Парламентская газета | Юрий Махрин | 18.08.2003 |
Итут неминуемо возникает такой непростой вопрос, у матерей, жен, отцов, ставящих кресты, предельно обостренное чувство потери близких? Ведь горе застит глаза, затмевает ум, и человек уже не в состоянии поразмыслить: что надо соблюсти — вековую дедовскую традицию или скороспелую моду. Довелось услышать и такое: «Кресты ставят, где попадя, люди, не обремененные образованием, культурой». Что ж, доля истины тут есть. Кстати, у наших предков такой традиции не было — ставить памятные знаки на месте гибели людей.
В Толковом словаре живого великорусского языка Владимира Даля говорят слову «памятник» предшествуют только два пояснения — «надгробный, надмогильный». Выходят, они неразрывны: немой кладбищенский холмик и православный крест над ним. Так, и только так.
— А гора Машук, а Черная речка! — слышу возражение.
Но ведь Пушкин, Лермонтов — это, как говаривали в старину, могутники — могучие богатыри. Великие люди. Они приходят в мир далеко не в каждом столетии. Приходят навечно. Угаснет одно поколение людей на земле, третье, а тропа к месту гибели гениев не зарастает. Их имена, их память — нетленны.
Ну, а удел простых смертных иной. Посмотрите, что творится на кладбищах деревень, поселков, городов. Сколько позабытых, заброшенных могил! Кресты, ограды, памятники покосились, повалились… А на них надписи: «Умер…1968 г.», «Умерла…1975 г.». Совсем недавно ушли в мир иной — и полное забвение… Память — это свойство души хранить былое, имена и лица тех, кто качал твою колыбель. А не стылые мраморные изваяния сами по себе.
О поветрии ставить кресты на пустырях и возле дорог говорил я со старейшей жительницей белгородского села Прелестное, у околицы которого начинается знаменитое во всем мире танковое Прохоровское поле.
— Всему свое место! — словно заповедь, изрекла 94-летняя Ульяна Васильевна Анисимова.
Я вспомнил ее слова, едва оказавшись у курского села Клюква. Прежде чем сфотографировать крест, пришлось достать из «Жигулей» лопату с венком.
— Видите, шерсть и на кресте, и около? Коровы любят подойти сюда, почесаться. И, вишь, не только… - чесаться, но и, прости Господи, ошметки оставлять, — говорит местная жительница, наблюдавшая за моими попытками навести порядок.
Да, «воистину, всему свое место"… На улице Всеволода Вишневского в Москве как-то появилось подобие часовни. Продолговатый деревянный ящик с раздвижными, как в книжном шкафу, стеклами, а внутри — лампада. Она горела и днем, и ночью.
У мини-часовенки разгорались, не раз был свидетелем, споры. Одни говорили, что это — гримаса нашего атеистического воспитания. Истинно верующие знают твердый порядок: лампадке место в святом углу дома, а не посреди улицы.
Другие отвечали:
— У нас теперь полная свобода, и личное дело каждого, где и как поминать умершего!
Вот ведь как разумеют свободу: поступай как душеньке угодно.
Та часовенка простояла недолго. Вдруг исчезла. Не ведаю, то ли дорожники убрали ее — мешала проезду спецмашин. То ли мать семнадцатилетнего юноши, попавшего под колеса на этом месте, осознала наконец: «Всему свое место!».
Именно эти слова услышал я и от жильцов дома номер 61 по Дмитровскому шоссе. Здесь десять лет назад произошла трагедия, потрясшая и столицу, и всю Россию. Грузовая машина, перевозившая мебель, столкнулась с бензовозом, и жидкость хлынула на дорогу. На беду рядом остановился троллейбус 78-го маршрута. Одна искра — и все окрестность оказалась в огненном шаре…
Уже на второй день под окнами дома 61 начали появляться кресты, венки, фото в траурном обрамлении, а затем и памятники.
— Не жизнь была, а ежедневная пытка, — рассказывали мне местные жители. — Представляете, под окнами — кладбище. То рано утром вдруг полоснет по сердцу голосьба. То раздастся бас священника — его привезли, чтобы отслужил панихиду.
Года три назад это подобие кладбища все-таки исчезло. Рабочие «Мосводоканала» начали чинить коммуникации. Они по просьбе жителей дома 61 убрали кресты и памятники.
…Фотоснимки, сделанные у села Клюква, я показал настоятелю Никольского храма Курска Никодиму. Как он относится к крестам на грязной обочине?
— Где бы ни стоял наш православный крест — благое дело! Увидит человек — остановится, перекрестится, помянет Бога.
И совсем иначе думает Валерий Иванович Захаров, гендиректор «Софтелекома», что в Пушкинском районе Московской области:
— Душа усопшего мечется между двумя теми крестами — на могиле и месте гибели человека. Вот к чему приводит пренебрежение дедовскими традициями!
Показывал фотоснимки сотрудникам ГАИ Московской, Курской, Белгородской, Одесской областей. Поразительно единодушны:
— А что? Нормально, кресты на обочинах дорог напоминают лихачам, какая судьба их ожидает.
Автолюбитель Николай Смолкотин из села Клюква так рассуждает:
— Я часто проезжаю здесь. Увижу крест и памятник — и захолонет сердце. Такое потрясение ослабляет внимание — пусть знают это автоинспекторы…
Московские автолюбители не удивляются суждению стражей порядка на дорогах.
— Они ведь до чего додумались: устраивают выставки искореженных в авариях авто. Думают, что делают благое дело: человек — существо ранимое, и нельзя наносить такие удары по его психике.
Крест у дороги… Собрать бы за «круглым столом» автолюбителей, психологов, сотрудников ГАИ, журналистов, медиков да поразмыслить над этим явлением, укоренившимся только у нас в России.
«Гиблое, кровавое место» — так москвичи отзываются о стыке двух шоссе у кинотеатра «Ереван» — Дмитровского и Коровинского. Здесь, на очень крутом изгибе, ежегодно происходит несколько крупных аварий с жертвами. В час беды на месте гибели людей появляются траурные венки. А вот крестов, памятников никто не воздвигает. И ходят сюда родственники погибших, чтобы выплакать горе, пока не завянут цветы.
Ходят на кладбища — к могилам близких. Чтобы и горевать, и помянуть добрым словом родных, возложить цветы. Кладбища, утверждал знаменитый наш скульптор Сергей Коненков, — «это парки добрых воспоминаний».