Проблемы, связанные с восприятием российским обществом мусульман и исламского мира, из культурных переходят в разряд политических. Все чаще приходится слышать об увеличивающейся пропасти между российскими мусульманами и остальным обществом. Но ислам — религия, выдвигающая собственный цивилизационный и политический проект. Отчуждение его от России, исконной и традиционной частью которой он является, может привести к тяжелым последствиям. О том, что сегодня формирует образ мусульман в глазах россиян, рассуждают ученые и специалисты.
Олег Клоченок, председатель правления фонда «Ислам России»: Что широкая российская публика знает о мусульманах? Россияне-немусульмане видят видеоряд из Чечни, Афганистана, Палестины. Для всех этих людей перед экранами телевизоров мусульманин — это человек с АКМ в руках если уже не сейчас, то в ближайшем будущем. Российский мусульманин слышит, что о мусульманах говорят как о других, не своих. Он понимает, что быть своим, а значит, защищенным и уважаемым, в нашей стране значит перестать быть тем, кто он есть.
Еще российский мусульманин видит в глазах своего соседа-немусульманина, о котором мы говорили выше, образ (если угодно, имидж) человека с АКМ в руках. А люди склонны следовать тому образу себя, который они видят в глазах ближайшего окружения.
Сегодня образ мусульман формирует прежде всего телевидение и комментарии текущих событий. С этим связаны и описанные выше проблемы. Известно, что большое видится на расстоянии. Развивавшаяся почти полтора тысячелетия культура ислама требует ознакомления с собой для понимания актуального положения дел и политиками, и журналистами, а также для осознания мусульманами своего места и миссии в нашей стране. Народам России требуются учебники, а ее электронным СМИ — большие увлекательные сериалы по истории ислама, по шариату, образу жизни мусульман. Большая грамотность наших мусульман в отношении собственных корней, ознакомление наших немусульман с сокровищницей богатейшей, без сомнения, культуры ислама пойдет всем на пользу.
Почему я говорю об имидже мусульман? Это вызвано двумя разворачивающимися на наших глазах тенденциями. Во-первых, это процесс дискредитации в глазах мусульманских общин — джамаатов мусульманских же элит вследствие их грубого, богословски и политического необеспеченного, неподготовленного включения в пиар-кампанию вокруг афганской кампании. Во-вторых, все более вероятный рост иммиграционного потока мусульман из Средней Азии в Россию в сочетании с очевидным отсутствием у российских политиков инструментария для кооптации в русско-культурную среду новых быстрорастущих общин, учитывая первую тенденцию — потерю доверия лидеров мусульман в глазах самих мусульман.
Максим Шевченко, ответственный редактор «НГ-религии»: Получается, что имидж мусульман формируется в основном плохими немусульманами-россиянами. Но каким образом сами мусульмане должны отвечать за формирование собственного имиджа?
Олег Клоченок: Российские мусульмане не готовы сейчас к несению этой ответственности. Они плохо образованы. Я прошу прощения у тех, кто является исключением из этого правила, но они только подтверждают его.
Алексей Кудрявцев, сотрудник интернет-издания «Мир религий», кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института востоковедения Российской академии наук: Прежде всего, мне кажется, что проблема создания имиджа (в данном случае мусульман) вторична по отношению к проблеме разрешения реальных конфликтных ситуаций, связанных с исламом, которые существуют в российском обществе или в отношениях между Россией и мусульманским миром.
Но если уж говорить о том, что формирует имидж ислама и мусульман в России, точнее — в «немусульманской» части российского общества, то это: средства массовой информации, политики разных направлений, начиная с государственных деятелей и кончая лидерами и представителями разных политических партий и движений, структуры официального ислама.
При этом второй и третий источники влияют на сознание немусульман опять-таки через СМИ, в которых, бесспорно, имеет место исламофобия. Но, сводя все только к этому, мы рискуем встать на позицию апологетов ислама, которые утверждают, что ислам стал объектом некоего всемирного заговора: дескать, все сговорились говорить об исламе только плохое, хотя на самом деле ислам — религия мира, братства и так далее.
Не секрет, что негативный образ ислама устойчиво сложился не только в России, но и во всем, условно говоря, христианском и «постхристианском» западном мире. Видимо, для этого есть объективные причины, и средства массовой информации в данном случае выступают не только и не столько как фактор, формирующий общественное мнение, сколько как зеркало реальных проблем.
В России негативный образ ислама сложился в основном под влиянием памяти о войне в Афганистане, а также «первой» и «второй» чеченских войнах. Сюда добавляются и взрывы в Москве, которые связывают с исламскими экстремистами — ваххабитами. Видимо, и теракты 11 сентября в США тоже «работают» на закрепление негативного образа ислама. Хотя антиамериканизм у нас тоже силен и есть те, кто считает, что «бен Ладен — молодец».
Максим Шевченко: Часто от самих же мусульман мы слышим, что это — ислам, а это — не ислам. Ваххабиты, например, говорят: «Это суфизм, а не ислам. Это не мусульмане». А суфийские шейхи в Дагестане, наоборот, говорят: «Последователи салафии, последователи чистого ислама — это не мусульмане». Не существует ли несколько разных видов ислама, разных образов ислама в глазах самих мусульман?
Алексей Кудрявцев: Среди самих мусульман есть разные представления об «истинном» исламе. Но вся полемика между ваххабитами-неваххабитами, тарикатистами-салафитами большинству немусульман непонятна. Обычному человеку невозможно разобраться в этих тонкостях: где ваххабит, а где не ваххабит. Эта полемика не способствует формированию положительного образа ислама, потому что может восприниматься как «грызня» в стане сил, в целом враждебных России. Режим Дудаева, между прочим, опирался не на ваххабизм, а на вполне традиционный для Чечни ислам. Ни в первую, ни во вторую чеченскую войну ваххабиты не составляли большинства боевиков.
Азиз Ниязи, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института востоковедения, директор Института Центральной Азии: Я сомневаюсь, что сам ислам нуждается в каком-то имидже как вера, как религия. В имидже нуждаются прежде всего мусульмане, а не ислам как религиозная система.
Существует ли среди широких немусульманских слоев населения России определенное представление об исламе? Я думаю, что среди массы населения вообще никакого имиджа ислама не существует, поскольку люди не интересуются, что такое ислам. Если идут религиозные мусульманские передачи, то немусульманин их, как правило, не смотрит, он не читает научных книг об исламе. Имидж ислама формируется среди политиков, среди ученых, среди полуученых-полупублицистов, то есть людей, которые профессионально заинтересованы в том, чтобы знать и изучать ислам.
А представление простого россиянина об исламе самое посредственное. Знают, что пророк всех мусульман — Мухаммед. Может быть, знают какие-то общие вещи. Но простой российский гражданин не относится, например, к чеченцу, дагестанцу или к татарину как к мусульманину. Он к татарину относится прежде всего как к татарину. А к чеченцу — как к чеченцу. Сложился имидж чеченца, но это совершенно не имидж мусульманина. Если сосед его — татарин, он скажет, что это хороший человек, а чеченец — плохой человек, он режет и убивает российских солдат. Но это далеко не имидж.
Формируют имидж мусульман также люди интеллектуального труда. Это прежде всего мусульманские богословы — они убеждают власть, что ислам «хороший». Но мусульманские ученые, востоковеды, — это всего лишь образованная прослойка. А рядовые мусульмане, как правило, не занимаются этими вопросами. Они живут своей жизнью, как живут все люди.
Откуда такая исламофобия в средствах массовой информации? Она мелькает, но я бы не сказал, что она доминирует. В основном пишутся нормальные материалы. Исламофобия встречается, но это скорее от невежества. Или люди, стоящие на каких-то политических, идеологических позициях, просто не хотят воспринимать ислам и настроены определенным образом. Их не изменишь.
Максим Шевченко: На каких политических и идеологических позициях?
Азиз Ниязи: Политические позиции могут быть такие: часть людей у нас в стране разделяют идею, что Россия должна принадлежать русским. Для них ясно, что такое ислам.
Максим Шевченко: Вы считаете, что источником исламофобии являются правые радикалы. Мне кажется, что как раз наоборот: именно либеральные средства массовой информации в основном насыщены антиисламскими статьями, где мусульман призывают каяться, где к мусульманам предъявляют претензии. А правые, националистические газеты, например, «Завтра», которые постоянно помещают достаточно исламофильские тексты, как раз каким-то странным образом видят в политическом исламе своего политического союзника. А либеральные средства массовой информации, пресса, телевидение, которое, безусловно, является либеральным на сто процентов в России (никаких консервативных, правых каналов в России нет и быть не может), — они как раз, наоборот, подают облик страшного мусульманина, враждебного мусульманина, ответственного за какие-то грехи — политические или еще какие-то.
Александр Игнатенко, доктор философских наук, главный эксперт НИИ социальных систем МГУ им. М.В. Ломоносова: По моим подсчетам, за один месяц в России публикуется в разных видах и вариантах, и в газетах, и в Интернете, примерно пять тысяч информационных единиц, посвященных исламу и мусульманам, — информационные сообщения, комментарии, публицистические статьи, видеосюжеты, телевизионные комментарии и тому подобное. Это громадная масса информации.
Естественно, не вся эта информация даже доходит до потребителя. Вы знаете, что с лент информационных агентств едва ли десятая, а то и сотая часть попадает в газеты или попадает к потребителю. Но мы исходим из того, что эта информация массированно обрушивается на потребителя. И в разговоре о формировании имиджа мусульманина я бы выделил такую структуру формирования этого имиджа:
1) есть мусульмане как некий объект, имидж (или образ, облик) которого формируется;
2) есть потребители этой информации, адресаты этого информационного воздействия;
3) есть те, кто этот имидж, пользуясь определенными информационными технологиями, формирует.
К этой третьей группе я бы отнес: во-первых, работников СМИ; во-вторых, экспертное сообщество, члены которого здесь представлены; в-третьих, исламских религиозных деятелей, которые в последнее время дают многочисленные интервью, комментируют события и т. п.
Если говорить честно, непредубежденно, у меня складывается впечатление, что проблемы формирования имиджа мусульман как таковой не существует. Не существует в том смысле, что люди, которые создают этот имидж, делают это в конечном счете, несмотря на некоторые издержки, достаточно объективно. Посмотрите телевизионные передачи, почитайте газеты, полистайте журналы. Если есть проблема, нам ее демонстрируют — и, как правило, на высоком профессиональном уровне. Они представляют облик мусульманина так, как он складывается сам. Ибо он, этот пресловутый имидж, формируется не работниками средств массовой информации, не экспертным сообществом и не исламскими религиозными деятелями, а формируется самими мусульманами. Их действиями и поступками.
Возьмем конкретный пример: ведь никто не толкал под руку талибов, когда они разрушали статую Будды? Это формирует имидж мусульман. Сейчас, когда (с риском для жизни и здоровья) телеоператоры снимают в Пакистане демонстрации исламистов, которые выкрикивают «Бен Ладен!», «Джихад!» и «Аллах акбар!», они показывают нам всего лишь ту картинку, которая есть на самом деле. Может быть, даже меньше показывают, чем могли бы. И я не согласен с тем, что в данном случае кто-то создает искусственный образ ислама.
Но все-таки здесь есть ряд серьезных проблем. Я говорил о группах, которые формируют имидж мусульман. Последняя группа из этих трех перечисленных — религиозные деятели. Свое слово говорят работники СМИ, свое слово говорят эксперты. Но смогли ли ответить на реальные вызовы времени российские исламские деятели? Смогли ли они объяснить простому зрителю, не лезущему в справочники, не изучающему историю ислама, а просто смотрящему на то, что ему показывают, что такое ислам? Кто из религиозных деятелей объяснил потребителю информации в России, что именно называется исламским экстремизмом? Объяснил, что делают талибы, что делает Усама бен Ладен. Они говорят только хорошие слова о том, что ислам — это религия мира. Но тогда объясните, пожалуйста, какое отношение к исламу и мусульманам имеет Усама бен Ладен? Если он не мусульманин, тогда объясните, что он не мусульманин. А если он мусульманин, тогда объясните, почему он так поступает и что делать с ним остальным мусульманам, которым дорог имидж мусульман и их религии. (При этом я не имею в виду теракты 11 сентября, а всю деятельность бен Ладена за последние 10 лет, активность тех политичских группировок, в названии которых есть слово «исламский» или «мусульманский».)
И из-за формального ответа появляются всякого рода спекулятивные конструкции людей, которые, как правило, не знают, что такое ислам. А сейчас только ленивый не пишет об исламе и мусульманах.
Максим Шевченко: Значительную роль в формировании имиджа мусульман играет то, что в первую очередь обществу непонятно, кто же в среде мусульман берет на себя ответственность за формирование этого имиджа.
Существуют совершенно разные группы персонажей, выступающие от имени ислама. С одной стороны, это муфтии, которые блещут с экранов зелеными тканями и, скажем так, театральными нарядами, скорее привычными для оперы «Садко» («Песнь восточного гостя»): огромная чалма, сверкающая золотом. С другой стороны, это Гейдар Джемаль, который сидит в строгом черном костюме без галстука. С третьей стороны, выступает бородатый человек с автоматом в руке, который говорит: «Аллах акбар», «мы воины ислама», «мы мусульмане». Кто из них на самом деле является настоящим мусульманином? Понятно, что бородатый человек воспринимается как враг, потому что он воюет против российских солдат. Он — мусульманин, стало быть, мы на него вешаем ответственность за имидж мусульман.
«Нет, — говорят муфтии, — вы на него не вешайте ответственность, просто на него внимания не обращайте. Вешайте на нас. Мы созываем конференцию „Ислам против терроризма“. Мы хорошие мусульмане, мы отвечаем за всех мусульман». Кто-то еще, наоборот, выдвигает политическую доктрину ислама, как он ее понимает, во многом, очевидно, находящую спрос у средств массовой информации. Допустим, Исламский комитет Джемаля в последнее время буквально во всех СМИ — электронных, бумажных, газетных…
Есть еще очень большая группа мусульман, которые существуют помимо средств массовой информации и с которыми россиянам-немусульманам приходится сталкиваться. Это люди, которые торгуют на рынках. Как правило, это мусульмане — азербайджанцы, таджики, узбеки, афганцы…
Как это ни парадоксально, но в глазах немусульман все эти группы не играют существенной роли. Потому, что существуют информационные посредники, интерпретаторы в лице журналистов, которые полагают себя вправе распоряжаться этими персонажами и формировать имидж мусульман. Сначала выдвигают одних — как пугало, потом других — как хороших, кого-то затеняя, а кого-то выдвигая вперед, акцентируя внимание на его радикализме.
Я утверждаю, что в СМИ есть достаточно большая группа журналистов, которая априори заведомо негативно относится к любому упоминанию о мусульманах, которые считают, что это нецивилизованные люди, что это люди, принадлежащие к другому миру, не имеющему права на существование.
Когда известный писатель в массовой газете позволяет себе называть мусульман «бородатым зверьем», может быть, он подразумевает террористов, но писатель должен выражаться точно. Мусульманами это было воспринято как оскорбление вообще всех мусульман. Ведь никто же не называет европейцев, например, «гомосексуализированными выродками»! Но по тональности это примерно такая же фраза.
Поэтому мне кажется, что в части СМИ есть определенного рода монополия, присвоенная определенному кругу влиятельных журналистов — на право высказываться об исламе. И у этих журналистов есть ощущение, что они обладают некоей миссией борьбы с исламской опасностью, с исламским экстремизмом.
Александр Игнатенко: Вы говорили о мусульманах и упомянули мигрантов, которые попадают в российские города, — азербайджанцев, узбеков и других.
В вашем высказывании сквозит уверенность в том, что все азербайджанцы являются мусульманами, все узбеки являются мусульманами, все татары являются мусульманами. Есть такое понятие — «этнические мусульмане». Но это одно из тех понятий, которое в конечном счете препятствует формированию адекватного образа мусульман. Вне всякого сомнения, среди всех народов, которые в прошлом исповедовали ислам, есть какой-то процент верующих, но их не 100%. Это абсолютно очевидно, и на этот счет существует масса статистических данных.
Сама постановка вопроса, гласящая, что все представители народов, которые в прошлом исповедовали ислам, являются мусульманами, ошибочна. Негативные проявления, которые случаются в деятельности того или иного народа, той или иной страны, которая заселена тем или иным народом, считающимся мусульманским, не являясь им, отражаются на имидже мусульман. Хотя мотивы этих поступков абсолютно далеки от ислама и к исламу вообще не имеют никакого отношения. Но из-за того, что потребителю имиджеформирующей информации говорят, что все, кто носит имена, производные от арабских, являются мусульманами, тот все, что эти люди сделали, относят на счет мусульман и ислама.
Поэтому, может быть, в некоторых случаях необходимо очень четко провести грань между мусульманами и немусульманами. Не гнаться за цифрами, а определиться с тем, сколько реально верующих мусульман в нашей стране.
Алексей Кудрявцев: Я полностью согласен по поводу некорректности самого термина «этнический мусульманин». Не приходит же нам в голову христианина (протестанта или католика) из Черной Африки называть этническим анимистом, хотя на протяжении веков африканцы исповедовали анимистические культы. Другое дело, что не каждый из тех, кого можно условно назвать этническими мусульманами, является практикующим верующим. Но это еще не означает, что всех, кто не молится пять раз в день или не совершил хаджа в Мекку, мы должны считать немусульманами.
Видимо, существуют разные степени самоидентификации человека с исламом. Одни в большей степени соблюдают все предписания ислама, другие — в меньшей степени. Есть, конечно, среди татар, дагестанцев или кабардинцев люди, которые действительно не считают себя мусульманами и могут об этом сказать, хотя бы в частной беседе. Но все-таки подавляющее большинство из них считают себя мусульманами хотя бы по культуре.
По поводу формирования имиджа ислама в СМИ… Мне кажется, телевидение (и, наверное, радио) дает более объективную картину ислама, чем печатные СМИ. В печати, особенно в массовых изданиях, а также в интернете, наверное, иная ситуация. Журналисты, предвзято относящиеся к исламу, здесь если не обладают монополией, то по крайней мере явно доминируют. Можно, конечно, говорить о «невежестве» журналистов. Но скорее это просто «желтизна», в которой невежество, по сути, возводится в принцип. «Желтая» пресса по определению не стремится к объективности.
Теперь по поводу отношения к кавказцам и другим «южанам». Здесь, на мой взгляд, явной исламофобии нет. Неприязненное отношение к ним не имеет четкой религиозной подоплеки. На рынках предвзятое отношение к кавказцам в равной степени распространяется и на мусульман (азербайджанцев), и на христиан (армян и грузин). Хотя бывает, что в российских городах конфликты с мусульманами вспыхивают вроде бы на чисто религиозной почве. Например, мусульманская община добивается от местных властей разрешения на строительство мечети. Тут же появляются всякие активисты, создаются инициативные группы, подключается казачество, еще кто-то, устраиваются шествия, подаются петиции: мы против того, чтобы здесь была мечеть. Мотивы: это исконно русский, православный город, здесь никакой мечети быть не должно. При таких конфликтах как раз национальная принадлежность мусульман отходит на второй план.
Олег Клоченок: Я не считаю, что в настоящий момент конфликт с исламом неизбежен. Но в то же время, отвечая на вопрос, способно ли российское общество начать гражданский диалог, считаю, что неспособно, ибо не готово к такому гражданскому диалогу. Во-первых, российское общество только оформляется и еще не осознает себя как общество. Не осмыслив себя, свое место в истории и на карте, свой интерес, не с чем идти к другому. Нечего ему предложить и невозможно оценить встречное предложение.
Во-вторых, российское общество незнакомо с исламским миром, о чем говорили практически все здесь выступающие. Формирующиеся российские элиты должны взять на себя труд представить друг другу общество России и общество исламского мира. Говоря конструктивно, новой России в первую очередь нужен проект России, который бы включал в себя отношение к различным мирам, в том числе к исламскому миру. Новой России нужен промоушн в исламском мире. Россию, включая российских мусульман, необходимо знакомить с историей ислама, нормами права и экономики мусульманских стран. Только после этого можно обсуждать взаимодействие и будущее гражданского диалога.
Алексей Кудрявцев: Исламский политический проект — если речь идет о создании исламского государства, а в конечном счете это и есть исламский политический проект — несовместим с российским обществом. Здесь примирения быть не может. Другое дело, что мы не можем предвидеть исход этого конфликта. Что касается гражданского диалога: не совсем понятно, о чем идет речь, но хотелось бы отметить, что Россия сейчас помимо социального, политического, экономического кризиса переживает еще сильный кризис того, что называется идентичностью. Россия пока не сформировалась как государство-нация в западном понимании. Нет россиян как таковых, которые вели бы этот диалог с исламом, внешним и внутренним.
Что является актуальной для нас сейчас проблемой? Это укрепление российского государства. У нас очень слабо государство. Мы переживаем момент, при котором люди, которые стоят на государственных должностях (в армии ли, в правительстве ли) фактически приватизировали свои государственные должности в своих личных и групповых интересах. О государственных интересах никто не думает.
Мне хотелось бы, чтобы у нас было сильное правовое государство, в котором статус меньшинств или большинств — религиозных и всех прочих — регламентировался бы законом. Чтобы не было возможно преследование или натравливание на мусульман ОМОНа или еще кого-то по личному распоряжению того или иного местного начальника, на которого воздействовала та или иная группировка. Государство должно, безусловно, преследовать самым жестким образом проявления экстремизма, под какими бы знаменами он ни выступал: религиозными ли, атеистическими ли, националистическими ли. В этом, мне кажется, насущная задача.
Азиз Ниязи: Что касается диалога гражданского общества, я думаю, что это не так важно. Во-первых, вряд ли он будет, поскольку как такового гражданского общества не существует, и не совсем ясно, что такое гражданское общество. Карл Маркс в свое время голову ломал-ломал, да и отказался вообще от этого термина. Сложное понятие. То, что мы понимаем, — западная система ценностей. Это ведь не самое главное, чтобы люди жили в мире и понимали друг друга. Например, создаст российская элита прекрасный образ ислама, и жить нам всем станет легче и веселее. Конечно, это не так.
Надо делать более простые вещи: чтобы в стране все жили достойно, чтобы не было нищеты, не было разбоя, не было воровства. Ведь мусульмане — те же самые люди. И русский человек, и мусульманин ощущают в этой стране одно и то же чувство — униженность. Мусульмане независимо от своих политических убеждений (является ли они сторонниками исламского проекта или просто исламской культуры), как ни странно, сейчас вспоминают советские времена с большим уважением. Существует ностальгия. Секуляризация началась раньше, не в годы советской власти, здесь можно обратиться к Петру. Но государство было по-своему интересно и прогрессивно. Ведь советское государство сняло сословные, религиозные и этнические рамки между людьми. Поэтому мусульмане всех направлений в своем большинстве вспоминают это государство с уважением. Я знаю, я езжу в Среднюю Азию. Независимо от того, относятся они к ваххабитам или к неваххабитам — в большинстве своем отношение очень хорошее.
Проблема звучит так: куда мы идем, зачем мы идем и что нам делать дальше? В Чечне люди мечтают о мире. Но как там сделать мир? Военными способами не сделаешь. Надо делать определенные программы для поднятия социально-экономической жизни, для развития горных районов и так далее. Узнать, что хотят горные чеченцы, говорить по этому поводу.
Я думаю, что исламский политический проект всегда носит какие-то смутные очертания. Это движение протеста против всех негативных сторон жизни, которые сейчас существуют. Не только в стране — в мире. И я думаю, что здесь больше точек соприкосновения между мусульманами и немусульманами по самым главным вопросам: как жить в нормальных человеческих условиях. Исламский проект во многом (я его сейчас изучаю) смыкается с идеями устойчивого развития, который вырабатывается под эгидой ООН. Это третий путь развития, западный вариант. Смыкается с идеями евразийства, смыкается с идеями социал-демократии, справедливости, во всяком случае. Здесь много общих точек.
Александр Игнатенко: Если исходить из той тематики, которую мы сейчас обсуждаем, с моей точки зрения, будущее развитие России будет идти и в некотором смысле должно идти по двум направлениям. Первое направление — это политическая секуляризация общества. Второе — развитие культурного плюрализма.
Что подразумевается под политической секуляризацией? То, что государство по необходимости должно быть государством нерелигиозным — нехристианским, немусульманским, неатеистическим. Оно должно быть нейтральным, не иметь никакого отношения к религии. И здесь всякого рода проекты, предположим, проект халифата, просто-напросто не к месту.
С другой стороны, должен процветать культурный плюрализм. Под этим подразумевается то, что, вне всякого сомнения, должна развиваться культура национальных, религиозных общностей.
Но при этом должен существовать ряд самоограничений, которые всегда существуют в цивилизованном демократическом обществе, которые налагают на себя различные вероисповедные, культурные или идеологические группы. Я в данном случае имею в виду то, что, скажем, атеист не вторгается в церковь, синагогу или мечеть со своей атеистической проповедью; то, что мусульмане, скажем, ограничиваются какими-то проблемами ислама как религии, а религия — это все-таки, в первую очередь, отношение с божеством, с Аллахом. Христиане, соответственно, также не навязывают свой социально-политический проект остальным. И когда мы говорим о секулярном государстве, все-таки мы имеем в виду государство, которое, хотим мы этого или нет, имеет все-таки светское законодательство, не религиозное. Это очень серьезная проблема, которая может быть особой темой для дискуссии на страницах «НГ-Религии».
Полностью материалы круглого стола читайте на интернет-сайте «Восточная политика» по адресу http://www.eastclub.ru
