— Храм — это дом Божий. Сорок сороков московских церквей с мощами святых, чудотворными иконами, со звоном колоколов позволяют нам и Москву назвать домом Божьим, — сказал кинорежиссер Никита Михалков, вручая мэру Москвы Юрию Лужкову уникальную книгу в золотом ореоле заглавных букв — тиснением 24 карата.
Тронутый подарком, мэр обнял издателя. Но, когда с открытых страниц устремились ввысь божественные купола, я невольно подумал о человеке, который обошел с молитвой и фотоаппаратом все до единого храмы столицы. Семь лет (святое число) продолжалось это удивительное паломничество, из которого и вышел великолепный фолиант с небесными буквами на сияющем супере: ?Храмы Москвы?.
Я в мастерской фотографа Вадима Шульца. Он? живет? за кулисами Центрального театра кукол им. Образцова, куда пришел еще мальчишкой; был кукольным парикмахером, ведал кукольным складом, потом ушел в армию, а затем снова явился в театр — уже в качестве фотографа. С тех пор до самой смерти Сергея Образцова они были неразлучны. Вадим Шульц зафиксировал чуть ли не по дням последние годы жизни художника, проиллюстрировал все его книги.
— А как же возникли твои? Храмы?
— Эта книга, — говорит Шульц, — тоже как бы завещана Сергеем Владимировичем. По просьбе Образцова для его? Ступеней памяти? я снял свой первый московский храм — церковь Рождества Христова в Сокольниках, где (нынче уже сто лет назад) крестили новорожденного Сережу. Вернее, крестили его в деревянной церковке, на месте которой поставили большую каменную. И мальчик Сережа Образцов собирал на нее пожертвования.
Образцов вспоминал: ?Мне десять лет. У меня на шее запечатанная кружка со щелкой, куда кидать денежки — на постройку храма. Я очень горжусь поручением…? Это из? Ступеней памяти?. И, стоя со своим фотографом на ступеньках своего храма, он скажет: ?Думаю, в этих стенах не меньше трех моих кирпичей лежат?.
— То был его шаг к Богу, — размышляет Вадим. — Помню, я тогда подумал: ?А каким будет мой кирпичик? Я крестился поздно, в 22 года, когда крестил дочку. Через год после смерти Сергея Владимировича начал фотографировать и другие московские храмы. И когда снял первую сотню, тут, кажется, осознал: вот он, мой путь.
В ходе этой грандиозной работы, поглощавшей Шульца целиком — все его мысли, время, силы и средства, возникла цель: создать книгу, куда войдут все московские храмы — сохранившиеся и восстановленные из некогда легендарных? сорока сороков?, а также поставленные уже в годы? перестройки?. Подобная съемка исключала чисто технический подход. Чтобы храмы явились с фотографий живыми и трепетными, надо было войти в их вековую жизнь, тайну создания, архитектурную специфику, почувствовать их святость и красоту… Вадим чуть не в каждом побывал на службах, беседовал со священниками, советовался с историками, искусствоведами, архитекторами, работал в архивах и библиотеках. И тут обнаружил 13-томное издание? Альбомов русской старины?, выпущенное в 80-х годах ХIХ века крупнейшим русским фабрикантом Николаем Найденовым. Четыре его? Альбома? были целиком посвящены церковным святыням. Лучшие фотографы того времени сняли тысячу (!) московских храмов, практически все? сорок сороков?. Судя по фотографиям, все эти церкви, соборы и монастыри были замечательно ухожены, блистали благолепием. То был образ эпохи. С тех пор утекло много воды… И вот спустя более ста лет скромный театральный фотограф отважился дать образ нашего времени: каков же сегодня московский дом Божий?
А теперь представим, что значит снять несколько сот сложных архитектурных ансамблей (а каждая церковь — это ансамбль, и ни один храм в Москве, при всем соблюдении канонов, не похож на другой), живущих в огромном, тесно застроенном мегаполисе, строго охраняемых — кремлевских и монастырских, — затерянных в? кривоколенных? московских переулках, закрытых наглыми современными высотками… Человеку, идущему на эдакий подвиг, нужно не только вдохновение — он должен ощущать Москву, как самого себя, быть частью ее. Иначе говоря, самому быть плоть от плоти Москвы.
— Я родился и вырос на Большом Каретном, о котором пел Владимир Высоцкий, — рассказывает Шульц. — Наверное, пел и про меня, ибо мы жили не только на одной улице, но в одном доме: он в четвертой квартире, а я двадцатью годами позже родился в девятой. Когда в Москве к Олимпиаде сносили старые дома, я их фотографировал — на память, облазил все закоулки. А теперь стал еще и? высотником?. Снимал храмы со всех? небоскребов?. Впрочем, на главных московских высотках вполне комфортабельно, а вот на крышах старых домов страшновато: ржавые, покатые, грязные, с провалами, с трупами кошек и птиц, всюду провода и антенны… Жители помогали. Видя, как я мучаюсь, пускали в свои квартиры, на балконы. А узнав, что снимаю, сажали за стол, кормили, чаем поили.
— Ты знаешь, так сказать, в лицо всю православную Москву. Есть, наверное, и самые любимые храмы?
— Люблю Николу на Берсеневке. Когда впервые возле него стоял, подумал: а ведь русский мужик шапку ломал не только перед Богом — перед красотой. Люблю Чудовку в Хамовниках, Всехсвятскую на Соколе…
Задумав книгу московских храмов, Шульц был уверен, что самое трудное — это съемка. Но оказалось, что куда труднее найти издателя. Фотограф обращался к десяткам богатых и сверхбогатых людей, показывал фотографии, увлекал историей и значением храмов, воскрешал имена знаменитых благотворителей — все было напрасно. Перед ним словно встала глухая стена: многие восхищались проектом, его важностью и красотой, но — никто не брался финансировать столь нужную книгу. Чем дальше продвигалась работа, тем призрачнее казался успех. И вот однажды…
В тот день в состоянии, близком к отчаянию, Вадим зашел в книжный магазин при храме Святой Троицы на Пятницкой и, подойдя к витрине, не поверил своим глазам: перед ним стояла его книга — сверху огромными буквами? Храмы?, сбоку и снизу фамилия автора — Шульц. Решив, что сходит с ума, взял ее в руки. Храмы оказались петербургские, фотографии не эксклюзивные, из старых изданий, автор — всего лишь однофамилец.
— Я был потрясен. Но эта удивительная встреча дала мне новый стимул. Я понял, что не одинок, что моя работа действительно нужна. Что касается невероятного совпадения имен, то это уж точно было счастливое знамение. Все вдруг круто переменилось. Появился совершенно потрясающий труд настоящего подвижника и энтузиаста Петра Паламарчука — четырехтомник? Сорок сороков?, выпущенный в Париже издательством ИМКА-Пресс, а теперь переизданный в России. Правда, в отличие от моего проекта, фотографии здесь были только черно-белые. Не будучи профессионалом, Паламарчук снимал чисто визуально и скорее символически. Зато снял не только? живые?, но и все закрытые храмы, и все места в Москве, где когда-то стояли храмы: к примеру, площадь Восстания, разбитую на месте старого кладбища с церковью. Я бросился искать этого человека. Мне хотелось показать ему свой труд, но… Пока я его искал, Петр Паламарчук внезапно скончался. А ведь он был всего на два года старше меня.
И все же Шульц ощутил, что лед тронулся. Им владело предчувствие. Спустя несколько дней, когда был снят последний храм, Вадим ехал в машине, слушая? Эхо Москвы?. Кинорежиссер Никита Михалков в прямом эфире размышлял о православии и значении Церкви. И Вадим рванул на Новый Арбат, к подъезду, из которого, выйдя из радиостудии, должен был появиться Михалков. Он вышел со своей свитой. Шульц сказал ему на ходу: ?Я семь лет снимаю московские храмы. Снял все?. Михалков остановился: ?Это интересно, — сказал он. — Позвоните мне, — и подал визитку. — Привезите с собой весь материал?.
Уже на следующий день фотограф был у него. Показал слайды. Рассказал о своих предшественниках: Найденове, Паламарчуке… ?Значит, вы третий, — заметил Никита Сергеевич. — Что ж, Бог троицу любит. Если позволите, третьим буду и я?.
— Он по сути спас мне жизнь, — говорит Шульц. — Если бы эта книга не вышла, не знаю, что бы со мной было. Ведь я только этим и жил: истратил все, что имел, забросил семью. После встречи с Михалковым у меня был такой подъем, что я осмелился написать даже тексты к своим храмам.
— Скажи, а не странно ли: Шульц в Питере, Шульц в Москве… Возрождают историю России.
— Что же тут странного? Если не считать это случайностью, я бы сказал: возвращаются традиции. Русскую историю, культуру испокон века запечатлевали немцы, французы. Особенно в издательском деле. В начале прошлого века почти все открытки по русскому искусству — немецких издателей, каждая вторая фотография из русской жизни — образно говоря, Шульцев и Штольцев. Те же найденовские? Альбомы русской старины? выпущены в типографиях Шерера и Набгольца. Что касается меня, то я лишь наполовину Шульц. Я знаю своих предков до седьмого колена, где-то в? седьмом? — родство с Герценом, прапрадед Шульц был бароном…
Прапрадеда Вадима Шульца по русской линии — Ивана Кондратьевича Полякова — я нашел в ЦИАМе (Центральном историческом архиве Москвы). И, скажу вам, пути Господни неисповедимы: промышленник, коммерции советник, гласный московской городской Думы, потомственный почетный гражданин, Иван Кондратьевич был приятелем Николая Алексеевича Найденова. Но мог ли он даже представить, что (в совсем уже другой России, прошедшей через десятилетия воинствующего атеизма, и мучительно возвращающейся к своим истокам) его праправнук возвратит деяние Найденова на круги своя?..
Москва
