Десять лет назад московский (напротив Моссовета) храм Святых бессребреников Косьмы и Дамиана перестал быть типографией и вернулся к верующим.
Сегодня храм и община курируют несколько интернатов для детей-инвалидов, сотрудничают с Институтом протезирования, другими больницами.
— В вашем храме, в комнате для крестин, есть аквариум и даже маленький зверинец…
— В моем детстве в восьмиметровой комнатке в коммунальной квартире в избытке жили рыбки, птицы, кошки, собаки… Всегда знал, что стану зоологом. И стал.
На последнем курсе биофака нам читал генетику Андрей Викторович Платонов — из разогнанных в свое время генетиков. Шел 1964 год, немножко потеплело. Он нам рассказывал про законы Менделя и многое другое, что в наших институтах тогда не преподавали, — и у нас прямо-таки открылись глаза на эволюцию, на все циклы развития растений и животных, чередование поколений и т. д. С помощью генетики весь тот механизм эволюции, который мы изучали, стал сразу понятен. Тогда для нас это действительно было откровением. И, как нередко бывает, талантливый любимый преподаватель определил дальнейший выбор.
Я пошел работать в Институт общей генетики. В 1968 году защитил диссертацию. Но года через три я все больше стал тяготеть к тому, чтобы начать служение в церкви.
— Вы сами из верующей семьи?
— Нет, мама не была религиозной, хотя не была и атеисткой. К вере я относился с уважением, но сам в это не входил. Для меня с детства огромное значение имела семья моего друга Павла Меня. Это младший брат отца Александра Меня. Он сейчас как раз занимается фондом его имени и заведует книжным киоском в нашем храме.
Александр был старше нас на 4 года. В раннем возрасте это очень большая разница. Поэтому в те годы мы общались мало. Но все равно, почти ежедневно бывая в их семье, я чувствовал его влияние. Помню, у них в доме был шкафчик с иконами, который закрывался, чтобы их не видели посторонние. Время было послевоенное, рискованное, страшное.
Отец у Меней был инженером, мать закончила филологический факультет пединститута. Ее двоюродная сестра Вера Яковлевна Василевская была человеком исключительной религиозной глубины, так что дети жили в религиозной православной атмосфере. Об этом сейчас вышла замечательная книга Веры Яковлевны «Катакомбы ХХ века». Она принадлежала к катакомбной православной церкви, ушедшей в подполье в 1927 году.
Реальность невидимого мира и бытия Божия я почувствовал в 19 лет — и сразу в тот же вечер побежал к Павлу, чтобы ему об этом рассказать.
— А как это произошло?
— Просто однажды прекрасным летним вечером я почувствовал, что за этим миром есть нечто…
— Просто? Однажды?
— Ну, наверное, это было связано с сильным чувством к одной знакомой девушке. Правда, у нас дальше с ней не сложилось, но на пике такого радостного мироощущения, влюбленности… То есть я пришел к вере не от горя и разочарования, а как раз наоборот, от радости, от благодарения. И в дальнейшем так оно и шло.
Мы проводили у Александра Меня семинары по Евангелию — в маленьких группках. Это была его любимая идея. Потому что в церкви люди часто приходят и уходят, даже не зная друг друга. А важно именно создание общины. И вот кирпичиками общины были такие группы.
— С Александром Менем вы к тому времени уже сблизились?
— Да. Разница в возрасте уже не была критичной, но я всегда ощущал его старшинство — он был человеком очень зрелым. Он вообще рано сформировался и в 12 — 14 лет уже составил план своей жизни: каким он будет, что сделает, что напишет — и так это все и выполнял. Каждый раз общение с ним было мощным импульсом для творчества, молитвы, жизни в церкви. Он действовал на людей вдохновляюще.
Главное, наверное, в том, что он сумел объяснить советскому человеку, для чего нам нужна Церковь и для чего нам нужна Библия. Все это он сумел объяснить обычным языком, на котором говорили простые люди. И написал целую серию книг о Библии, о Церкви, чтобы люди могли это читать и осваивать. Он совмещал напряженнейшую пастырскую работу с работой писателя-богослова, философа, историка. На примере отца Александра я понял, что Церковь нужна людям, нужна стране, что, в сущности, все наши проблемы упираются именно в необходимость духовного пробуждения.
— В 70-е многих служителей церкви пыталась вербовать Госбезопасность. Вам это тоже пришлось пережить?
— Я прослужил 16 лет дьяконом в церкви Знамения Божьей матери — у метро «Речной вокзал» на Фестивальной улице. Меня долго не рукополагали в священники — даже когда я с отличием окончил Духовную Академию. Думаю, потому что с самого начала обучения в Семинарии я отказался сотрудничать с органами Госбезопасности. Сотрудничество предлагалось всем студентам. Кто-то соглашался, кто-то — нет. Не все доносили, но для власти было важно хотя бы формальное согласие, чтобы человек поклонился им, изъявил готовность сотрудничать. Как сейчас говорят, важно было, чтоб человек прогнулся.
Дьякон — что-то вроде лаборанта в НИИ, подсобная рабочая сила. Меня эта ситуация угнетала, потому что я был лишен возможности проповедовать, помогать людям. Уже шла перестройка и, как ни странно, в Совете по делам религии рекомендация уже отпущенного из ссылки Глеба Якунина возымела положительное действие. Хотя до этого знакомство с ним могло только испортить карьеру. А мы были знакомы с юности. Он вместе с отцом Александром учился в Пушно-меховом институте. Глеб институт закончил, а Александра «завалили» уже на последнем госэкзамене и отчислили.
Так я в 50 лет стал молодым начинающим священником. А в конце 1989 года мне уже предложили баллотироваться в Моссовет, и я был туда выдвинут от Курчатовского института. Я согласился. Люди только-только начали открывать для себя, что такое Церковь, и это участие мне казалось важным.
После убийства отца Александра Меня в 90-м мы решили воссоздать его общину здесь, в Москве. Нам пошли навстречу, и в 91-м нам передали это здание — в нем тогда была типография. Через полгода начались богослужения. Первая литургия у нас была 19 декабря 1991 года, через год и два месяца после смерти отца Александра Меня.
— Что думаете о сегодняшних отношениях общества и Церкви?
— Общество дает Церкви огромный кредит доверия. Это начало нарастать где-то с середины 80-х годов и идет до настоящего времени. Прежде всего это выражается в чрезвычайно уважительном отношении к священнику со стороны самых разных людей. Даже когда приходишь в больницу, врачи, персонал всегда стараются пойти навстречу, несмотря на режим, карантин…
Важно, чтобы служители Церкви в своем подходе, отношении к жизни, к окружающим проявляли себя как истинные ученики Христа. Несли бы любовь, терпение, мир и внутренне изменялись бы, ориентируясь не просто на получение каких-то даров, но на то, чтобы эти дары нести дальше. Нести тем, кто в них нуждается. Чтобы они воспринимали всю свою жизнь как служение — служение Богу и ближним.
Что касается самой Церкви, тут упреки скорее могут быть не к структуре Церкви, не к тому, какой она вышла из советской эпохи, — упрек скорее к качеству нас самих, служителей Церкви. Многие априори воспринимают Церковь как тихую гавань, где можно укрыться от житейских невзгод и решить какие-то свои проблемы.
Печально, когда некоторые служители Церкви своими проповедями сеют раздор — религиозную и национальную вражду…
— Такое впечатление, что люди в вашем храме знакомы, дружны, держатся друг друга.
— Созидать общину можем только мы сами, верующие. Это та работа, которая не может быть сделана со стороны — указом патриарха или кого-то еще. Это те малые группы, которые насаждал отец Александр Мень. Религиозная жизнь не может ограничиваться только церковными богослужениями. Она должна продолжаться и вне храма. Это не шляпа, которую снял — ушел, пришел — надел. И вне храма должен быть христианский социум. Это могут быть встречи, чтения Евангелия, совместные молитвы, беседы, общение, помощь друг другу, дружба. Из этого все вырастает.
— Какими мыслями вам больше всего хотелось бы поделиться?
— Наверное, самое важное — это сознание того, что Бог будет судить о нашей жизни прежде всего по двум заповедям: любовь к Богу и любовь к ближним. И эти две направляющие человеческой жизни должны находиться в балансе друг с другом. Любовь к Богу без любви к человеку может превратиться в некую теоретическую абстракцию. А любовь к ближнему без ощущения этой вертикали духовной жизни, без ощущения близости Божьей может просто обессилить человека — человек растворится среди множества проблем.
Голодного — накорми, раздетого — одень, больного — посети, находящегося с тюрьме — поддержи. «Сделаешь что-то одному из меньших братьев — сделаешь мне», — говорит Иисус. Делание доброго дела ради Христа наполняет смыслом само это дело, жизнь того, кто это делает, и жизнь того, для кого это делают. Как сказал апостол Павел, наше служение — служение примирения. Это, наверное, самое главное, что христиане должны понять.
И важно всем становиться взрослыми. Взрослость проявляется в том, что человек не объясняет свои промахи и недостатки дефектами государства, Церкви или соседей, а отвечает за них сам. Еще очень важно в нашей жизни мужество — переносить трудности, испытания, искушения… веря в конечную победу добра.
