Нужна ли России концепция отношений государства и религиозных объединений?
В настоящее время антиконституционные процессы в сфере свободы совести в Российской Федерации приняли характер государственной политики, несовместимый с демократическими принципами. Речь идет о создании законодательной базы, которая не только предопределяет нарушения основных прав и свобод человека в РФ, но и стимулирует национально-религиозную напряженность, углубление расслоения людей по отношению к мировоззренческим ценностям, иных деструктивных процессов. Более того, все эти факторы способствуют тенденции к изменению конституционного строя России. Современная ситуация в сфере свободы совести сложилась под влиянием ряда взаимозависимых и взаимовлияющих факторов, среди которых следует выделить следующие: научная неразработанность; политические интересы власти; экономические интересы религиозных конфессий. Вследствие научной неразработанности данной проблематики и неразвитости вышеупомянутых конституционных принципов как правовой категории российское законотворчество в этой сфере посвящено исключительно свободе вероисповеданий. Конституционное право каждого на свободу совести упоминается повсеместно лишь в качестве декларации, фактически находясь вне правового поля. Таким образом, законодательство, которое по логике должно быть направлено на реализацию свободы мировоззренческого выбора, подменяется «специальным религиозным» для регулирования деятельности религиозных объединений. Религиозные объединения традиционно являются объектом политических интересов и «специального» контроля со стороны власти как в России, так и во многих государствах мира, вследствие чего в результате правоприменения данного «специального» законодательства не только нарушаются права верующих и религиозных меньшинств, но и размывается целый ряд демократических принципов, составляющих основу конституционного строя. Анализ реальной ситуации показывает, что «официальная» наука и законотворческий процесс, при заинтересованном согласии «традиционных» конфессий и молчаливом иных, находится под контролем власти, подводя некую научную базу под ее антиконституционную политику в сфере свободы совести. Основу научного обоснования реальной политики государства в данной сфере призвана составить концепция отношений государства с религиозными объединениями. Прежде всего вызывает сомнения корректность самой постановки проблемы формирования концепции государственно-конфессиональных отношений относительно к задачам реализации конституционных принципов в сфере свободы совести. Дело в том, что ни в Конституции РФ, ни в нормах международного права, являющихся приоритетными для правовой системы России, ничего не говорится о государственно-конфессиональных отношениях и государственной вероисповедной политике как самодостаточных явлениях. Более того, подтверждая приверженность общепризнанным принципам и нормам международного права, Конституция РФ декларирует в качестве правовой основы принципы свободы совести каждому (ст. 28), светскости государства и равенства религиозных объединений перед законом (ст. 14), равенства прав и свобод гражданина независимо от отношения к религии, убеждений (ст. 19) и ряд других принципов, имеющих значение только во взаимной связи. Скорее всего отношения демократического правового государства, поставившего в качестве цели построение открытого гражданского общества, должны строиться с религиозными объединениями на общих с иными общественными некоммерческими объединениями правовых основаниях. Несмотря на отсутствие принципиальных различий, проект религиоведов РАГС с научной точки зрения выглядит более корректно по сравнению с проектом Института государственно-конфессиональных отношений и права и Главного управления Министерства юстиции по г. Москве. По крайней мере в концептуальных основах РАГС добротно осмыслен и обобщен исторический опыт, имеющий отношение к данной сфере. Но, к сожалению, данный проект не всегда адекватно отражает проблемы дня сегодняшнего и никак не устремлен в будущее, в чем, кстати, должна заключаться задача любой концепции. Основным недостатком, который допустили разработчики из РАГСа, на наш взгляд, является сведение проблемы обеспечения свободы совести лишь к вероисповедной политике государства посредством государственно-конфессиональных отношений. Таким образом, права каждого индивида на свободу совести отданы на откуп интересам власти и церковной бюрократии — структурам, имеющим свои корпоративные интересы, не всегда совпадающие с интересами общества. В первом разделе «Цель, принципы и методы осуществления вероисповедной политики» вслед за Конституцией РФ декларируется ряд основных принципов осуществления политики государства в сфере свободы совести. Среди методов «осуществления политики государства в сфере свободы совести и вероисповедания» наряду с не вызывающими возражений «неукоснительным соблюдением законодательства РФ всеми государственными органами и должностными лицами» и «устранением внутренних противоречий в федеральном законодательстве» предлагается создание «механизма проведения единой государственной вероисповедной политики на всех уровнях власти», фактически подменяющего собой механизм реализации права на свободу совести. В то же время во второй раздел «Основные понятия» авторы включили исчерпывающий вариант определения конституционных понятий «свобода совести» и «светское государство». Однако эти понятия теряют значительную часть содержания при рассмотрении таких категорий, как «вероисповедная политика» и «отношения государства и религиозных объединений». Происходит смешение и подмена понятий. С помощью вероисповедной политики невозможно обеспечить свободу совести «каждого» индивида. В идеале вероисповедная политика может быть направлена на обеспечение религиозной свободы, но никак не свободы совести. Но с ее помощью нельзя добиться и религиозной свободы, так как невозможно обеспечить права и свободы одним (верующим), игнорируя интересы остальных. Проблема в том, что вероисповедная политика вполне допускает использование религии в политических целях. А может, она только для этого и нужна? В этом случае религия превращается в идеологию, что, как правило, сопровождается определенными религиозными пристрастиями (симпатиями и антипатиями) властных групп и в конечном счете всегда заканчивается вмешательством во внутренние дела религиозных объединений, в жизнь верующих граждан. Подобные факты уже неоднократно были в нашей истории и всегда способствовали дестабилизации общества. Таким образом, вероисповедная политика (равно как и атеистическая) по своему определению не способствует реализации конституционного принципа свободы совести. Характеризуя «Современные процессы в религиозной сфере жизни российского общества» (третий раздел), авторы справедливо указывают на возникновение принципиально новой религиозной ситуации, характеризующейся ростом религиозности населения и увеличением числа религиозных объединений. Однако конфессиональное многообразие не получило оценки в качестве естественного процесса, характерного для всего мира, рост которого является закономерным. Вызывает сомнение и положение о дестабилизирующем воздействии на религиозную ситуацию «широкое проникновение религиозного влияния из-за рубежа». Очень странно и противоречиво звучат на фоне деклараций «конфессионального нейтралитета» такие тезисы, как «практически не ограниченная законом свобода религиозной деятельности и фактическое самоустранение государства из этой сферы». Очевидно, что речь идет об отсутствии «специального» контроля и регламентации мировоззренческой сферы, которых, на наш взгляд, в принципе не должно быть в демократическом правовом государстве. И уж совсем не разъясняется, что означают слова «дезинтегрировать духовное единство ее народов, привить чуждые им духовные стандарты и ценности, а также преследовавшим… разведывательные и иные цели». Интересно сколько разведывательных организаций и лиц действует на территории России под видом религиозных. И почему до сих пор ФСБ никого не арестовала? Наверное, таких лиц не больше, чем людей, приезжающих с туристическими, научными и культурными целями. Далее по тексту: «…представители традиционных религий и некоторые группы общественности усматривают в распространении нетрадиционных для России конфессий и новых религиозных движений угрозу духовной и этнокультурной самобытности народов России, интересам национальной безопасности и требуют от государственных органов принятия энергичных охранительных мер», а на самом деле просто хотят использовать государственный ресурс для нейтрализации своих духовно-экономических конкурентов. Именно поэтому наблюдается стремление отождествить интересы национальной безопасности с «охранительными мерами» отдельных конфессий. Нам представляется, что в демократической стране государство должно защищать интересы всех слоев общества, включая религиозные меньшинства, а не только условное большинство. Введение в правовой оборот неопределенного термина «традиционная» конфессия вообще может ввести в заблуждение общество и правоохранительные органы. Сколько времени необходимо религиозному объединению, чтобы стать традиционной? 15, 50, 100 или 1000 лет? Каких-либо критериев ни в науке, ни в праве не существует. Да и вообще в государстве, провозгласившем в своем Основном законе равенство (ст. 14 Конституции РФ), не должно быть таких исключений. А зачем и каким образом «государству в его вероисповедной политике предстоит осуществить диалектическое сопряжение реализации конституционных принципов свободы совести и равенства всех религий перед законом с обеспечением интересов национальной безопасности в духовной сфере», и вовсе непонятно. Ведь именно акцент на вероисповедную политику препятствует воплощению в жизнь этих самых принципов. Вероисповедная политика во все исторические времена имеет одну и ту же цель — использование религии в политических целях. Эти цели всегда обусловлены интересами различных, порой противоборствующих политических сил, но никак не интересами национальной безопасности, которая подразумевает обеспечение стабильного социально-экономического развития этно- и религиозно неоднородного общества с приоритетом прав личности. Другими словами, одним из важнейших условий национальной безопасности является межрелигиозный и межнациональный мир, основанный на подлинной демократии. Весьма противоречив четвертый раздел «Основные области взаимоотношений государства с религиозными объединениями и их правовое регулирование». Например, «при „равноудаленности“ государства от религиозных объединений, посредством которой обеспечивается равенство необходимых для осуществления ими своей деятельности прав, допускается различная степень сотрудничества государства с разными конфессиями». Фактически властным группам предлагается по своему усмотрению устанавливать критерии равенства конфессий, вероятно, основываясь на их полезности для удержания власти. Авторы справедливо признают, что «любая модель вероисповедной политики государства, оказывающего избирательную поддержку отдельным конфессиям, не свободна от издержек, от недостатков», и в то же время предлагают обществу модель конфессиональных предпочтений через введение в правовое поле «традиционных» или полезных религиозных объединений: «…вместе с тем дополнительными законодательными нормами должен быть регламентирован порядок признания за конфессией статуса традиционной, предоставление ей льгот и государственной поддержки». Далее авторы абсолютно справедливо утверждают, что «принцип государственной поддержки и содействия религиозным организациям не продиктован прагматическим ожиданием экономической отдачи от такого расходования общественного богатства. Он отражает глубинную историческую традицию». Скорее всего этот принцип продиктован прагматическим ожиданием политической поддержки власти, а под исторической традицией имеется в виду сакрализация и абсолютизация власти. Не правильно ли в таком случае, чтобы благополучие религиозных объединений складывалось из добровольных финансовых поступлений прихожан или членов общины? На наш взгляд, такой принцип будет адекватно отражать поддержку организации со стороны верующих и жертвующих единомышленников и, самое главное, не будет противоречить демократическим конституционным принципам. Кроме того, при таком подходе будут сняты проблемы «обеспечения контроля за целевым расходованием средств, выделяемых религиозным благотворительным организациям». Взаимодействие Вооруженных сил и религиозных организаций является важным аспектом государственно-конфессиональных отношений. Но какой смысл вкладывают авторы в тезис о возрождении традиций Вооруженных сил и религиозных организаций? Как известно, военное духовенство было государственным идеолого-воспитательным институтом царской армии. Этот институт не только осуществлял духовную поддержку военнослужащих, но и осуществлял мировоззренческую цензуру, использовался в карательных целях (карцер, каторга). На наш взгляд, речь нужно вести не о реанимации прошлых традиций, а о том, чтобы не превратить армию в арену межконфессиональных «разборок». Далее авторами справедливо указывается на проблематичность возрождения института капелланства, возведения на территории воинских частей культовых сооружений, освящение боевых знамен, военной техники и т. д. На наш взгляд, это антизаконно! Что касается института военных капелланов, то его в России никогда не было. Был институт военного духовенства, что по сути одинаково, но такое определение более точно отражает российскую специфику. Рассмотрение государственно-конфессиональных отношений в сфере образования и культуры привело уважаемых авторов к весьма странному выводу. По их мнению, современная плюралистическая система, построенная на представлениях «об относительном характере любых истин и ценностей, в конечном счете подрывает морально-нравственные устои общества». Неужели государственный аппарат лучше, чем граждане, знает, в чем Истина? Кто дал право в демократической стране «навязывать» обществу «набор ценностей» отдельных слоев, групп, корпораций, конфессий? И, наконец, о пятом разделе «Механизм реализации государственной вероисповедной политики». Некорректна сама подмена декларированных конституционных принципов государственной вероисповедной политикой, о чем уже сказано выше. В этом разделе несколько обнадеживает только то, что органами прокуратуры «надзор должен осуществляться в равной мере за соблюдением законности как религиозными объединениями, так и органами власти». Но скорее всего это пожелание не имеет отношения к реальной ситуации, сложившейся сегодня в сфере свободы совести. В последнее время заинтересованными структурами и лицами активно выдвигается идея о необходимости специального федерального органа по делам религиозных объединений, что нашло свое отражение в данном документе. Сторонники госоргана наивно полагают, что с его созданием может измениться государственная политика. На наш взгляд, «специальные» государственные органы, будь то Государственная религиоведческая экспертиза или Министерство по делам религиозных объединений, формируемые властью для проведения «специальной» вероисповедной политики, скорее всего станут послушным рычагом в ее руках, не будут способствовать реализации конституционных прав. В принципе федеральный орган по делам религиозных объединений способен пресечь значительную часть злоупотреблений региональных чиновников, но изменить антиконституционную политику властных групп в целом, направленную на подавление и контроль мировоззренческой сферы, он не сможет. Более того, став частью государственного аппарата, этот орган будет проводником этой самой политики, а значит, новым источником злоупотреблений. К сожалению, проект концептуальных основ государственно-церковных отношений не вполне согласуется с Основным законом страны. Тем не менее необходимо признать, что огромная научно-исследовательская работа, проделанная религиоведами РАГС не напрасна. Мы уверены, что она станет серьезным импульсом для дальнейшей работы ученых, занимающихся данной проблематикой. Другой проект «Концепции государственной политики в сфере отношений с религиозными объединениями в Российской Федерации», который презентован от имени Института государственно-конфессиональных отношений и права и Главного управления Министерства юстиции РФ по г. Москве является откровенно конфессионально ориентированным, отражающим точку зрения РПЦ и в какой-то мере иных заинтересованных конфессий. В целом особенностью данного проекта являются многочисленные повторения декларируемых конституционных принципов, которые дополняются «начинкой» из творчества ориентированного на РПЦ авторского коллектива в виде элементов избирательного партнерства власти с «традиционными» конфессиями. Весьма характерным моментом является игнорирование авторами конституционного принципа свободы совести, что, вероятно, связано с позицией Церкви по данному вопросу. Таким образом, в проекте Института государственно-конфессиональных отношений и права и Главного управления Минюста России по г. Москве речь идет только о свободе вероисповеданий и взаимодействии государства преимущественно с «традиционными» конфессиями. Имеется даже целый раздел «Отношения государства с традиционными религиозными организациями». Наверное, не случайно в качестве основных задач государственной вероисповедной политики в государственно-правовой сфере авторы уделили много внимания наряду с декларациями вроде «обеспечения государством гарантий равенства прав и свобод граждан независимо от их отношения к религии» и «содействия поддержанию в обществе обстановки взаимоуважения и диалога в отношениях между верующими различных конфессий, а также между верующими и неверующими» обоснованию необходимости правового закрепления «критериев определения традиционности религиозных организаций в Российской Федерации и соответствующего правового статуса таких организаций». Скорее всего необходимость продвижения «критериев определения традиционности религиозных организаций» с целью их последующего закрепления в системе права легла в основу создания данного проекта концепции, которая служит для них некой оболочкой. В общем, позиция авторского коллектива по вопросам отношения государства к «традиционным» конфессиям предельно ясна — государство должно их поддерживать. О том, как поступать государству с «нетрадиционными» конфессиями, в проекте концепции открыто не говорится, но некоторые ее пункты, особенно в свете Социальной концепции РПЦ, имеют к «нетрадиционным» самое непосредственное отношение. Авторы доверительно предупреждают о наличии «угроз сохранению и развитию этнокультурной идентичности и духовной самобытности народов России», активизации «деятельности религиозных объединений, в том числе иностранных, угрожающей или наносящей ущерб здоровью, нравственности, правам и законным интересам граждан, а также другим, защищаемым законом интересам личности, общества и государства». А в «целях укрепления и защиты конституционного строя, поддержания социальной стабильности и межрелигиозного мира» высказывают пожелание, чтобы государство «запрещало, предупреждало и пресекало на всей территории Российской Федерации деятельность религиозных объединений, направленную против основ конституционного строя и безопасности государства». Ответ на вопрос о том, как авторский коллектив хочет добиться закрепления в системе права «критериев определения традиционности религиозных организаций», дается ими в конце проекта концепции: «Приоритетной задачей реализации Концепции государственной политики Российской Федерации в сфере отношений с религиозными объединениями является разработка и внесение в Государственную Думу Федерального собрания Российской Федерации проекта федерального закона «О внесении изменений и дополнений в Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях», а также разработка и принятие других нормативных правовых актов, необходимых для реализации настоящей Концепции». В качестве вывода следует отметить, что оба проекта концепций дают научное обоснование соответствующей политики в сфере свободы совести, направленной на сакрализацию и абсолютизацию власти. Оба проекта вопреки Конституции РФ фактически ставят в неравноправное положение верующих и неверующих, верующих и религиозные объединения, иностранных граждан и граждан России, «традиционные» конфессии и «нетрадиционные». Такая модель в конечном итоге будет способствовать доминированию одной конфессии — «самой традиционной». Фактически элементы конфессиональных предпочтений государства, закрепленные в неработающей в нормативном смысле преамбуле ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях», заинтересованные круги пытаются наполнить реальным содержанием и оформить в виде «специальной» концепции отношений государства и религиозных объединений. В дальнейшем эта концепция, вероятно, должна служить неким плацдармом для включения элементов избирательного партнерства государства с «традиционными» религиозными объединениями в «тело» закона. На наш взгляд, сегодня обществу нужен не конкурс концепцийгосударственно-церковных предпочтений, отражающих взгляды и интересы отдельных групп, так или иначе связанных с религиозной проблематикой, а научная разработка эффективных механизмов реализации декларируемого конституционного права на свободу совести для каждого человека.
