После 11 сентября отношение к исламу сводится к двум равно малоудачным крайностям. Одни, проникшись к учению Магомета большой строгостью, подражают отцу Федору, сурово обращавшемуся к татарскому вознице: «Стой, мусульманин!». Другие, как черт ладана страшася самого слова «межцивилизационный» (а равно межрелигиозный) конфликт, настойчиво утверждают, что ислам здесь совершенно ни при чем, что всякий правоверный мусульманин испытывает к террористическим деяниям неодолимое отвращение, а злодеи не имеют к истинной вере никакого касательства. Если мы не желаем взять на себя ответственность развязывания религиозной войны во всем ее ужасе, нам должно полностью исключить из наших рассуждений вероисповедную составляющую. То есть единственной альтернативой межцивилизационному конфликту является коллективный солипсизм — чего не желаем видеть, того и нет. При этом не очень понятно, что делать с тем объективно наблюдаемым фактом, что наиболее громкие и кровавые террористические деяния в новое время либо совершались с именем Аллаха (а вовсе не Иисуса Сладчайшего) на устах, либо встречали живое одобрение у тех, кто верует в Аллаха и Магомета, пророка Его, безусловного же указания на то, что всякий терроризм есть мерзость перед Господом, мы с той стороны так и не дождались. Чтобы исключить вероисповедную составляющую из конфликта, нужно, чтобы, убивая мирных людей, убийцы не кричали: «Аллах акбар!» — а это не от нас зависит. Указание на то, что Коран учит добру и милосердию (что совершенно верно), тоже не слишком проясняет межцивилизационные проблемы. Всякая религия (кроме совсем уж сатанических) учит добру и милосердию, но религия не исчерпывается сводом этических правил, она еще и определяет место человека в мироздании, причем различные религии делают это весьма различным образом. В той мере, в какой проблемы миросозерцательные, проблемы отношения человека и Вечности имеют значение, ислам и христианство всегда будут находиться друг с другом в конфликте, ибо эти проблемы они решают весьма по-разному. Из того, что не должно специально разжигать взаимную ненависть, никак не следует, что должно замазывать глубочайшие миросозерцательные различия. Другое дело, что наряду с этими неустранимыми различиями существуют значительные различия в самом исламском мире, и нынешняя волна того, что можно условно назвать мусульманской реформацией, грозит не только христианскому миру, но и не в меньшей степени миру традиционного ислама. Происходящее сейчас слишком напоминает бедствия, потрясавшие Европу в XV—XVI вв. В соответствии с духом прогресса понятия «протестантизм» и «реформация» воспринимаются сегодня как нечто положительное — протестантская этика, свобода совести, дух обновления — однако современникам обновительных процессов так не казалось. Слишком уж специфическими были этика и свобода ранних европейских протестантов, воспринимавших все находящееся за пределами их идеальных общин как царство зла, подлежащее уничтожению. Столь чистым было обновленное евангельское учение гуситов, что город Мюнхен в 1432 году спешно — за один год — был вынужден возвести новое кольцо городских стен. Предосторожность не лишняя, ибо, движимые своим чистым учением, гуситы подвергали разрушительным набегам Австрию, Саксонию, Баварию, Польшу, Венгрию и доходили до Молдавии. Учитывая неразвитость тогдашних средств сообщения, оно и перед сегодняшними ваххабитами не стыдно. Равно как не стыдно было и немецким анабаптистам XVI века перед движением «Талибан». Тоталитарности раннепротестантских общин (Мюнстерская коммуна) и мулла Омар мог бы поучиться. Карл Маркс (уж кто прогрессивней?) писал об эпохе, «которую мы, немцы, по случившемуся с нами национальному несчастью, называем реформацией». Но тогда разрушительная опасность чистых учений была осознана. Рим объявил против гуситов крестовый поход — примерно как если бы сегодня правоверные объявили джихад талибам. Отношение правоверных к этому вопросу несколько иное, а напрасно. Если бы к концу XVI века не победила контрреформация, Европа была бы вся разнесена в ошметки. Ислам моложе христианства на шесть веков, и похоже, мусульманским странам тоже приходит время национального несчастья, называемого реформацией. Самое печальное, что грозящую опасность пока что осознают лишь совершеннейшие сукины сыны типа Хусейна или Каддафи. Те, кто в меньшей степени заслуживают этого почетного звания, пребывают в неосновательном благодушии.
