Независимая газета | С. Абашин | 07.07.2002 |
В статье «Ислам в Казахстане: правда и вымыслы» с подзаголовком «Местные власти активно борются с попытками насадить идеи религиозного экстремизма» автор пишет, что, несмотря на то что ислам стал проникать на территорию Казахстана еще «…в период правления первого омейядского халифа Муавии Ибн-Суфьяна…», то есть с 661 по 680 гг., «ислам по-казахски» так и не стал «чистым», а представлял собой смесь ислама и местных языческих религий…" Ислам не носит у казахов «ортодоксального характера», а религиозные традиции «…тесно переплетаются с национально-бытовыми, а в последних до сих пор сохраняются живучие черты прежних верований: шаманизма и тенгрианства, своеобразных течений пантеизма…»
Из этих рассуждений видно, что автор знакомился с ситуацией действительно очень «непродолжительно». Начну с того, что ислам реально стал проникать на территорию современного Казахстана лишь в VIII в.
В быту казахов вплоть до самого последнего времени сохранялись, как и у всех других народов, исповедующих ислам, многочисленные пережитки доисламских или неисламских по происхождению обычаев и представлений. Можно найти среди них элементы шаманизма и даже следы так называемого тенгрианства, то есть поклонения древнетюркскому богу Тенгри. Правда, никакого отношения ни то ни другое к пантеизму не имели. Тенгрианство (существование которого, кстати, как самостоятельной религии пока остается под вопросом) — пример политеизма, то есть религии, признающей множество различных божеств. Что же касается шаманизма, то это скорее не вероучение, а особая техника общения с духами и божествами.
Впрочем, даже наличие пережитков шаманизма и тенгрианства не дает никаких оснований сомневаться в достаточной «чистоте» казахского ислама. В исламе нет «ортодоксии», то есть общепринятого, освещенного божественным авторитетом «символа веры», в соответствии с которым можно было бы отделить настоящий ислам от ненастоящего. Любой человек, признавая формулу «Нет Бога, кроме Аллаха и Мухаммед — Пророк Его», формально должен считаться «ортодоксальным» мусульманином. В то же время единого с точки зрения второстепенных догматов, многочисленных правовых, культурных норм и ритуальной жизни «ислама по-казахски», да и вообще ислама, никогда не существовало и не существует.
Следующий довод Комаева в пользу отсутствия причин для исламского фундаментализма заключается в том, что в Казахстане «…преобладает умеренный ислам суннитского толка…» При этом автор добавляет, что шииты в республике представлены в основном азербайджанцами, чеченцами и ингушами. Из этой фразы можно понять так, что шиитам автор отказывает в «умеренности». Как Комаев различает степень «умеренности» или «радикальности» того или иного направления в исламе — остается загадкой. Во всяком случае история дает многочисленные примеры радикализма как со стороны шиитов, так и суннитов. Надо полагать, шиизм провинился тем, что его, как считает автор, исповедуют чеченцы и ингуши. В действительности же чеченцы и ингуши никакого отношения к шиизму не имели и не имеют. Они — шафииты, то есть принадлежат к одному из толков того же самого суннитского ислама.
Главный методологический просчет или стереотип — это отождествление исламского фундаментализма и экстремизма. В действительности же это два разных явления, а значит, у них разные корни.
Что такое фундаментализм? Признаками фундаментализма в исламе считаются: идея очищения ислама от новшеств (отказ от многих народных ритуалов), в том числе нередко всего того, что связано с суфизмом и культом святых (поклонение могилам, радения и прочее); источником регулирования жизни верующего признается только Коран и Сунна, отсюда часто происходит отрицание роли мазхабов; особая роль приписывается джихаду. Считается, что все это противоречит «традиционному исламу», а значит — родилось не на местной почве, а привнесено извне. Различие между сторонниками этой точки зрения состоит лишь в том, какое иностранное государство, по их мнению, пытается насадить ислам в Центральной Азии.
Однако несомненным является тот факт, что фундаментализм в том понимании, как это было оговорено выше, созревал в самой Центральной Азии вполне самостоятельно. В частности, распространение фундаментализма в этом регионе было связано с учением, которое восходило к философским и политическим воззрениям Ахмада Фаруки Сирхинди (жил на рубеже XVI—XVII вв. в могольской Индии), носившего прозвище Муджаддиди-алф-и-сани. Ахмад Сирхинди принадлежал к суфийскому братству Накшбандийа и сформировал в его рамках новое направление, которое получило название Муджаддидийа. Одним из наиболее известных его последователей был Шах Валиаллах (XVIII в.), взгляды которого были наиболее близки к ваххабизму. В XVIII—XIX вв. Муджаддидийа широко распространилось по Среднему и Ближнему Востоку и стало идейной базой антиколониального движения в Индии, идеологией имамата Шамиля на Северном Кавказе, знаменем национальных движений в Курдистане и Афганистане (к нему, кстати, восходят нынешние талибы). Между прочим, в XIX в. англичане и многие русские ученые называли последователей Муджаддидийа ваххабитами, имея в виду некоторые схожие взгляды и политическую активность. В XVIII—XIX вв. учение Муджаддидийа получило большую популярность в Центральной Азии.
Все это означает, что та форма ислама, которая существовала в Центральной Азии и сохранилась до начала откровенных гонений на публичную религиозную деятельность, имела во многих своих проявлениях вполне фундаменталистские черты.