В эти дни любители литературы и ценители провидческих идей отмечают памятную дату — 180-летие со дня рождения великого русского писателя и мыслителя, одного из «вечных спутников человечества» Федора Михайловича Достоевского.
В нашей республике к юбилею классика приурочены выставки различных изданий его произведений — на языке оригинала и в переводах на молдавский и другие языки, литературные вечера, лекции о жизни и творчестве автора гениальных романов и «Дневника писателя», иные мероприятия.
В преддверии памятной даты (она приходится на 11 ноября) мы публикуем статью, в которой предпринята попытка пунктирно обозначить главные вехи творческого пути Достоевского, оценить его лепту в мировую литературу и историю общественной мысли.
По отзыву Горького, по силе таланта рядом с Достоевским можно поставить лишь Шекспира. И действительно, автор «Преступления и наказания», «Бесов», «Братьев Карамазовых», «Идиота», «Подростка» и «Записок из подполья» предвосхитил философские, психологические, социологические открытия ХХ века, сумел проникнуть в тайную тайных души человека, обнаружил в ней такие высоты и пропасти, о которых прежде мало кто догадывался.
Питомец натуральной школы, поначалу воспринятый читающей Россией как певец «бедных людей», «униженных и оскорбленных», Достоевский очень скоро «вырос» из гоголевской «Шинели». Практически одновременно с Марксом, проанализировавшим феномен человеческого отчуждения, Достоевский (не знакомый, кстати говоря, с работами основоположника научного коммунизма) выявил психологические аспекты этого кризисного явления.
Все дальнейшее творчество Достоевского — мучительный поиск путей, выводящих человека из застенков отчуждения и несвободы, борьба с дегуманизацией личности. Постигнуть истинную сущность героя, выявить подлинные мотивы поступков — такую цель ставил перед собой Достоевский. Для этого, однако, приходится проникать в чуланы людских душ гораздо чаще, чем в их гостиные. Такова цена познания! Потом о Достоевском по праву напишут: «Читая его, пугаешься порой его всезнания, этого проникновения в чужую совесть. Мы находим у него наши помыслы, в которых мы никогда бы не признались не только другим, но и самим себе». Его еще в прошлом веке назовут «первым психологом мировой литературы». Сам писатель оспаривал подобные определения, утверждая, что является «не психологом, а реалистом в высшем смысле» — не просто создающим в романах определенные социально-психологические типы, а изображающим «все глубины души человеческой» (редко укладывающейся в прокрустово ложе понятия «социально-психологический тип».
Достоевский открыл своеобразную «теорию относительности» человеческой души: каждый из героев шире, многограннее любой однозначной трактовки, данной ему кем-то другим. Личность любого человека неповторима, уникальна, она, действительно, мера всех вещей.
Для воссоздания необъятного мира личности уже не годилось традиционное повествование «от лица автора» — всезнающего, судящего извне. Достоевский создал новый, социально-философский идеологический роман, в центре которого — столкновение нескольких совершенно равноправных точек зрения на «вечные» вопросы бытия, истины, добра (что позволило в каждом конкретном случае высвечивать разные грани любой из проблем, не лишая читателя возможности оспорить любое относительное, компромиссное решение). Романы вовлекали читателя в полемику с героями, даже с самим автором!
За проникновение в круги ада личности, за беспощадное «срывание всех и всяческих масок» Н. Михайловский назвал Достоевского жестоким талантом.
Да, великий гуманист не страшится говорить о людях и о себе, в первую очередь, всю правду. Он ставит своего героя в ситуацию альтернативного выбора, вынуждающую персонажа мучиться и зачастую мучить других людей. Но это — жестокость врача-экспериментатора, который, желая спасти тысячи жертв от смертоносной эпидемии, сам себе прививает вирус, не имея никакой уверенности в благополучном воздействии вакцины.
Герои Достоевского мечутся между бунтом и смирением, нигилизмом и трагической верой в грядущую гармонию. Неодолимая мука (но и величайшее наслаждение!) для его героя — постоянная «пытка мыслью», жажда самостоятельно отыскать ответы на вечные вопросы.
Самая сложная проблема, которую они пытаются разрешить, — «границы» свободы. (Иван Карамазов произносит знаменитые слова: «Если бога нет, то все позволено!»). Лишь ощущение свободы убеждает героев, что они существуют как личности. Ущемление их свободы, попытка заранее рассчитать чужой поступок и вписать его в определенную клеточку собственной схемы вызывает бунт персонажей. Даже Ганечка Иволгин (по мнению других, готовый из-за денег ползти по Питеру на коленях), — даже он способен поступить свободно, сохранить достоинство, алкая денег, не броситься за ними в камин…
В то же время писатель видит и оборотную сторону проблемы. На примере Ивана Карамазова, Раскольникова, Ставрогина он доказывает, что свобода оборачивается произволом, если она обретена ценой подавления другой личности. Никто, даже ничтожная старуха-процентщица, не может быть использован как средство для достижения самой благой цели. Жизнь человека, его свобода — величайшие ценности, и никому не позволено распоряжаться ими по своему усмотрению. Более того, нельзя обрести счастье или даровать его людям ценой чужой трагедии: Иван Карамазов «почтительнейше отказывается» от билета на вход в грядущее «царствие гармонии», если для его наступления требуется «слезинка хоть одного невинного ребеночка».
Но именно Достоевский, показавший человека без всяких прикрас, описал и «тип всемирного боления за всех». Коли человек не смиряется с мировым злом и его бациллами, обитающими в каждом, писатель не выносит обвинительный приговор, а оставляет вопрос о виновности или правоте открытым. И хотя попытка создать образ «положительно-прекрасного человека» — таким писатель изобразил князя Мышкина в «Идиоте» — не совсем удалась, Достоевский истово верил, что будущее — за такими людьми.
…Ушли в прошлое времена, когда Достоевского огульно именовали чуть ли не проповедником зла, певцом упадка. Более близка к истине точка зрения современного литературоведения: декадентским является лишь то искусство, которое приемлет упадок, не борется с ним, а не то, которое ставит диагноз, даже если не обладает пока спасительным рецептом.
И хотя надежда писателя — «красота спасет мир!» — пока остается мечтой, но свой долг — долг человека, гражданина, писателя — Достоевский выполнил: его произведения никогда не оставляют людей равнодушным, они всегда будят мысль и совесть читателей.
