасхи, — «Христос не воскрес».

Проходя пастырское служение вдали от родины, приходится и в Марокко, сталкиваться с большой разницей в обычаях и обрядов, когда за неимением своих национальных церквей, греки, болгары, сербы, румыны и православные арабы обращаются в русский храм со своими религиозными просьбами. Причем, наибольший консерватизм при этом выявляется, как раз со стороны русских. Мы мало способны, в силу исторических условий, сформировавших понятие, в том числе и церковного превосходства, с пониманием отнестись к своим собратьям по вере.

Положение, при котором православные русские приходы совершенно спокойно сосуществуют параллельно с историческими, например греческими общинами, как в Северной Африке, сложилось не сразу. Появление русской общины в Марокко стало возможным благодаря тому, что в этих местах в 1926 г., оказался греческий архимандрит отец Василий /Левандос/, ехавший из Иерусалима в США, через Касабланку, он то и совершал первые службы для русских. В 1927 г. из Парижа, был прислан для русских специально иеромонах Варсонофий /Толстухин/ и устроил полноценный приход. С этого самого момента начинаются активные попытки подчинить этот приход административному руководству греческого Александрийского патриархата. «Район Марокко церковно-географически сходит в состав областей Александрийской патриархии, и в Касабланке была маленькая греческая церковь, возглавляемая архимандритом. Когда мы открыли нашу церковь, в Касабланке были этим недовольны и мне пришлось обратиться к Александрийскому патриарху, дабы этот вопрос уладить. Внешние трения исчезли, а внутренне они не изжиты, и по отношению к отцу Варсонофию по-прежнему косые взгляды», — писал управляющий епархией митр. Евлогий /Георгиевский/. Процесс этот принял затяжной характер.

Таким образом, существование русских церквей на канонических территориях восточных патриархатов зависело от договоренности с главами этих церквей. «В каноническом заведовании Митрополита Западно-Европейских русских православных церквей состоят все русские православные церкви, находящиеся во всех государствах Западной Европы; за исключением тех стран, в коих имеются самостоятельные православные церкви и особая, управляющая ими иерархия. С согласия последней и в этих странах русские православные церкви могут поступать в каноническое подчинение Митрополита Западно-Европейских православных церквей».

Не решаясь открыто конфликтовать с общепризнанным авторитетом парижского русского архиерея, александрийское духовенство в Марокко, просто устраивало локальные провокации. В Марокко греческие приходы были в городах Фесе, Мекнесе, Танжере, в настоящее время, остался только один храм в Касабланке, посвященный Благовещению Пресвятой Богородице. Когда же, после смерти митр. Евлогия в русской церковной среде «одни остались верными Патриарху Московскому и пошли путем исповедничества, другие с архиепископом Владимиром ушли на вечные времена из Русской церкви в Константинопольскую греческую церковь, третьи откололись и последовали за митр. Анастасием. В это смутное время архимандритом Варсонофием был получен от Патриарха Александрийского циркуляр за N 406 от 15 февраля 1946 г. призывающий его и всю марокканскую русскую паству повиноваться лишь ему, патриарху Александрийскому и поминать одного его имя за богослужениями. Этот циркуляр озадачил отца Варсонофия и его помощников, тем более им было известно, что патриарх Александрийский в 1945 г. присутствовал на избрании и интронизации Патриарха Московского, после избрания, которого было постановлено на соборе, в присутствии патриарха Христофора, поминать имя патриарха Алексия во всех заграничных русский церквях».

Искра церковного раздора разгоралась. Но в это время, как известно, благодаря поддержке со стороны Советского правительства Московская Патриархия укрепляла свое международное влияние, в том числе и среди древних патриархатов Востока. Из Парижа Экзарх митр. Серафим (Лукъянов) писал: «…во время имевшего место собеседования представителей Московской Патриархии с Блаженнейшим Патриархом Христофором выявилось ясное взаимопонимание, полная договоренность и единомыслие по церковным вопросам, интересующих обе стороны. Таким образом, циркуляр… не имеет значения и смысла. Предлагается Вам вышепоименованное постановление сообщить греческому архимандриту Димитрию в г. Касабланке». Странным, на мой взгляд, в этой истории является то, что о таком важном деле, как договоренность на уровне патриархий, сообщить не просто друг другу, а главе Поместной церкви предлагается через посредство рядовых священников. Подобная практика «церковной дипломатии», унаследованная от лукавых фанариотов, к сожалению, имеет место и в наши дни. Например, поднимавшийся в 1998 г. вопрос организации служб на славянском языке для русских, болгар и сербов в греческой Благовещенской церкви Касабланки из-за административной несогласованности так не удалось решить Руководство ОВЦС МП переадресовало приходского настоятеля к митрополиту Карфагенскому Хризостому.

Но, вернемся к нашей теме. В 1945 г. Святейший патриарх Московский Алексий (Симанский) посетил братские Восточные Церкви, в том числе, был он и в Египте, «В Каире… его встретил и приветствовал Блаженнейший патриарх Христофор». Патриарх Александрийский Христофор трижды посещал Москву, соответственно в 1945, 1955 и 1958гг. и имел встречи с русским священноначалием на самом высоком уровне. Он писал буквально: «нет слов для того, чтобы в полной мере выразить восторг от посещения Советской России».

Далее, по материалам архива узнаем, сохранившиеся документальные свидетельства: «Русская церковная делегация во главе с митр. Григорием, посетившая в декабре 1946 г. Александрийского Патриарха, разрешила вопросы, касающиеся церквей в Северной Африке», — сообщала канцелярия из Парижа. Интересно, какие были последствия этого мирного разрешения вопросов, архимандрит Варсонофий пишет: «… постановление было переслано греческому архимандриту, а им в свою патриархию. Из Александрийской Патриархии в ответ было прислано постановление от 10 июня 1947 г. Бумага, содержание которой из-за невыдержанного стиля, здесь не уместно привести, так как знаю, что в 1948 г. в Москве состоялось Совещание глав православных церквей. На этом Совещании присутствовал патриарх Александрийский Христофор и со всеми недоуменными вопросами, было покончено». Бедные реликтовые греческие структуры в Африке, вынуждены были признать право русских на независимую религиозную жизнь в диаспоре. Здесь еще следует иметь в виду тот факт, что в целях материальной поддержки было принято решение, о ежегодном субсидировании братьев православных в Египте со стороны Советского правительства.

Налаживались контакты и на местном уровне. Так, священниками братских церквей совершались совместные богослужения. Подобное имело место в греческом приходе Феса, где жили русские, но не было своей русской церкви. Для удовлетворения духовных нужд своих соотечественников туда приезжал в 1950-е годы священник отец Василий Солнышкин, он служил с греком архимандритом Дорофеем. О том, как использовали совместную помощь друг друга русские и греческие православные в Марокко, писала церковная пресса: «Почти все большие города Марокко…- благодаря нашим и греческим приходам регулярно обслужены».

ИНОСЛАВНЫЕ

Когда русские только появились в своем рассеянии, ни о каком экуменизме не было еще и речи, — просто христиане местных стран оказывали помощь беженцам. Так в Константинополе священник Александр Сипягин создал католическую школу-интернат, директором которой он был с 1921 по 1923гг. Через монсеньера Дольчи в 1920 г., оказавшемуся на Босфоре, митр. Антонию /Храповицкому/ предлагалась пенсия «достойная его рангу», от которой он правда отказался. О простом сердечном отношении верующих христиан во время эвакуации пишется, например, в воспоминаниях эмигрантов. Во время плавания в Константинополь, на одном из английских кораблей «команда состояла из индусов и, некоторые из них — католики были удивительно милы и добры к русским, особенно к детям», вспоминал участник этого похода. На первых порах пребывания русских в Бизерте, помощь, опять же — детям, оказывал французский епископ Шарталь. Парижское издательство «YMKA-Precc» создавалось на деньги христиан-методистов. В судьбе эмигрантов, как первой, так и второй волны некую роль сыграл папа Пий XII. Серьезную моральную и материальную поддержку русским оказывал кардинал Мерсье.

Русские оказавшиеся в местах, где в древние времена, в период неразделенной церкви, существовали центры христианства, открывали для себя новые знания, о единой церкви. Имена многих древних святых, которых почитали на Западе, не вошли в русские святцы. Поэтому деятельность епископов Иоанна /Максимовича/ и Нафанаила /Львова/ направленная на исследование и обогащение церковного календаря именами древних подвижников, способствовала сближению западных и восточных христиан на основе единой христианской истории и святости. Оба архиереи, некоторое время руководили церковной жизнью Северной Африки.

Межхристианские контакты имели место и на бытовом уровне. Русский священник в Тунисе отец Георгий Спасский вспоминал о случае, который современные богословы, сейчас назвали бы «интеркомюнион», но в то время не знали еще такого термина: «Подходит молодая женщина, жена морского офицера, и со слезами на глазах шепчет: «- Батюшка, — я лютеранка, я жажду святого причастия и исповеди, а пасторов здесь нет. Умоляю вас, не оттолкните меня… тянет ко Христу. — А взор такой скорбный…».

Ну и, конечно же, не об экуменизме следует говорить, а о простых человеческих отношениях, в связи с историей появления Ченстоховской иконы Божией Матери в Воскресенской церкви г. Рабата. Екатерина Алексеевна Джебли, полька вышедшая замуж за местного араба, еще в дореволюционный период, привезла эту икону, как родительское благословение и затем пожертвовала ее в русский храм. «Польское происхождение и конфессиональное отличие не помешали ей стать активной прихожанкой православного храма. В 1935 году ходатайство о предоставлении решающего голоса в приходских делах госпоже Е. Джебли, римско-католического вероисповедания, было утверждено Епархиальным советом в Париже…». О религиозном единстве пишется в наши дни: «Наша небольшая церковь, в далеком Марокко, мистически объединяет разрозненные души в едином молитвенном порыве, устремленном к Небесному Отцу. Висят на стенах иконы из разных мест: русские, болгарские, румынские, греческие. На престоле лежит коптский крест. В ризнице — облачения сирийской работы. С мавританскими узорами кадильница, подсвечники и паникадило, используются в богослужении».

Добрые отношения с местной католической иерархией сложились у русских с первых дней их приезда в Марокко. В городе Курибге католики отдали помещение своей старой церкви русским. Когда митр. Евлогий посещал свою североафриканскую паству, он также заметил добрые отношения между христианами двух обрядов: «Встретили меня в Курибге торжественно. Инженеры завода во главе с директором… стояли на перроне… наутро я служил обедню, которую (директор) выстоял до конца. Потом местная русская колония устроила скромный завтрак… застольная речь отличалась сердечностью. «Прежде русские были наши союзники, теперь они наши братья…» — сказал (директор)… В конце завтрака (он) попросил меня съездить на кладбище: — У одного инженера недавно умерла жена, сделайте доброе дело, помолитесь на ее могиле, это его утешит… - При прощании (директор) благоговейно сложил руки и сказал: «Благословите меня, как вы благословляете своих…».

Об установлении взаимопонимания и поддержки между православными русскими и французами католиками говорит тот факт, что русская колония в Рабате устраивала детский праздник, посвященный Рождеству Христову, совместно с католической общиной, по григорианскому календарю, т. е. 25 декабря. В другом городе — Касабланке, администрация кафедрального собора предоставляла свои помещения для проведения детских мероприятий нашим соотечественникам, создавшим ассоциацию при Успенской православной церкви. На строительство русской церкви в Бизерте большое пожертвование сделал директор местного угольного завода француз-католик.

Заслуженным уважением у окружающих пользовался русский священник отец Варсонофий. Когда он умер, на его похоронах «было много молящихся, не только православных, но и католиков. Викарий местного Архиепископа посетил нового настоятеля и от лица своего патрона и всего католического духовенства выразил ему соболезнование… Местная печать всех направлений поместила сочувственные отзывы», — читаем в официальной сводке.

Как видим, на бытовом уровне конфессиональных проблем не было. Каноничность территорий не оберегалась, а оберегалась чистота морали и нравственности. И если русские, благодаря своей приверженности православию в условиях эмиграции укреплялись в традиционной своей вере, то иностранцы, наоборот открывали для себя православие

В исследовательских материалах по истории русской православной церкви за границей, подчеркивается значение, «какое имело православное рассеяние по всему миру в деле взаимного сближения христиан и ознакомления их с основами православия». Во-первых, через личное общение православных с протестантами, католиками и англиканцами западный мир познакомился с одной стороны с православием, а с другой стороны — начался диалог между ними самими. Через организацию братских встреч образовался своеобразный мост между разными частями христианства. Во-вторых, православие, через икону, литургию и святоотеческие писания произвело переворот в миропонимании и духовной жизни западного человека.

Отличавшийся широким кругозором и оригинальным, нестандартным мышлением рабатский настоятель архимандрит Митрофан /Ярославцев/ писал: «Близких своих любят и язычники, а христиане должны любить и врагов. Для меня, православного христианина и русского, ближе верующий немец или француз, чем безбожник соотечественник, скажу даже больше — ближе последнего и еврей, и мусульманин, если они люди религиозные». Как известно, сам термин «экуменизм», не что иное как, существующее в другой традиции слово «вселенскость». В этой связи отец Митрофан продолжал: «Принцип вселенскости затемнен у многих православных глубоким провинциализмом и обособлением отдельных национальных церквей (болеют только своей болью)». И, как бы провидя перспективы, к которым подойдет развитие экуменизма в наши дни, он отмечал: «… всякое единение прекрасно, всякий мир хорош, но главная задача Православной Церкви указана Самим Христом: „проповедуйте Евангелие всей твари“. Исповедуя свою веру не только словами, но и делами, мы православные привлечем к себе сердца инославных; это более трудный путь, тернистый, узкий, но единственный, а идти широким путем — механического соединения и уступок — не церковный, не по стопам Христа и апостолов».

Не смотря на обрядовые и административно-канонические особенности, представители различных христианских направлений имеют немало возможностей для совместного приложения усилий в деле заповеданного Христом служения. Одним из таких направлений является миссионерство и духовное просвещение. Международная христианская организация «Британское Библейское общество», распространяющее Священное Писание на разных языках мира, в том числе печатало и печатает большое количество изданий на русском языке. Русский архимандрит из Марокко Митрофан Ярославцев принимал участие в работе этой организации, о чем говорят бумаги из его переписки. Руководство секретариата занятого проблемами перевода, благодарило за «отзыв о пробном выпуске пересмотренного текста Евангелия от Матфея. Ваши комментарии переданы Комиссии по пересмотру русского текста Нового Завета…».

В последующие времена жизнь русского прихода в Марокко отличалась активной жизнью в сфере межхристианских контактов. При архимандрите Льве /Церпицком/ устраивались совместные детские елки в монастыре францисканок в Агдале (Notre Dame de la Paix, 6 Zankat Aguelmane Sidi Ali, Agdal). На межцерковном уровне обсуждались серьезные богословские вопросы. Во время приезда в Марокко митр. Никодима /Ротова/ в 1977 г. имели место контакты с римо-католиками, англиканами, представителями реформатских общин.

ИСЛАМ

В силу того, что территории Северной Африки исторически принадлежат к религиозному влиянию ислама, местные арабы и берберы, начиная с VII столетия, исповедуют здесь мусульманскую религию. То так или иначе, местное европейское меньшинство соприкасается с этой мировой религией. К стати сказать Марокко, единственная страна из всех официально исповедующих ислам, которая принимала папу Римского. В Рабате существует католический исследовательский институт по христианско-исламскому диалогу «La Source·».

На бытовом уровне контакты с мусульманами, естественно неизбежны. В настоящее время большинство прихожан — это женщины, связавшие свою судьбу с местными мусульманами, нередко и сами русские и из других стан СНГ женщины принимают ислам.

Справедливо упомянуть о том, что у истоков создания и строительства Воскресенского храма в Рабате стояла местная арабская семья Джебли. Глава этой семьи, знатный араб Шериф Хусейн Джебли, в благодарность за помощь русского священника в своем исцелении от болезни подарил участок земли под церковь.

Определенное значение официальным христианско-исламским контактам придается и на более высоком уровне. В 1970-е годы настоятель прот. Николай Захаров писал: «Состоявшиеся в минувшие годы визиты из СССР в Марокко главы Духовного управления мусульман Средней Азии и Казахстана муфтия Зияутдинхана ибн Ишана Бабахана положили начало более тесным контактам между верующими людьми из Советского Союза и Марокко. В том же направлении, хотя и в меньшей мере, содействует созиданию дружеских отношений с мусульманами Марокко и Воскресенский приход в Рабате».

О визите Председателя Отдела Внешних Церковных Сношений Московского патриархата митр. Никодима /Ротова/ в Марокко в 1977 г., Журнал Московской Патриархии сообщал, что это явление: «…вызвало интерес местной национальной общественности, прессы, телевидения, мусульманских кругов, что говорит о могущих иметь место благоприятных последствиях для взаимопонимания христианства и ислама в этой стране».

О диалоге, вновь, вспомнили спустя двадцать лет, когда в Рабат на торжества, посвященные 70-и летнему юбилею храма, прибыл митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл. По каналам ТАСС, в те дни сообщалось: «Учитывая позицию Рабата в исламском мире, его богатый опыт соотношения исламских традиционных духовных ценностей с открытостью к современному миру, строительство динамичного современного общества, опыт Марокко представляет интерес и в плане установления диалога», — сказал митр. Кирилл. Он подчеркнул, что Московская Патриархия придает особое значение православно-исламским связям, учитывая тот факт, что, «видимо, XXI век будет веком еще большего соприкосновения этих двух огромных исторических цивилизаций».

Один из прихожан, участник встречи с митр., сообщает: «…Марокко занимает весьма значительное место в исламском мире, а русская Церковь развивает отношения с исламом. По словам митрополита Кирилла, это происходит в силу ряда причин, в первую очередь потому, что в России православно-исламские отношения приобретают все большее и большее значение».

1.2 ПРИХОДСКАЯ ЖИЗНЬ В ТУНИСЕ

1.2.1 ЭМИГРАНТЫ ПЕРВОЙ ВОЛНЫ

БИЗЕРТА

«Мы православные русские люди, рассеянные ныне, подобно ветхому Израилю, по всем народам земли, нередко высказываем вполне справедливую мысль об особой провиденциальности этого нашего рассеяния…». архиеп. Аверкий

Русская эскадра прибыла в Бизерту со своими корабельными церквями и морским духовенством. Современный исследователь насчитывает в составе эскадры 13 православных священников. Земля Туниса в древности славилась богатой христианской историей. Имена Киприана Карфагенского, других святых мучеников прочно вошли в историю древней церкви. Затем арабское нашествие принесло в эти края ислам.

Но прежде чем перейти к описанию жизни православной русской общины сложившейся в среде моряков и членов их семей, пришедших с кораблями Черноморского флота, объективности ради, следует упомянуть, что православная нога уже ступала по этой красной африканской земле и, возносились здесь уже знакомые наши славянские молитвы.

Вновь прибывшие русские обнаружили, что недалеко от Бизерты, сбоку от проселочной дороги стояла часовенка. Набредший на нее русский офицер записал, что там «…стоят большие образа Спасителя и Богородицы, очень выразительные… За часовенкой — сербское кладбище, печальный памятник недавнего лихолетья. После разгрома, сербские войска частью эвакуировались в Бизерту, — в некотором роде они были нашими предшественниками, значит, — и здесь, по лагерям, в тоске по родине и с болью военной неудачи умирали от полученных ран. На кладбище они, как на параде — длинная шеренга крестов, однообразных, похожих один на другой, со стертыми бесцветными надписями. У некоторых офицеров могилы были убраны и украшены, но, видимо, давно уже не касались их заботливые руки — почва кое-где треснула, земля оползает, могильные плиты поломались».

Русские моряки в Бизерте свою гарнизонную церковь устроили в одном из помещений форта. Вот какое описание дает Владимир Берг об этой церкви: «Вы входите в полутемный каземат. Там — в, стране магометанских мечетей и католического костела поставил отец Георгий Спасский русскую православную церковь в пещерном каземате пещерного Кебира. С низкого, сводчатого потолка спускаются зеленые гирлянды пушистого воска и туи, в них вплетены живые цветы. Гирлянды темной рамой окружают белый иконостас с Царскими вратами. На иконостасе образ Христа Спасителя и святого Павла Исповедника.

Справа и слева две белых хоругви и знаменитый флаг. Белые покрывала на аналоях сшиты из бязи и золотых позументов, паникадило из жести. Через узкую бойницу падает луч солнца на Тайную Вечерю над Царскими вратами.

В этой церкви, бедной и скромной, уютной ласковой совершал все службы и требы церковные для Морского Корпуса и их семей, заместитель Епископа Северной Африки, митрофорный прот. отец Георгий Спасский — настоятель церкви святого Павла Исповедника, духовник Морского Корпуса и его законоучитель, лектор, оратор, писатель".

Церковь явилась важным психологическим фактором для людей, потерявших привычные жизненные опоры. «Мы, как осенние листья», — говорил отец Георгий на молебне, на госпитальном дворе, среди непривычных зданий, перед отъездом в Джебель-Кебир. Сам он в последствии напишет: «Когда мы пели наши печальные церковные песни, в окна смотрели на нас бородатые французы-офицеры, внимательно рассматривая, будто стараясь разгадать наши молитвы…».

«Церковь сделалась составной частью Морского корпуса, и церковная жизнь вошла существенным элементом в наш русский африканский быт. К ней привыкли и с ней свыклись все, не только одни православные. Вспоминая наши многочисленные церковные службы, можно сказать с уверенностью, что церковь вносила какую-то умиротворяющую регулярность в наш годовой служебный обиход, объединяла, давала много сладких минут своим утешением и красотой.

Наша церковь строилась общими усилиями. В глубине темного коридора, под земляным валом, в самом далеком каземате, слабо освященном узкими амбразурами окон. Иконостас был взят с эскадры. Плащаница, венцы, хоругви, иконы делались местными художниками. Ризы и церковные облачения шили дамы. Каждое новое достижение в этом отношении было предметом общего внимания и составляло гордость всех. На праздниках ходили в поля за зеленью и цветами… У правого клироса, в особом киоте, стояла наша местная икона Богородицы «Радость странным»; она была написана в Сфаяте и являлась религиозным символом утешения странников. Перед ней всегда горела лампадка…

Хор был предметом особого внимания… Оказалась и нотная библиотека, подобранная с большим вкусом, и любители церковного пения могли услышать здесь, помимо старых напевов, и итальянщину, вроде «покаяния» Веделя и высокую и глубокую музыку Гречанинова, Архангельского, Чеснокова".

Особо следует сказать о появлении в Бизерте, упоминавшейся в предыдущей цитате иконе Божией Матери под названием «Радость странным». Православная церковь, как в России, так и в других странах, в своей литургической жизни и в многообразии форм народного благочестия, имеет множество икон Богородицы, что в прочем относится и в целом к христианству. Происхождение этих иконы имеет глубокие корни в национальной истории каждого народа и религиозно бытовой практике. Поэтому не случайно обращение русских эмигрантов к привычному символу, выразившемуся в образ Защитницы бездомных странников. Не случайно один из бизертцев пишет: «У нас была «своя» икона — «Радость странным».

О ее происхождении, сохранились воспоминания одного из моряков: «мысль о ней возникла на эскадре, где кто-то видел сон — Божию Матерь, как покровительницу странников — беженцев. Отец Георгий захотел запечатлеть этот религиозный момент, и одна художница, жившая в Корпусе, написала икону — Богородицу в лучах среди наших кораблей и беженских лагерей».

В русской беженской среде стал распространяться акафист, происхождение которого, вполне может принадлежать авторству отца Георгия Спасского. Этот церковный гимн, написанный по образцу древних византийско-русских поэтический произведений, по своему содержанию, очень соответствовал утешительным целям, направленным к мятущимся русским сердцам. Одна из близко знавших отца Георгия, женщин писала о психологическом восприятии и влиянии на эмигрантскую мятущуюся душу, слов этого акафиста: «Где моя родина, где мой дом?… устало, взывает в агонии тоски наша истерзанная душа. Не этот ли, убогий, жалкий угол, случайный приют для обездоленных тружеников… - Где моя родина, где мой дом? Сколько мучительных вопросов, сколько жалобной мольбы живет в этом стоне души: пусто, холодно, одиноко, зачем жить?.. — Где наша родина, где наш дом? — Ответ уже живет в благоговейной тишине храма и, не ожидая вопроса, он вселяется в душу бессознательным чувством внезапного успокоения… Пустыня одиночества и страданий превращается в цветущий сад райской обители. В нашей церкви православной, в родном храме. Мы нашли нашу Родину…. — Где наша родина, где наш дом?! — Какой странный и ненужный вопрос! Церковь — наша родина, храм — наш дом».

Другой офицер писал по этому же поводу: «Бизерта -… в тихое воскресное утро или в бурный вечер субботы разносит ветер тихий благовест русского храма… Горят лампады перед новой иконой странников бездомных — „Радость Странным“. В облаках, плывущих над морем с белыми кораблями, над зеленым полем с белыми лагерями (русских беженцев) растянула Царица Небесная Свой святой покров Богородицы и внемлет молитве-акафисту защитница странников бездомных. Русские женщины, девушки, мальчики и девочки, русские воины моряки слушают песнь сию утешительную на коленях в волнах ладана. Жарко горят восковые свечечки под венцем живых цветов, окружающих Лик Богородицы. „Защити, помоги и помилуй войско русское, войско белое под покровом Твоим святым на высокой горе в этой крепости!“ В амбразуру стены ворвался ветерок и колеблет хоругвь с Ликом Христа и белое знамя с крестом Андрея Первозванного; а высоко над церковью на валу крепостном льется ласковый звон родного колокола. — Это тоже Бизерта».

Церковь сделалась «…неотъемлемой, органической принадлежностью нашего быта, и церковные праздники со всею их красотой возвращали нас к праздничной теплоте детства и вносили много духовной уютности в нашу серенькую, беженскую обстановку».

Особое значение в унылом, однообразном быту, где в чуждом национальном и культурном окружении ничего кроме гарнизона больше не было, приобрели церковные праздники. «… В христианских праздниках есть нечто радостное и очищающее… и эти минуты стояния в церкви и успокаивают нервы, и отвлекают от будничной прозы». Кнорринг дает глубоко поэтические и богословски осмысленные картины, пишет о Страстной Седмице: «Медленный звон большого колокола. Продолжительное и монотонное чтение в церкви, поклонные молитвы, наивная, обруселая мелодия «Да исправится» и прочее. А какой торжественный момент, когда на всенощной перед раскрытыми царскими вратами раздается вдруг громкое и потрясающее «Чертог Твой, Спасе, вижу я украшенный!"… А служба в Великий Четверг… Слово за словом проходит трагедия Голгофы. Нужно здесь хорошо и внятно читать евангелия. В первом раскрывается вся философия этого момента, затем проходят картины и тайны этой ночи в Гефсиманском саду, и колокол мерно отсчитывает время, близящееся к развязке…».

Пишет далее о том, как идущие сквозь ночную мглу люди сосредотачивают все свое внимание, «чтобы защитить… слабый огонек оттуда и донести его бережно домой», — в этом древнем пред пасхальном русском обычае — «есть высокая прелесть. Пасхальная ночь… - на валу форта горит крест… Очень красивы были крестные ходы… Долгожданное „Христос Воскресе“ подхватывается хором и как бегущие волны раздаются его всплески, неудержимые, захлебывающиеся, и так во все время этой, дивной по красоте и неистовству ликования, заутрени, и когда среди сплошной пляски, цветов, слов, звуков раздается приветственное: „Христос Воскресе“, то нельзя себе представить, чтобы в это время можно было промолчать в ответ…».

Переживший те моменты человек, оставлял в своей душе неизгладимые впечатления: «И когда в корабельной церкви, у всенощной запели: „Рождество Твое, Христе Боже наш!“, то у всех замигали ресницы и, захватило дух. Нашу страну вспомнили, детство, славильщиков».

«Так, в нашем русском уголке в Африке церковь врастала в быт. С ней были связаны и наши радости, она же утешала нас, когда видела наши слезы. Вот почему, когда мы вспоминаем нашу Африку, мы вспоминаем и темный коридор и большую комнату с узкими амбразурами. Там, над алтарем был нарисован голубь. Церковь разобрали, иконостас сложили, а голубь остался… Может быть, он цел и до сих пор».

Горькая участь ждала далее наших соотечественников. О судьбе одно из священников из Бизерты о. Василие, передал в своих дневниках эмигрант. В 1922 г. батюшка приехал в Париж, в феврале месяце вынимал частицы из просфор на службе в соборе, а в апреле узнали, что умер отец протоиерей. «Никто его не пригрел, и он скончался в больнице от разрыва сердца., тело брошено и ему грозила участь быть разрезанным и закопанным в общей могиле без отпевания…». Когда отпевали пусто было в храме, некому было проводить в последний путь человека, похоронили на кладбище Batignolles.

Нет больше флота, покосились или совсем разбиты кресты на русских могилах в далекой исламской стране, стали архивным достоянием те небольшие воспоминания, которые оставили свидетели той жизни, книги о Бизерте — уже давным-давно библиографическая редкость. Разрушается форт, где когда-то жили морские офицеры и совершенно уже даже не найти, где была та гарнизонная церковь. Но память о той частичке русской жизни жива.

После спуска Андреевского флага в 1924 г. оборудование из корабельного храма с «Георгия Победоносца» было перенесено в квартиру на rue Anjou. Корабельное имущество распродавалось. Например, оборудование и утварь одной из походных церквей, бывший флотский протоиерей Николай Венецкий в 1924 г. перевез в приход г. Крезо во Франции, устроенный русскими рабочими при пушечном заводе.

В 1937—1938 гг. в Бизерте был построен специальный храм, в честь святого князя Александра Невского, в память о русской эскадре. Адрес этого храма: Eglise Russe, rue d’Espagne prolongee, Bizerte, Tunisie, N-Afrique.

Пожертвования на строительство храма поступали из Туниса, Франции, Чехословакии. Инженер-коммерсант А.П. Клягин, работавший прежде в аппарате военного агента в Париже, передал в храм много предметов с купленного им одного из кораблей — люстры, якоря, мраморные плиты. Церковь строилась по проекту и под руководством военного-инженера полк. Н.С. Сухоржевского. Торжественное освящение храма состоялось 10 сентября 1938 г. Первым настоятелем церкви был священник Иоанникий Михайлович Полетаев. В последствии о. Ионникий стал благочинным в Бизерте, умер свящнник 30.11. 1942 г. В Тунисе также проживал его сын Полетаев Николай Иоанникиевич (+ 1955 г.).

О том событии сохранилась запись: «На церемонию закладки были приглашены все высшие французские и тунисские власти, военные и гражданские, вся русская колония Тунизии, последний командующий эскадрою контр-адмирал Беренс и командиры кораблей. Закладку совершил митрофорный протоиерей Константин Малиженовский. Место будущей церкви, строящейся во имя святого благоверного великого князя Александра Невского, было красиво убрано флагами, причем около места будущего святого престола красовались русские флаги — морской Андреевский и национальный. В закладной камень были вложены икона Спасителя, коробочка с русской землей и кусок пергамента с „надписанием“ о закладке. Трогательная церемония закладки русского храма произвела на иностранцев глубокое впечатление», — писал «Морской журнал», издававшийся в Праге. Вместо алтарной завесы на царских вратах повесили Андреевский флаг с корабля «Георгий Победоносец», от туда же иконы Христа Спасителя, Богоматери, Константина и Елены.

В самой столице, городе Тунисе, еще в 1922 г. для проживавших там русских были устроены богослужения в доме N 60, rue Selliers. Храм оборудовали утварью взятой из корабельной церкви. Службы в ней совершал священник К. Михайловский.

ПОКРОВИТЕЛЬ ФЛОТА

Необходимо, несколько остановиться на такой важной теме, как почитание среди российских моряков, пришедших в Бизерту и, затем распространившихся из Туниса по африканским, и иным пределам, памяти святого Павла Исповедника. Имя этого древнего святого тесно связано с историей Морского корпуса.

Дело в том, что день памяти святителя, обозначенный в богослужебном календаре, принятом до сего дня в русской православной церкви, является днем основания корпуса. Святой Павел Исповедник патриарх Константинопольский жил в IV в., в эпоху, последовавшую за царствованием императора Константина Великого. В это время Византийская империя была раздираема богословскими спорами о личности Иисуса Христа. Константинопольский патриарх, не находя поддержки и понимания в своих православных убеждениях со стороны руководящей церковной и светской греческой верхушки, неоднократно был вынужден скрываться в Риме, где он пользовался покровительством, помощью и поддержкой папы Юлия. Перенесенные жизненные страдания в борьбе за истину, вменены этому иерарху в святость.

Каждое воинское соединение в российской армии и флоте имели свой престольный праздник, день памяти патрона своей церкви. Каждый христианский храм имеет свое название, это имя святого или важный праздник церковного года, выбранный в покровительство. Павел Исповедник стал небесным покровителем Морского корпуса, потому что, именно на этот день приходится дата основания корпуса. Внучка Петра I, российская императрица Елизавета Петровна подписала соответствующий указ 6 ноября (по юлианскому, т.н. старому стилю) 1755 г.

Корпус был размещен в бывшем дворце фельдмаршала Б. Миниха, на Васильевском острове. Сам хозяин, как известно, попал в опалу и был отправлен в ссылку. Архитектор Ф.И. Волков произвел необходимые работы с целью перестройки здания и приспособления его для учебно-воспитательного процесса. В этом же помещении, согласно русской традиции, был устроен домовый храм, посвященный святому Павлу.

Официальная церемония освящения церкви была проведена в 1797 г. Как отмечали современники, церковь эта выделялась из всех прочих домовых храмов Петербурга своими размерами. Помимо непосредственно культового назначения, храм являлся своеобразным музеем, в котором хранились наиболее чтимые святыни, реликвии и другие памятные предметы, связанные с православной верой и отечественной историей. Многие из святынь были привезены прославленными флотоводцами и знаменитыми моряками — выпускниками корпуса из различных европейских и азиатских стран, из Палестины и Иерусалима. После революционных событий 1917 г. просуществовала церковь при Морском кадетском корпусе не долго. Богослужения в ней были прекращены в 1918 г. Само же помещение храма сохранялось до середины 1930-х годов, когда в нем был произведен капитальный ремонт, повлекший за собой абсолютную перестройку. Ныне в здании бывшего Морского корпуса, по адресу: Набережная лейтенанта Шмидта, 17, располагается Суворовское училище.

На страницах зарубежной печати, сохранились воспоминания самом храме, о том значении, которое он имел для воспитанников: «Идешь в уютную церковь, слушаешь трогательную службу, и невольно глаза останавливаются на черных мраморных досках с фамилиями офицеров, погибших во славу Родины… И эти черные доски не только напоминание о смерти, но и воспоминание о совершенных подвигах предков…». Состарившийся на чужбине русский моряк-офицер, с грустью писал о счастливых днях, о праздниках и радости, о своей юности, о каникулах в рождественские дни, о нарядно украшенном парадном зале, расположенном рядом с храмом. Когда наполнялось сердце мистическим трепетом в ожидании торжественных минут праздника. Пока все помещения оставались во мраке, столовая зала — самая большая в Петербурге, ждала посетителей. «Только картинная галерея с портретами адмиралов чуть освещена отблеском света, идущим из комнаты дежурного офицера… Да., все это было и никогда уже не вернется вновь… На смену нам пришли новые люди, принесли свои идеи, а в этих идеях как-то потерялась настоящая морская радость и сам великий праздник Рождества Христова».

Кадеты, воспитанники корпуса, впитывали на всю жизнь славные традиции родного корпуса. Покинув родину, проживая в дальних краях, многие предавались воспоминаниям. Морской офицер Н. Кнорринг в своих записях, относящихся к периоду жизни в Бизерте, среди прочего писал: «Этот день праздновался особенно пышно, с ним связывалось у моряков много личных дорогих воспоминаний…

Здесь на африканском берегу, он получил довольно точное оформление. К нему готовились задолго. У этого праздника были свои традиции: когда-то, кажется, императрица Анна Иоанновна, прислала в этот день кадетам на обед гуся, и с тех пор стало традицией вводить в меню торжественного обеда этого жирного гуся. В наших условиях выполнить это было довольно трудно, но старались".

В условиях нормальной жизни, в довоенной и дореволюционной России моряки заранее готовились к престольному празднику, принимали гостей, важных чиновников, представителей императорского двора, ветеранов флота, к кадетам приезжали в гости родители. Начинались торжества с особого молебна, который помимо корпусного священника служили высшие иерархи церкви, затем проводился военный парад, следом был — торжественный акт и праздничный обед. Заканчивался день балом, в сопровождении духового оркестра.

Но, увы, пришли другие времена. Проводилась спешная эвакуация из Крыма, условия были совсем не подходящие. Участник тех событий вспоминал:

«Ни земли, ни скалы, ни островочка. Наступило 6-е ноября день святого Павла Исповедника — праздник Морского корпуса. На корме парадный аналой. Стоят в форме офицеры, гардемарины и кадеты. Тут же дамы, барышни и дети.

Епископ Вениамин служит торжественный молебен, поет свой хор кадет и вольною птицей несется молитва в открытое небо.

В походной кухне… сварен жирный суп и в нем, несмотря на всю тогдашнюю бедность, плавает «традиционный» гусь.

Дамы и барышни жарят кадетам «лепешки» на мангалках в придачу к ежедневному корнбифу. Белые жирные лепешки взамен обычного серного хлеба. Вот и отметили праздник Корпуса бедные, бездомные, беженцы-переселенцы. Впрочем «дом» еще есть! Есть еще и Россия! Пока на родном корабле, под сенью андреевского флага — это все еще родная земля, все еще Россия! Так думают эти люди на стальном корабле среди спокойного синего моря. Поберег их Господь до Босфора. Не дал кораблям раскачаться, не увлек их на темное дно с роковою их перегрузкою, да с пустыми и легкими трюмами. Наступила ночь и прошла. Снова взошло солнце. Земля!".

Это был Босфор. Морской корпус оказался в Константинополе, а затем отправился в Африку. Об условиях жизни, во время этого последнего в истории корпуса, перехода писал воспитанник: «…Ввиду большого числа пассажиров, было очень трудно находить питание. Хлеба не было, ели консервы и получали по несколько картофелин раз в день. Было голодно… Стоявшие на палубе походные кухни не были рассчитаны на такое количество ртов и многие, удовлетворившись лишь запахом баранины, ели противную камсу в рассоле и самодельные лепешки».

В одном из редчайших, буквально чудом сохранившихся, единичных, издаваемых, на правах рукописи, сборников, удалось обнаружить стихотворение, посвященное празднику. Статьи в эти сборники писали, редактировали материалы и размножали, молодые офицеры энтузиасты в Бизерте.

6 ноября…

«Шестое ноября. Красивый Праздник Флота

Там в залах Корпуса на берегах Невы-

Так ждали все питомцев прежних слета,

Так Корпусом своим гордились Вы…

Душой сливались все шестого ноября…

В кают-компании шестого ноября

Все пили Вы за флот, за Корпус, за Царя…

Но пробил час тяжелых испытаний

Три года мук, борьбы, бесчисленных могил,

Тяжелый крестный Путь, но день воспоминаний

Шестого ноября и он не омрачил…

Но ночь пройдет и загорится снова,

Засветится прекрасная заря —

И вновь соберет нас всех — день памяти былого

Ваш светлый день — Шестое ноября…".

Моряки устроились на жизнь, кто в Африке, кто-то в других местах. Судьба разметала русских из Бизерты по разным уголкам, но память о святом Павле покровителе флота сохранилась.

Контр-адмирал Н.Н. Машуков от своего усердия пожертвовал в Парижский собор Святого Александра Невского уникальную икону, изготовленную в виде несущегося по волнам корабля с тремя парусами, на которых изображены святые покровители флота святитель и чудотворец Николай, архиепископ Мирликийский, апостол Андрей Первозванный и исповедник Павел Цареградский.

В русской зарубежной печати, время от времени появлялись воспоминания о былом, о пережитом, о славном прошлом.

В середине 50-х годов, состарившийся на чужбине, русский офицер-моряк, с горечью писал: «Наша смерть унесет в небытие все вековые традиции бывшего Морского корпуса — колыбель офицеров Императорского флота, жизнь и воспитание целых поколений…».

ПРОТОИЕРЕЙ ГЕОРГИЙ СПАССКИЙ

Тяжелое материальное положение, чуждое окружение, душевные переживания, отсутствие четкой жизненной перспективы и прочие морально-нравственные проблемы, естественно, на одно из первых мест, ставили необходимость духовной поддержки. Одним из таких людей, кто оказал самое серьезное влияние на жизнь русских людей в Бизерте, был православный священник отец Георгий Спасский.

Биографические данные этого человека таковы: Родился он 26 сентября 1877 г., в семье священника Гродненской епархии. Будучи ребенком, Георгий получил чудесное исцеление по молитвам своей матери перед чудотворной Сурдетской иконой Божией Матери, находившейся тогда в монастыре, расположенном в окрестностях Поневежа. Это одна из наиболее прославленных православных святынь в западном Литовском крае. Явление чудотворной иконы относится к 1530 г. Этот образ отец Георгий особо почитал в течение всей своей жизни.

В 1898 г. Спасский окончил в городе Гродно Литовскую духовную семинарию и, как лучший ученик послан на казенный счет в Московскую духовную академию. После получения образования и принятия сана 29 июля 1903 г., долгое время был законоучителем, где приобрел педагогический и методический опыт. Преподавал в Учительской семинарии в Поневеже, в Виленском Реальном училище, Техническом железнодорожном и Химико-Техническом. Одновременно с этим опекал тюремный храм. С января 1914 г. правящим архиереем Литовской епархии был архиепископ Тихон (Белавин), будущий Всероссийский патриарх. Святитель очень хорошо знал своего подчиненного — городского протоиерея. Об отношении владыки к Спасскому, свидетельствует такой факт: архиепископ Тихон называл отца Георгия «виленским златоустом» и подарил ему наперсный крест с мощами святых мучеников Евстафия, Антония и Иоанна.

В начале 1914 г. военное начальство приглашает священника читать лекции в Виленском военном училище, с чего начинается долгая работа отца Георгия в военной среде. Начавшаяся первая мировая война, вынудила многих эвакуироваться из западных областей. В 1915 г. перед угрозой захвата Вильно германскими войсками архиепископ Тихон эвакуирует православные святыни в Москву, русское население покидает Литву. В 1915 г. протопресвитер армии и флота о. Г. Шавельский предлагает Спасскому место законоучителя во вновь открывшемся Севастопольском Морском кадетском корпусе. В 1917 г. протоиерей получает новое назначение, он уже главный священник Черноморского флота. Столь высокий пост в системе духовно-воспитательной работы и религиозной опеки моряков Черноморского флота отец Георгий занимает по приглашению командующего вице-адмирала А.В. Колчака.

В качестве флотского делегата, отец Георгий принимает участие в заседаниях Поместного Собора 1917- 1918 гг. В списке членов Собора, читаем: «Спасский Георгий Александрович — протоиерей, главный священник Черноморского флота — По избранию — От военного и морского духовенства — 40* - кандидат богословия — Севастополь». Здесь в Москве отец Георгий имеет возможность видеть своего бывшего епархиального архиерея по Виленской епархии владыку Тихона. Работа Поместного Собора увенчалась избранием на восстановленную Всероссийскую патриаршую кафедру митр. Московского и Крутицкого Тихона. Протоиерей Г. Спасский вместе с другими делегатами, представителями Черноморского флота, возвращается к месту своего служения — в Крым.

После октября 1917 г., когда адмирал А. Колчак отправился в Сибирь, где возглавил контрреволюционное правительство, бар., ген.-лейт. П.Н. Врангель прибыл из Новороссийска в Крым. Здесь он организовал сопротивление из частей бывшей Добровольческой армии, командование которой принял на себя. В армии П. Врангеля должность руководителя военного духовенства занимал епископ Вениамин (Федченков), специально посвященный для этого в архиерейский сан, с титулом «Севастопольский». Это первый и единственный случай за всю историю российской армии, так как до этого высшие армейские капелланы носили сан протопресвитеров. Протоиерей Георгий Спасский с этого момента стал помощником епископа армии и флота. Сфера его обязанностей была определена в области религиозного попечения на флоте. Священник, благодаря своим способностям и преданности делу в скором времени стал ближайшим сотрудником епископа Вениамина.

Среди поручений, которые приходилось выполнять отцу Спасскому, было, например такое, как борьба против употребления ненормативной лексикой в военной среде. Отец Георгий должен был заготовить специальный проект приказа по Армии против этого зла, буквально захлестнувшего морально истощившееся белое движение. «Приказ был написан сильно и коротко. Последние две строчки приблизительно говорили: «И пусть старшие показывают добрый пример младшим в решительном искоренении этого ужасного обычая!», — вспоминал, в последствии, еп. Вениамин.

Белое движение шло на убыль, неминуемая гибель и эвакуация частей из Крыма стали неизбежными. Таким образом, Георгий Спасский, вместе с флотом, который составлял его паству, покидает Россию. Об этом, еп. Вениамина, вспоминал: «Незадолго перед отплытием прибежал ко мне мой помощник прот. Г. Спасский, за советом: не остаться ли ему в России? — Как вы думаете и чего хотите? — спрашиваю его. — Я-то желал бы остаться, что бы ни случилось. Но моя матушка истерически протестует. — Послушайтесь матушки и смиренно уезжайте. — После я назначил его заведующим духовенством флота, который ушел во французскую Бизерту».

Другой русский митрополит, с которым также пришлось служить отцу протоиерею, в свою очередь писал: «Отец Георгий Спасский был до революции священником Черноморского флота. Уже тогда он занимал видное положение, а когда после Крымской эвакуации наш флот ушел в Бизерту, значение его, как духовного водителя эмиграции, в Бизерте еще больше возросло».

Здесь в далекой Африке, русский пастырь продолжает нести свое не легкое служение, он духовно опекает воинов, членов их семей, да и вообще всех нуждающихся в поддержке, в добром слове и совете, в молитве и таинствах церкви. В письменных источниках по истории русского присутствия в Бизерте содержится небольшая информация о праздновании дня святого Георгия Победоносца, которого во все времена особо чтило русское воинство: «26 ноября /19 декабря Георгиевский праздник. Утром было торжественное богослужение на „Георгие Победоносце“. Служил отец Спасский со всем духовенством. После службы все георгиевские кавалеры были приглашены на обед к командующему эскадрой».

Офицеры и вообще все русские обитатели военных лагерей любили своего духовного наставника. «Он испил общую с нами чашу испытаний изгнаннической жизни. В далеком Тунисе, в Бизерте… он развернул вновь всю силу самоотвержения своего духа, церковно организуя и религиозно поддерживая русских людей, брошенных в тяжкие условия пустыни. Поистине явил он образ доброго пастыря, когда в знойной Африке пешком, неся на себе церковную утварь, ходил из одного лагеря в другой, совершая божественные службы, принося радость духовного утешения веры тем, кто был уже на краю отчаяния», — записал один из офицеров флота, бывший почитателем и духовным чадом отца Георгия.

Заслуживает внимания личность священника, с точки зрения его подхода к проблеме священнослужения. Воспоминания современников говорят: «Хорошо служил о. Георгий, красиво и чинно. Может быть, его манера читать молитвы, делать возгласы и прочее, где-нибудь в Москве, в XVII веке, вызвала бы осуждение, но наше время сильно отошло от канонов Московской Руси, оно требует и в богослужении новых форм, Что если бы во времена Никона попробовали в Успенском соборе спеть „Верую“ Чайковского! Что бы там поднялось!.. Хорошо служил о. Георгий и хорошо говорил проповеди. Едва ли не самое важное в речах церковных ораторов — чувство меры и стройности построения. Если по части последнего существуют критерии, то, что касается первого, — обычный грех — расплывчатость, вода. У о. Георгия не было воды, оттого, может быть, и проповеди его не утомляли, а производили сильное впечатление. Много их сказал за это время о. Георгий, между прочим, целый курс по истории церковных канонов, а также комментарий к службам, Для большинства это было совсем ново, приближало к богослужению и делало службу особенно осмысленной».

Батюшка, несомненно, был наделен поэтическим талантом. Акафист «Светлой Обители странников бездомных», по всей вероятности был составлен отцом Георгием в Бизерте, и уже затем приобрел хождение в рукописных списках по всему русскому зарубежью.

О том, как сам отец Георгий относился к служению этого акафиста, писали люди, близко его знавшие: «Очень прошу всех петь! Всех! — громко говорит о. Георгий, направляясь к аналою, — Сегодня мы будем молиться Царице Небесной. Прошу всех петь… - И вот начинается акафист… Все, у кого есть голос и у кого его нет, — поют стройно, просто, без выучки, спевшись за годы акафистов… Как драгоценные камни — переливаются лучезарные, дивные акафистные величания, славословия и моления. Рвутся в высь души в страстной, все больное сжигающей, сердце и душу опаляющей, молитве. Как часто на этих акафистах слезы, на глазах у самого о. Георгия, в его проникновенном голосе. Как далеко здесь земля с ее ужасом и грязью. Как близки в этот час небеса!»

Из других воспоминаний: «Радуйся, Светлая Обитель странникам бездомным!, — Есть особенные чудесные слова, которые заключают в себе одновременно полноту духовного и материального значения и своим звуком вводят нас во внутрь этого смысла… как бы распахивая врата его. Обитель — это понятие, включающее в себя мысль и чувство о доме и родине; это место и конкретное и отвлеченное, где мы не чувствуем себя одинокими и чужими, где мы у себя, дома, где наша родина не территориально, но духовно, оживает в полноте переживаний, где мы не одни, чтобы страдать и радоваться, где Святое, Незримое Присутствие небесным кровом простирается над нами… - „Радуйся Светлая Обитель! Странникам бездомным!“ Отзвучало последнее слово, поднялась осеняющая крестом благословляющая пастырская рука о. Георгия, но молитвы все еще вырываются из переполненных сердец странников „бездомных“ и благодатные созвучия, как родные спутники, провожают их во мраке чужого города. Потухающие огни лампад и свечей храма чудесно вспыхивают в их сердцах, мерцая сиянием надежды. Есть дом, есть родина, есть Святая Обитель, дающая покров бездомным душам! Странники бездомные, спешите… Спешите в дом Пресвятой Богородицы! Там после давящей пустоты… мы найдем покой, покров нашей скитающейся душе, мы найдем необъятное пространство для наших скорбей и святую целебную тишину для ран нашего сердца. Святая незримая рука — рукою Своего верного служителя, нашего доброго пастыря… и через живительную любовь к земной родине нашей… приведет… в небесную родину…».

В Тунисе священник проявил себя, как организатор воспитательной и образовательной работы среди детей и юношества. В этом деле пригодился опыт отца Георгия, приобретенный за годы педагогической работы в различных учебных заведениях Виленской губернии. Дети, вместе с родителями, покинувшие родные места, пережившие ужасы гражданской войны, эвакуацию и содержание в беженских лагерях, были наиболее травмированной частью русской колонии. Кто, как не пастырь понимал это наиболее остро. Батюшка прилагает усилия над созданием общеобразовательной русской школы в Бизерте. Многие из детей уже годами были оторваны от возможности получения систематического образования.

Для укрепления в вере, для морально-нравственного и патриотического воспитания отец Спасский устраивает воскресную школу. Он так же оказывает, по возможности, материальную поддержку нуждающимся.

О том, насколько целостной и одаренной личностью был этот священник, можно понять, обратив внимание на сферу его интересов. Он известен, как духовный писатель «Письма из Африки», принадлежавшие перу о. Георгия Спасского выходили в газете «Новое время», проповеди священника и его мемуары опубликованы в Париже. Педагогические труды выявили в нем действительный талант на этом поприще. Кроме того, не оставался в стороне священник и от волновавших общество, политических вопросов. В самиздатовском офицерском журнале, выходившем на эскадре в 1921 г., читаем: «На „Георгие Победоносце“ были прочитаны следующие лекции: „Масоны“ — о. Георгий Спасский, „История Тунисской области“ — генерал-лейтенант Твердый, „Теория Эйнштейна“ — инженер Гофман».

Русский эмигрантский историк П. Е. Ковалевский в своих дневниковых записях оставил упоминания о встречах с протоиереем Спасским в 1922 г., когда он приезжал в Париж, по церковным делам. Так 9 мая записано: «Вечером был на докладе Карташова. Был прот. Георгий Спасский, главный морской священник, приехавший из Бизерты». Далее, 16 мая: «Вечером все были на докладе прот. Г. Спасского, рассказывавшего о жизни в Бизерте, о братствах, устроенных им на кораблях и в морском кадетском корпусе. Отец Георгий — благочинный; кроме него там 6 священников». И еще: «Прот. Спасский написал очень интересную статью в „Новом времени“ о стойкости православных русских людей в своей вере, несмотря на притеснения, насмешки и искушения».

С 1923 г. священник проходил свое служение во Франции. Эскадра была расформирована, многие покидали Тунис, переезжали в другие страны. Среди них: Алжир, Марокко и, конечно же, в первую очередь Франция. Настроения своей паствы чутко воспринимал священник, о тех днях он записал: «Тяга во Францию продолжается. Каждую неделю отходит транспорт в Марсель, с палубы парохода машут платками, посылая прощальный привет остающимся, группы отъезжающих русских. Группы эти бывают иногда порядочные, до ста и более человек. Во всей Tunisie, считая, в том числе корпус и эскадру, осталось приблизительно около восьмисот человек из бывших здесь пяти тысяч. Раньше все ехали на заводы или для очистки полей битв, теперь всех чарует Париж. Словно очковая змея притягивает он к себе бедную птичку эмиграции».

Русский митрополит в Париже Евлогий (Георгиевский) оставил следующие сведения, из которых узнаем о том, что «после ликвидации флота в Бизерте по требованию французских властей о. Спасский приехал в Париж. Наше духовенство включить его в штат не соглашалось, и я сделал его разъездным священником, отвел ему квартирку в церковном флигеле и положил из сумм епархиального управления 500 франков в месяц жалования. Он должен был сопровождать меня в поездках по епархии, помогать мне основывать приходы, по моему поручению умиротворять распри в приходских советах на местах и т. д.». В это время, батюшке пришлось некоторое время организовывать приход в городке Монтаржи, в 2−3-х часах езды от Парижа, где был завод по производству резины. Тут трудилось много русских, в т. ч. матушке Спасской пришлось также работать на этом заводе. На его долю выпало основание и организация приходов в городах Канн и Коломбеле (Нормандия), освящение Никольского храма в Сансе.

В 1924 г. прот. Спасский способствует переезду во Францию из Бизерты протоиерею Николаю Венецкому и перевозу имущества корабельной церкви с одного из списанных кораблей эскадры, для оборудования храма в г. Крезо, устроенного русскими рабочими на пушечном заводе.

Затем, как пишет митрополит: «Понемногу я все же втиснул его в наш приход третьим священником. Он весьма оживил приходскую жизнь».

Служение в соборе Александра Невского на улице Дарю в Париже о. Георгий начал с 1925 г. От этого периода времени сохранились его опубликованные проповеди. Один из людей знавший Спасского по жизни в Париже, вспоминал: «Красиво рассказывал о. Георгий об Африке, о Бизерте. Перед нами проходили целые картины: пальмовые рощи и розовые фламинго, бедные кадетики, заброшенные в далекую чужую землю, церковь в каземате, такая убогая и маленькая, но с такой любовью устроенная, лекции и вечеринки на кораблях, огромные черные арабы, маленький хамелеон, — друг каждого жилища и, наконец, крестный ход ночью в горах с пением, иконами и хоругвями при свете факелов. И там был о. Георгий лучом, освещавшим серенькую беженскую жизнь…Отец Георгий очень любил животных. Из Африки привез в Париж белую крысу и курицу-калеку».

Французская столица была и остается главнейшим центром русской эмигрантской жизни. Прот. Спасский включается здесь в общественную жизнь. Он вновь читает лекции, проявляет социальную активность и т. д. В прессе тех лет, находим объявление: «Лекция на тему „Св. Петр, Рим и католичество“, сбор от лекции пойдет в распоряжение сестричества для больных и бедных».

Владыка Евлогий, характеризовал своего подчиненного следующим образом: «Одаренный человек, прекрасный оратор, литературно образованный… он являл тип священника нового склада… молитвенный, церковный, глубоко религиозный, он любил служить и служил с подъемом, любил причащаться; не свысока, а истово и смиренно исполнял требы, ревновал о службе Божией, о ее полноте и благолепии. По воскресеньям в 5 часов он служил молебны с акафистом». Об эти службах русская публика в Париже могла узнать из объявлений, сделанных в прессе. Желающие приглашались, следующим образом: «Возобновляются молитвы с акафистом. После молебна религиозная беседа. Молебен будут совершать каждое воскресенье в 5 часов вечера в нижней церкви. Беседы будут вести Высокопреосвященнейший митр. Евлогий и отец прот. Георгий Спасский». Службы и возможность действительного, живого общения с пастырем, привлекали много желающих, среди, которых большинство составляли искренние почитатели отца Георгия. «Собиралось довольно много молящихся… Эти беседы имели, несомненно, просветительное значение. Проповеди его были блестящи по форме, живы, энергичны… Любил он читать и лекции с благотворительной целью. Я назначил его духовным руководителем сестер», — пишет, далее митр. Евлогий.

Русские женщины в Париже, с благословения владыки, создали сестричество. Руководила работой Вера Васильевна Неклюдова. Женщины заботились о храме, убирались, украшали к праздникам, следили за чистотой и ремонтом облачений. При соборе организовали занятия с детьми, устраивали летний отдых с выездом на природу в лагеря, на них же лежала забота по проведению рождественских елок и пасхальных праздников, и многое другое. «очень широко развило сестричество благотворительную деятельность. Сестры собирали ношенное платье, белье, обувь и раздавали нуждающимся; оказывали и денежную помощь. Посещали они и одиноких русских в больницах… хоронили безродных больных… Раз в неделю, по пятницам, сестры собирались ко мне на чай. Бывали доклады, потом следовали по поводу них беседы. Особенно оживилась деятельность сестричества при о. Георгие Спасском», — вспоминал митрополит.

«Отец Георгий внес в сестричество дух единения и сумел возбудить в них интерес к религиозным вопросам. По пятницам он вел систематические беседы: первый год — краткий курс апологетики, второй — толкование Священного Писания, третий — толкование богослужения. Изредка для сестер он служил литургию, это способствовало развитию в них сознания духовного единства.

Но главная заслуга о. Георгия Спасского, которую необходимо отметить, — его умение входить в индивидуальное общение с душами. Он являл пример настоящего пастырства… Отец Спасский становился другом, наставником тех, с кем духовно общался, посещал своих духовных детей и в каморках и в подвалах, назидал и утешал, одаривал кого крестиком, кого просфоркой, образком или молитвенником, помнил всех именинников и именинниц, все особо памятные в семьях дни… Он обо всех заботился и во все входил. Иногда ему случалось за день побывать в 25−30 домах. Себя он не жалел нисколько. Неудивительно, что он надорвался и сгорел в этом непосильном, ревностном труде".

С теплотой вспоминал отца Георгия Спасского Феодор Шаляпин в своих воспоминаниях. Протоиерей был духовником великого певца.

Способности протоиерея Георгия были замечены владыкой-митрополитом, он привлекает его к ответственной должности, поручает членство в Епархиальном совете. Когда в Париже встал вопрос об открытии Сергиевского богословского института, отец Георгий был привлечен к работе Комитета по изысканию средств для приобретения подворья.

Прожил протоиерей Спасский 58 лет, скончался он 3/16 января 1934 г. Бог забирает к себе людей тогда, когда они к этому готовы. Вся наша земная жизнь — есть подготовка к главному экзамену, по результатам которого человек получает свое место в вечности. Кто не готов, остается на следующий год, на переподготовку, вот от чего в жизни людей страдания, скорби, беды, болезни и т. д., — это все задания, решать их учит наша жизнь.

О кончине протоиерея, русский архипастырь записал следующее: «Отец Георгий Спасский был, несомненно, выдающийся священник. Он скончался скоропостижно от разрыва сердца… во время чтения своей лекции „О догмате“; она была вводной в цикле лекций, в которых он предлагал дать анализ и критику религиозно-философских и богословских трудов наших современных мыслителей… В роковой вечер… - ему сделалось дурно, и тут же на эстраде он скончался… При жизни популярность отца Спасского была велика, и смерть ее не умалила».

Местом погребения знаменитого русского пастыря долгое время был сам собор Александра Невского, гроб с его прахом был помещен в одном из приделов нижнего храма. Люди чтили место упокоения своего духовника, принося множество живых цветов к его могиле. В последствии прах был перенесен, для постоянного упокоения в могиле, на русское кладбище (cimetiere Russe) в Sainte-Genevieve des Bois под Парижем.

Почитатели памяти о. Георгия Спасского составили комитет его имени, который продолжал труды, заповеданные батюшкой в деле христианского милосердия. Доброхоты организовали своеобразный «Дом отдыха» в Севре. «Дела комитета пошли хорошо, и он устроил… небольшую, но очень уютную и красивую церковку», — пишет митрополит Евлогий. Храм этот был освящен 16 ноября 1938 г.

В 1947 г. в день ангела батюшки, в праздник, посвященный святому Георгию Победоносцу, в кладбищенской Успенской церкви, прошла церемония, посвященная открытию памятника отцу Спасскому. Памятник освящал митрополит Владимир (Тихоницкий). Газета «Русская мысль», писала: «Отец Георгий похоронен в склепе нижней церкви. Надгробный памятник ему, очень изящный, исполнен Альбертом Бенуа (икона в триптихе изображает Божию Матерь Сурдетскую, исцелившую отца Георгия в младенчестве, по обеим сторонам апостол Иоанн Богослов и св. Георгий Победоносец)».

Не только память о замечательном русском пастыре продолжала жить в сознании его духовных детей из числа русских эмигрантов, но и его заветы нашли продолжение в делах благочестивых и добрых людей. В память о своем духовнике в Париже была организована инициатива социального призрения, устроен т.н. «Очаг русской девушки имени отца Георгия Спасского», где за умеренную плату в 7 000 франков в месяц обеспечивался полный пансион".

1.2.2 ЭМИГРАНТЫ ВТОРОЙ ВОЛНЫ

Помимо небольшого числа, оставшихся от бизертского сидения русских моряков, в конце 40 — начале 50-х годов община соотечественников в Тунисе, пополнилась новыми пришельцами. Русский церковный источник сообщал о том, что в 1949 г. часть перемещенных лиц из лагеря в Зальцбурге переселяли в разные страны, в Аргентину, Бразилию, Венесуэлу, Канаду, Австралию, США, Чили. «Были среди этих людей также те, кто уехал в Тунис и Марокко». Представители «первой» волны продолжали жить по своим представлениям, в соответствии со старыми традициями, по заведенному укладу. Работали, молились, встречались для общения, вспоминали былое, чтили историю и памятные даты. Большинство общественно значимых событий, так или иначе, было связано с флотом, с прошедшей эпохой. Например, отмечая юбилей создания Навигацкой школы, от которой в России пошли многие флотские традиции, первым делом отслужили по этому воду специальную церковную службу. Местные клирики поздравили своих прихожан — отставных моряков. Выпускник Морского корпуса (1901г.), контр-адмирал А. И. Техменев (+ 1959) выступил на собрании с докладом, в котором вспоминал русскую историю, гордился Петром I и его эпохой. Традиционно отмечались царские дни, газеты тех лет писали: «25 декабря 1952 г. в храме Александра Невского в Бизерте протоиерей К. Малиженовский отслужил панихиду по Николаю II и царской семье».

В центре церковного внимания, как обычно оставались дети, для которых устраивали специальные праздники. Русский настоятель писал о «Елке» и Новогоднем празднике организованном сестричеством храма св. Александра Невского: «После игр и резвых шалостей, дети, радостные и утомленные, разошлись. Начали веселиться и вспоминать минувшее — взрослые; пение, танцы и дружеская беседа за стаканчиком „африканского“ затянулись до позднего вечера».

Одним из последних священников связанным с Западно-Европейским Экзархатом в Париже был протопресвите Николай Николаевич Афанасьев (1893−1960гг.) известный русский богослов. Родился он в Одессе, учился в университете, участник первой мировой войны, с 1920 г. в эмиграции. В 1925 г. окончил богословский факультет Белградского университета, преподавал в Скополье в 1925—1930 гг. В 1930 г. переезжает в Париж и становится профессором канонического права в Свято-Сергиевском Богословском институте. В 1940 г. Н. Афанасьев принимает рукоположение в священный сан. С 1941 по 1947гг. служит настоятелем русского прихода в Тунисе, в последствии в Бизерте. В 1950 г. отец Николай защищает докторскую диссертацию по богословию. Умер в Париже.

С появлением представителей «второй» волны, церковь в Тунисе оказывается в подчинении зарубежников. Очевидно, определенную роль в этом сыграл прибывший в страну священник карловацкой ориентации. «Тунис посетил известный на юге Франции миссионер о. иеромонах Феодосий… вдохнул новые силы в сердца уставших и ослабевших русских изгнанников», — писал один из местных корреспондентов в Париж. В 1947 г. газета Русская мысль" сообщала: «После временной советизации русской православной церкви в Тунисе, русская колония, не разделяющая московской позиции, вновь обрела свой храм… отслужена панихида по всем русским людям, замученным в СССР и умершим без погребения…».

Русский храм пострадал от бомбардировок, которым подвергалась военно-морская база во время военных действий. В 1949 г. «Русская мысль» сообщала: «Стараниями 25 русских семейств и игумена Феодосия, храм теперь полностью восстановлен и открыт для богослужений. Французское правительство ассигновало на ремонт 957 000 франков. Остальные суммы, до полутора миллионов, были собраны среди верующих».

В Тунисе сложилась достаточно большая русская колония, с активной церковно-приходской жизнью. Руководство Зарубежной церкви видело перспективность этой общины и в этой связи приняло решение направить в Северную Африку архиерея, с целью устройства отдельной епархии. Этим русским архиереем стал владыка Пантелеимон. Архиерею часто приходилось служить за священника из-за болезни настоятеля. Не обошлось в Тунисе без конфликтов с местными греческими клириками. О разногласиях между русским и греческим духовенством из-за канонических юрисдикций, сообщалось в прессе: «Конфликт, вызванный приездом архиепископа Пантелеимона в Северную Африку, пока не разрешен. Назначенный управлять православными русскими приходами, находящимися в ведении Зарубежного Архиерейского Синода, без предварительного соглашения с патриархом Александрийским, которому канонически подчинена вся Африка, он прибыл к месту своего нового служения. Это вызвало немедленную реакцию со стороны греков. Только что налаживавшееся сотрудничество в постройке совместных православных церквей, нарушилось и патриарх запретил своему духовенству общение с русскими священниками, поминающими архиепископа Пантелеимона».

Архиепископа Пантелеимона сменил преосвященный Нафанаил (1906−1986гг.). Владыка Нафанаил, происходил из старинного русского рода князей Львовых. Его отцом был Владимир Николаевич Львов (род. 1872 г.), крупный помещик Самарской губернии, депутат IV Государственной Думы, предпоследний обер-прокурор Святейшего Синода (03/16.3.1917−7.1917гг.), принимал участи в Корниловском мятеже, затем, в эмиграции, он проживал в Берлине, после вернулся на родину и окончил дни свои в Тобольской ссылке.

Будущего архиерея, в миру звали Василием, родился он в Москве. Учился в гимназии в Санкт-Петербурге, в реальных училищах в Бугуруслане и Томске. Далее перед угрозой коммунизма, в массе тысяч русских беженцев, эмигрировал в Китай. В 1922 г кончил Харбинское реальное училище, после окончания, которого работал рабочим на Китайской Восточной железной дороге до 1929 г. С 1928 по 1931гг. учился на вечерних богословских курсах. Был келейником, некогда знаменитого Камчатского миссионера архиепископа (в последствии митрополита) Нестора /Анисимова/. В 1929 г. Василий Львов принял монашество, в постриге получил имя Нафанаил, рукоположен в сан иеромонаха. Трудился законоучителем в детском приюте при Доме милосердия в Харбине. В период с 1935 по 1936гг. находился на миссионерском поприще в штате Керала, в Индии. В 1936 г. удостоен сана архимандрита, с 1937 по 1939гг. был начальником православной миссии на Цейлоне. С 1939 г. отец Нафанаил проживал в монастыре пр. Иова во Владимировой (Ладомирова) в Карпатах, с 1946 г. призван к епископскому служению в качестве правящего архиерея Брюссельской и Западно-Европейской епархии РПЦЗ. После 1951 г. преосвященный Нафанаил возглавлял епархию Северной Африки с центром в Тунисе, с 1954 г. он был переведен в Берлине, в 1966 г. стал настоятелем обители пр. Иова в Мюнхене, в 1981 г. получил сан архиепископа.

Епископ Нафанаил (Львов), по прибытии в Тунис, увидел необходимость более интенсивной работы с целью расширения церковной жизни в русской среде, оценил возможности и решил строить новый русский храм. Местом для будущей церкви избрали столицу — город Тунис. Задумывалось, что это будет кафедральный собор для всего Магриба. На страницах прессы тех лет находим интересные подробности: «Этот памятник древнему русскому благочестию был задуман давно, но осуществление его началось благодаря исключительной энергии епископа Нафанаила… Высокообразованный и проникновенный духовный проповедник, отлично знающий европейские языки, епископ Нафанаил увлек за собой всю паству, победив царивший до него здесь скептицизм. Начался приток пожертвований. Лаской и духовным обаянием владыка объединил всех, сумев заинтересовать постройкой церкви и местные гражданские власти…».

По некоторым данным, в Северной Африке проживало тогда около 4 000 русских, не считая легионеров. Закладку церкви совершил 11 октября 1953 г. еп. Нафанаил /Львов/ в сослужении настоятеля протоиерея Малиженовского. Строителями нового храма были русские архитекторы Козмин и Логодовский. Русская пресса, в те дни сообщала о том, что на праздничном богослужении «бей был представлен генералом Бахчи, резидент — начальником дипломатического кабинета, маркизом де Шуазель». От лица русской общины в Тунисе присутствовал старшина колонии адмирал Техменев.

Интересная подробность: «В углублении, под будущей алтарной стеной замурована грамота, написанная на русском, французском и арабском языках… Грамота эта, художественно исполненная, была воспроизведена в местных газетах».

Владыка, подходя к вопросу строительства, проявил сметку и мудрость, он сумел заинтересовать и подключить к делу архитектора и подрядчика, занятых на строительстве рядом стоящих зданий. Получилась экономия на транспорте, подъемном кране, строительной технике, сокращение расходов по наблюдению за строительством. Но, как известно, доброе дело всегда сопровождается искушениями, особенно у русских… все остановилось.

Так вот, в самом разгаре стройки Синод резко перевел епископа Нафанаила в Германию, «где ему было назначено особое послушание, по поводу которого тунисской пастве не было дано никаких объяснений». Со скорбью и горечью прихожане взирали на то, как Синод запутался в обещаниях. Церковь все это время оставалась без настоятеля. Присылались временные командированные священники из Парижа, «что связано с большими расходами, в то время, как у прихода на учете каждая копейка в связи с постройкой храма». Пока суть да дело, «прекратила существование налаженная владыкой детская школа, в которую ему удалось привлечь небывалое до сих пор количество ребятишек, без обычных упреков по адресу родителей, а исключительно лаской и умением подойти к детям, которые все сразу к нему привязались».

Тем временем «умер староста церкви С.С. Плешко, вкладывавший в дело постройки всю свою душу». Прихожане совершенно справедливо замечали: «…нам думается, что конфликты в недрах правящего епископата и дисциплинарные взыскания, если таковые вообще бывают, не должны быть заметны для паствы». Однако Синод упорно стоял на своем, выдерживая пассивную оборону и, водя за нос своих пасомых, очевидно полагая, что овцы предназначаются только для стрижки, исключая пастьбу.

В последствии церковь была достроена. Посетивший в наши дни Тунис российский корреспондент писал: «…Это небольшое белоснежное здание с покрытым глазурью куполом, увенчанным золотым православным крестом, напоминает старинную церковь где-нибудь под Владимиром или Псковом. Глядя на нее, забываешь, что находишься за несколько тысяч километров от России, на африканской земле. Теперь, когда Тунис разросся, церковь Воскресения Христова оказалась в самом центре города, на проспекте Мухамеда V». Адрес храма Святого Воскресения и святителя Киприана Карфагенского: 12, Avenue Mohammed V, Tunis, Tunisie, N-Afrique.

Среди замечательных русских людей связанных с Тунисом, следует назвать имя знаменитого подвижника святителя Иоанна (Максимовича), который по долгу архипастырского служения посещал свою паству в этой африканской стране в 1952 г.

С 1992 г. русские церкви в Тунисе принадлежат Московской Патриархии, в настоящее время служит там отец Дмитрий Нецветаев.