?Помню, в детстве я видел деревянный храм, построенный в пивной бутылке. Это поразило мое воображение, и тогда я не спрашивал себя: зачем? Л.Троцкий.
?Литература и революция?, 1923 г.
?Хозяйка Таня дает мне пивную бутылку, внутри которой из палочек и дощечек построена целая церковь…?
Л.Троцкий. ?Моя жизнь?, 1929 г.
Это может показаться странным: о храме в пивной бутылке, поразившем когда-то его детское воображение, ?красный Бонапарт? Лев Троцкий вспомнил сразу в двух своих книгах, хотя и по совсем разным поводам. Не потому ли так крепко запечатлелась в памяти одного из творцов октябрьского переворота эта, увиденная в степной Яновке, церковь? из палочок и дощечек?, что он и сам ощущал себя неким ЗОДЧИМ, могущественным пересоздателем этого странного и несовершенного мира? Все это было и с ним: благородный порыв, игра воображения прекрасный (хоть и причудливый) образ, представший внутреннему зрению, — грандиозный проект, требующий фанатического преодоления материала, — вдохновение демиурга, не предполагающее постановки вопроса? Зачем??…
Да, все это зарождалось еще в сельце Яновка, ?в царстве пшеницы и овец?, где в 1879 г. обосновалась семья переселенца с Полтавщины Давида Бронштейна, купившего у отставного полковника Яновского 100 десятин земли и еще 200 десятин взявшего в аренду. Говоря языком нынешних украинских законов, Бронштейн оказался? эффективным собственником?. Лев Давидович в мемуарах вынужден был признать, что его детство, прошедшее в? мелкобуржуазной семье?, ?не было детством голода и холода?. Поначалу Бронштейны жили в обыкновенной хате (?земляном домике?), потом построили? большой кирпичный дом под железом? на три выхода, в котором было семь комнат с лепниной на потолках. Это уже был настоящий панский дом.
Для Троцкого отцовские пенаты в Яновке были, по существу, первым и последним домом в его жизни. В Одессе, учась в гимназии, он квартировал в Покровском переулке у знакомых; в Николаеве тоже была? ученическая квартира?, а потом — странная? коммуна?, устроенная садовником Швиговским. Дальше — тюрьмы, ссылки, эмиграция… Обычная бесприютная жизнь профессионального революционера. Потом — революция, гражданская война, поезд, в котором Троцкий колесил по вздыбленной России несколько лет; апартаменты Кремля. Наконец — изгнание: сначала в Казахстан, потом — за пределы СССР… Все закончилось, как известно, смертельным ударом альпенштока, нанесенным бывшему советскому вождю сталинским агентом в особняке, предоставленном Троцкому президентом Мексики….
Ему казалось, что его ДОМ — это весь мир. В 1929 г. (Троцкий тогда жил на острове Принтипо возле Константинополя) он принялся за мемуары, начал вспоминать Яновку под Бобринцем — и не мог избавиться от ощущения, будто отправляется в путешествие в какую-то далекую, полузабытую, как бы и не существовавшую никогда, страну…
Но вот она, маленькая? страна? Льва Троцкого, с блеском описанная им в? Моей жизни?! Проехав от Кировограда какую-то сотню километров на юг в сторону Николаева, а потом свернув с трассы, вы попадаете в степь, кажущуюся безлюдной. Ближайшая железнодорожная станция, как и сто лет назад, — Новый Буг. До Бобринца, теперешнего райцентра, тоже неблизкий свет. Яновка еще держится, но, пожалуй, уже из последних сил…
В мемуарах Троцкий вспомнил о своем последнем посещении яновского дома, закончив эпизод словами: ?Теперь в нем (доме. — В.П.) помещается советская школа…?. Так и было: еще в середине 1970-х существовала в Яновке небольшая четырехклассная школа, и нам с друзьями этим летом удалось встретиться с ее последним директором. Он то и поведал, что здание довольно долго пустовало, а потом сельсовет продал его под снос, причем совсем по дешевке. Строил старый Бронштейн на совесть, поэтому покупатель изрядно намучился, пока разобрал бывшее имение.
В соседней Кетрисановке мы нашли дом Анатолия Васильевича Лактионова, сооруженный из бронштейновского кирпича. ?Дверь тоже его, — с удовольствием показывает Анатолий Васильевич свои? экспонаты?. — Правда, подкоротить пришлось немного: слишком высокая была?. Кирпича новому хозяину хватило еще и на летнюю кухню. К роли? экскурсовода? он, похоже, начинает уже привыкать: кто-то из любопытных нет-нет, да и заглянет… Не сделай судьба Троцкого лихой поворот в сталинские времена, был бы в степной Яновке какой-нибудь ?Симбирск-2?, не иначе… Старожилы из соседних с Яновкой сел тоже охотно заговаривают о хозяйстве Бронштейна. Почему-то все они, будто сговорившись, рассказывали нам одно и то же: как радовались все работавшие у пана, когда из Одессы или Николаева приезжал Левушка. Это чувствовалось сразу — в лучшую сторону менялось отношение к людям, из чего отцы и деды наших собеседников делали вывод, что это сын уговорил (или пристыдил?) отца-?эксплуататора?… На старом кладбище, на месте захоронения матери Троцкого, умершей в 1910 г., еще совсем недавно, говорят, можно было увидеть большую черную плиту. Но теперь плиты нет. Склон оврага напротив того места, где раньше стоял дом, порос травой. Травой забвения…
А вот в Бобринце сохранились два здания, принадлежавшие когда-то Давиду Бронштейну. Одно из них, красивый двухэтажный дом, в котором раньше располагались магазины, стоит прямо посреди базарной площади. Теперь в нем хозяйничают местные? новые украинцы?…
Мог ли представить Лев Троцкий, что история XX века столь решительно отвергнет его ПРОЕКТ ХРАМА? Его? царства свободы?, в котором счастье устанавливается насильственным путем — с помощью террора и трудовых лагерей? В? Литературе и революции? есть поразительный раздел под названием? Переплавка человека?. Речь в нем — о новом? коммунистическом бытие?, о замене семейного воспитания — общественным? коллективным творчеством?; о перемещении рек и гор; о строительстве народных дворцов на вершине Монблана и на дне Атлантики; о замене религии наукой; наконец — о переделке самой природы человека и сотворении? более высокого общественно-биологического типа, если угодно — сверхчеловека?. У Троцкого так и написано: сверхчеловека. Все смешалось: кажется, что великий коллективист Маркс пожимает руку великому индивидуалисту Ницше, ниспровергателю социализма…
Читать это жутко даже теперь, когда XX век закончился. Но парадокс судьбы Троцкого в том и состоит, что именно ему довелось быть едва ли не первым, кто бросится воевать со Сталиным и сталинизмом, как бы не замечая, что воевать-то приходится с явлением, к зарождению которого и сам он, Троцкий, приложил руку, строя свой? храм в пивной бутылке?…
7 июня 1933 года к Троцкому в Принтипо приехал молодой французский журналист Жорж Сименон. Лев Давидович согласился ответить на три его вопроса о ситуации в Европе. В разговоре с Сименоном он излучал спокойствие и невозмутимость. Из окна кабинета было видно Мраморное море. Устав от литературных занятий, хозяин любил спускаться на берег, чтобы посидеть с удочкой наедине с морскими волнами. Жил он в особняке, утонувшем в густом саду. Остров Принтипо — это географическое распутье Европы и Азии. Жоржу Сименону все здесь напоминало Лазурный берег: зелень, богатые виллы, ресторанчики с белоснежными скатертями, экипажи для прогулок, толпы утомленных солнцем отдыхающих, блаженство и покой…
А Яновка… Как и тысячи других украинских деревень, она крутилась в эти самые дни в жестокой мясорубке голодомора. ?Режиссеры? поменялись, но сценарий великой? переделки? человека и мира продолжал осуществляться… Сименон запомнил, что когда он появился в гостях у Троцкого, тот читал скандальный роман Фердинанда Селина? Путешествие на край ночи?. Писателя этого позже назовут? рыцарем Апокалипсиса?, предпринявшего крестовый поход против якобы обанкротившихся ценностей гуманизма и демократии… Апокалипсис по-французски выглядел иначе, чем Апокалипсис украинский образца 1933 года. Ощущал ли Троцкий себя невольным сотворцом того, что происходило с Украиной? И знал ли вообще, во что превратился там эксперимент, начатый в 1917 году? В Принтипо он писал? Историю русской революции? и был поглощен недавним прошлым. Хотя идея грядущей мировой революции не покидала Троцкого и здесь. Потому и стремился вынести свой приговор сталинизму, считая его? грандиозной бюрократической реакцией против пролетарской диктатуры в отсталой и изолированной стране?. ?Партия Ленина не существует уже давно, — писал Л. Троцкий в одной из статей 1939 г., — она разбилась о внутренние трудности и о мировой империализм?. Он спорит с теми, кто отождествляет ленинизм и сталинизм, большевизм и фашизм. Ему кажется, что все надо начать заново, и именно по этому — леворадикальному — пути стремиться вести возглавляемый им Четвертый Интернационал, отторгая вместе со сталинизмом и западноевропейскую социал-демократию…
С идеей диктатуры пролетариата Л. Троцкий не расставался никогда. Он долго вдохновлял издание? Бюллетеня оппозиции?, который издавался во Франции его сыном Львом Седовым. Любопытно, что среди тех, кто симпатизировал этому изданию, был и земляк Льва Давыдовича Владимир Винниченко, политический эмигрант, тоже живший во Франции. В архивах сохранились его письма в редакцию? Бюллетеня?. Во взглядах Винниченко и Троцкого на сталинизм, на судьбу социализма в СССР оказалось много общего… Д. Волкогонов, написавший книгу о Троцком, заметил, что в письмах этого изгнанника совсем не чувствуется ностальгии по родным местам. А вот земляки? красного Бонапарта? в последнее время вспоминают о нем довольно часто. В кировоградских газетах высказывалась даже мысль о? привлекательном туристическом маршруте?, ведущем в Бобринец и Яновку. Для сравнения вспоминают открытый в 1990 г. музей Троцкого в Койоакане (Мексика), где он жил, был убит и похоронен…
Представить подобные идеи воплощенными в жизнь довольно трудно. Ведь рецидивы? черно- белого? мышления останутся с нами еще надолго. Но имя Троцкого слишком прочно спаяно с историей XX века (и не только отечественной!), чтобы быть забытым. В чем-то оно даже символизирует прожитое историческое столетие с его иллюзиями и прозрениями, с напряженными и кровавыми исканиями той дороги к Храму, которая еще совсем недавно казалась многим единственно возможной…
