О генерале Власове и о своей жизни рассказывает его духовник недавно почивший протопресвитер о. Александр Киселев
Мы представляем вниманию читателей интервью с протопресвитером о. Александром Киселевым, который был духовником знаменитого генерала Андрея Власова, создателя Русской освободительной армии (РОА). Отец Александр родился 7 октября 1909 года в Тверской губернии. В 1918 году после гибели отца от рук большевиков его вывезли в Эстонию. Там он окончил семинарию, после чего был рукоположен в священный сан. Отец Александр служил в Нарве, затем в Таллине. Любопытно заметить, что в свое время в алтаре ему прислуживал будущий Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, тогда еще Алеша Редигер. В эмиграции он поддерживал Русскую Православную Церковь Заграницей. Длительное время о. Александр жил в Германии и Америке. С началом перестройки о. Александр вернулся в Россию и перешел под юрисдикцию Русской Православной Церкви Московского Патриархата. По возвращении он жил в Донском монастыре. Отец Александр всегда занимал активную общественную позицию. Так, он принял живейшее участие в деятельности Русского студенческого христианского движения (РСХД), влиятельнейшей организации православной молодежи. После войны в Мюнхене им было создано общество «Милосердный Самарянин», много сделавшее в плане оказания помощи русским беженцам. В США о. Александр основал Свято-Серафимовское Общество и храм Преподобного Серафима в Нью-Йорке. В 1978 году под его руководством стал выходить журнал «Русское Возрождение,» который теперь можно купить и в Москве. Кроме того, о. Александр автор ряда книг — «Чудотворная икона Божией матери», «Путь России» и т. д. Но, конечно наиболее яркий момент его жизни и творчества — сотрудничество с генералом Власовым и духовное окормление РОА. Власов и так называемая власовщина — явления далеко не однозначные. Охарактеризовать их как банальное предательство просто невозможно хотя бы уже потому, что в рядах русских «коллаборационистов» находились сотни тысяч людей. Только в 1943 году было подано 300 тысяч заявлений с просьбой вступить в РОА. Всего же, по некоторым оценкам, таких заявлений было подано 800 тысяч. И это без учета десятков тысяч русских, находившихся в составе иных коллаборационистских подразделений — «Русской национальной народной армии», «Русского корпуса», «Русской освободительной народной армии», «Дружины», «Особой дивизии» и т. п. Власовцы хотели стать «третьей силой», противостоящей как Гитлеру, так и Сталину. Воспоминания участников этого движения и тех, что просто были его очевидцами, свидетельствуют: Власов желал стать совершенно самостоятельной силой. Характерна такая «деталь» — в 1944 году власовцы даже отказались поздравить Гитлера с днем его рождения. В то же время на роль «третьей силы» власовцы претендовать не могли в первую очередь потому, что не имели хоть сколько-нибудь разработанной идеологии. По сути, они занимали позиции «непредрешенчества». Согласно им русский народ должен определить путь своего развития после свержения большевизма. Однако некоторые наработки в области идеологии ими были сделаны. Власовцы выдвинули некий абстрактный идеал «национально-трудового строя», отличающегося и от капитализма, и от коммунизма. Они отнюдь не ставили своей целью реставрировать царскую Россию и даже положительно отзывались о «народной революции 1917 года», которая якобы была предана большевиками. Крайне интересны попытки власовцев взять некоторые идеи русских народников. В частности, они очень высоко ценили Николая Чернышевского, считая его в определенной мере своим предшественником (об этом писала власовская газета «Заря» в 1943 году). Воспоминания о. Александра являются ценнейшим источником, позволяющим создать более полную картину власовского движения. К сожалению, о. Александр так и не увидит свое интервью в печати: 2 октября этого года, за несколько дней до дня рождения, он умер. И тем не менее интерес к его личности и вообще к участникам власовского движения будет жить еще очень и очень долго. — Отец Александр, как произошла ваша первая встреча с Андреем Власовым? — Надо сказать, что она была весьма необычна. Дело в том, что один из приближенных к нему офицеров (имя я называть не хочу) имел роман, в результате которого родился ребенок. Власов к этому относился строго и считал, что тот обязан жениться. Полковник же смотрел на это иначе и жениться не намеревался. Тогда Власов, желая подчеркнуть свое несогласие с поступком офицера, выразил желание выступить в роли крестного отца этого новорожденного младенца. Был там один ротмистр фон Белинтгуаузен, по происхождению немец, но служил в царской армии, а после революции переселился обратно в Германию. Его жена была чисто русской, купеческого звания москвичкой по имени Олимпиада Ивановна. И с их семьей мы были в очень милых отношениях, особенно с женой. Она много, очень много помогала мне, в особенности в Берлине, когда наша судьба уже висела на волоске. В доме этой семьи, которая также была знакома и с Власовым, и было решено провести эти крестины. А так как у нас были теплые и хорошие отношения, то крестить ребенка пригласили меня. Ну, я привык к тому, что очень часто, если не сказать почти что сплошь, в эмиграции крестные или плохо знают, или вообще не знают Символ веры, так что приходилось читать одному или подсказывать. И вот там по привычке я начал читать Символ веры один. Вдруг слышу, как крестный отец, тоже начинает его читать, так что подсказывать ему нет никакой необходимости. Когда он прочел его, я был потрясен. Что-что, а то, что советский генерал знал Символ веры, для меня было просто невероятно. После крестин, как обычно, бывает ужин. Мы сидели, беседовали. И Власов говорил о положении русских, о положении русских в Германии во время войны Германии с Россией, о том, что нам следует делать и так далее. Все его высказывания были очень и очень мне близки. После этого ужина он пригласил меня принять участие в создании Русской освободительной армии (РОА) и почаще бывать у него. Следовательно, я предположил, что я ему симпатичен. Так состоялось наше знакомство. И оно продолжилось дальше. В моей книге все, что я мог рассказать о своих встречах с Власовым, я уже рассказал. А встречи эти были весьма интересными. Ведь о нем в русской эмиграции были разные мнения. И далеко не все относились к нему с доверием. Многие считали, что от советского генерала, коммуниста, не может исходить никакого добра. — Насколько генерал Власов был уверен в успехе своего предприятия? Почему он думал, что немцы позволят ему его создать? На что он надеялся? — Надежда была на то, что он, как говорят в Америке, сумеет продать свою идею, что ему удастся убедить покупателя эту идею купить. Он предполагал, что и немцы поймут, если не сегодня, так завтра, что они этой войны выиграть не могут. А поэтому им надо войти в союз с теми русскими, которые будут, грубо говоря, хозяевами России, потому что, в свою очередь, Власов считал русский коммунизм обреченным. Он говорил, что русские люди «патриоты, но не большевики». Конечно, это была палка о двух концах. С одной стороны, можно понять немцев, которые не давали РОА оружия и не давали ей стать реальной вооруженной силой. Ведь те полторы дивизии, которых добился Власов, — какая же это армия. Это только символ. Об этом у меня в книге приведена стенографическая запись о том, как Власов был принят Гиммлером. Это было уже в конце войны, и Гиммлер тогда командовал, если так можно сказать, всеми резервами. И Власов рассчитывал, и надеялся, и уговаривал этого самого Гиммлера дать ему возможность вооружить двадцать дивизий. Контингент пополнения этих дивизий был более чем достаточен. Количество желающих войти в число военнослужащих освободительной армии тоже впечатляло. Это показывало хотя бы то, что первая дивизия, которую немцы вызвали и хотели втянуть в боевые действия на северной части фронта, направлялась туда пешком, отказавшись от передвижения на поездах, чтобы идти вместе. Когда эта дивизия вышла из Баварии, где она формировалась, в ее рядах находились, как и следует в боевой ситуации, десять тысяч человек. Пока они прошли из Баварии на север Германии, ее численность увеличилась в два раза, если не больше, несмотря на все те препятствия, которые немцы оказывали остовцам. Многие бежали из лагерей и присоединялись к этой дивизии. Ее даже охраняли от людей, которые хотели присоединиться. Однако дивизия все равно росла. Правда, когда она пришла на фронт, оружие и обмундирование, выданные на десять тысяч человек, пришлось делить на двадцать тысяч. Власов мечтал, что проект РОА удастся, так как петля на немецкой шее стягивалась. И если вчера они могли надеяться, что победят своими собственными силами, то уже на тот момент им следовало бы осознать, что этого не произойдет. Однако признать это немцам не хотелось. Поэтому они продолжали политику сдерживания процесса вооружения русских дивизий. В то время немецкие силы были уже на исходе. При этом Власов говорил, что если ему дадут сформировать эти двадцать дивизий, то он (эти слова его я очень хорошо помню) «кончит эту кампанию разговором по телефону с Жуковым». С Жуковым он был хорошо знаком. Власов был уверен, что большинство Красной Армии присоединилось бы к РОА в борьбе с большевизмом. Но этого не произошло. — Много ли у вас с Власовым было таких откровенных бесед? — Да, много. Но не на военные, а на другие темы. Я же не стратег, а то, что я говорил выше, — это просто воспоминания. Мои разговоры с ним шли или о вопросах религиозных, или о вопросах помощи РОА. У нас под конец войны было создано общество «Народная помощь», для того чтобы помогать русским беженцам и рабочим в лагерях. В этих социальных вопросах я тоже участвовал. Но в основном у нас были все же беседы на религиозные темы. И из Власова не нужно было что-либо вытягивать. Он с радостью шел на такие разговоры. Одно воспоминание для меня особенно драгоценно. О Власове часто говорили, что он совершенно не религиозный человек. И мне не всегда верили, когда я утверждал обратное. И вот я собрался к нему, с тем чтобы задать прямой вопрос — верует ли он в Бога? Это было после Пасхи. Он меня угощал чаем. А потом говорит: «Имею чем вас угостить». И поставил пластинку, которую он недавно получил в подарок и на которой были русские церковные песнопения. Тут я его и спросил: «Андрей Андреевич, а вы верите в Бога?» Он ответил: «Отец Александр! Ну как же можно не верить?! Вот я же верю в то, что мы в конце концов разобьем немцев». Я ему говорю: «Я вас спрашиваю не о вере во что-то. Я вас спрашиваю, верите ли вы в Господа Иисуса Христа?» Тут обычно громогласный голос генерала спал, и он совершенно спокойно сказал, глядя мне в глаза, как я сейчас вам сказал: «Да, отец Александр. Я верю в Господа». Вот это был для меня коренной ответ на этот вопрос. — А генерал Власов причащался? — Нет, этого он не делал. Проявление его внешней религиозности заключалось в том, что он в своем бумажнике носил иконку Преподобного Серафима. Она всегда была с ним, но не на нем. Он этого не считал нужным демонстрировать. А вот генерал-майор Трухин, Федор Иванович, начальник штаба РОА, руководящий формированием дивизий, был единственным непартийным генералом Советской армии. Злые языки говорили, что он Буденному сапоги чистил. Ну не знаю. Не похоже это на Трухина. Он был очень приличный, принципиальный, даже дворянского происхождения человек. Вот у него в спальне висел маленький образок Божьей Матери. — Сколько продолжалось ваше общение? — Приблизительно год. Первый раз мы увиделись в 1944 году. — Как прошла ваша последняя встреча? Чем она запомнилась? — Моя последняя встреча с Власовым была в Баварии, где формировались русские части. Жуков уже стоял на Одере. Тогда мы бежали из Берлина и бежали к частям РОА. Она ничем особенным не выделялась. — Как вы попали в Америку? — Мы с семьей и еще парой друзей выбрались из Берлина. Штурмовали один из последних уходящих поездов, влезали даже через окно. В конце концов добрались до Баварии. Там была сводная офицерская школа. Ею командовал генерал Миандров. Между прочим, его отец был священником в Москве. Он был очень моральной личностью. После окончания войны мы оказались под американцами. А потом разные страны принимали известное количество людей к себе. Таким образом мы попали в Америку и стали американцами. — В Германии уже не было возможности оставаться? — Конечно, некоторые оставались. И некоторые друзья, которые остались, потом приезжая к нам, говорили: «Что же вы уехали? Живете в такой пакости!» Не знаю даже, правильно это было или нет. — С Митрополитом Виталием вы встречались в Германии? — Он был в Германии, но я его совершенно не помню. Я знаю о нем. Он и еще два иеромонаха действовали весьма отважно. Был у них мотоциклет, на котором они вывозили эмигрантов из зоны советской оккупации. Тогда ведь советские органы вылавливали всех, кто не хотел возвращаться в СССР. А таких людей было очень много. Была даже поддельная печать Патриарха Московского, которую ставили на пропускные документы, чтобы вывезти людей. Думаю, что этот грех не помешает им войти в Царствие Небесное, так как они спасали людей от гибели. Интервью взято 19 августа 1991 года
