Читатель, знающий хотя бы в самых общих чертах русскую историю XVIII столетия и, в частности, во многом определявший ее политические события запутанный порядок престолонаследия, конечно, сможет оценить значение двух слов — единственных, которые якобы смог написать Петр I перед смертью в незаконченном завещании: «Отдайте все…» На первый взгляд в этих словах нет ничего конкретного относительно судьбы императорского трона. Однако два обстоятельства заставили ученых отнестись к ним с пристальным вниманием. Во-первых, они свидетельствовали о намерении умирающего императора в соответствии с уставом о наследии престола 1722 г. оставить письменное завещание о своем преемнике. Во-вторых, незаконченная фраза завещания придавала трагический оттенок последним распоряжениям великого преобразователя страны. Кого видел Петр I накануне смерти своим преемником: коронованную в мае 1724 г. императрицей Екатерину, чье положение затем сильно пошатнулось в связи с нашумевшим делом ее любимца и правителя вотчинной канцелярии Монса; сына царевича Алексея — Петра Алексеевича; одну из своих дочерей или же еще какое-то лицо, согласно уставу о престолонаследии: «Кому оный (т.е. император) хочет, тому и определит наследство…»? Незаконченность фразы петровского завещания, естественно, накладывала особый отпечаток на представления обо всей последующей эпохе дворцовых переворотов в России, невольно порождала мысль о том, что одной из их причин было неисполнение намерения Петра I в отношении своего преемника на троне. Ставшая знаменитой, эта фраза впервые была приведена в книге Вольтера о русском императоре, написанной по заказу русского правительства и не раз начиная с 1759 г. публиковавшейся в Западной Европе. Кончина Петра I описана Вольтером следующим образом. «Но того же числа (т.е. 28 января 1725 г.) в исходе второго часа пополудни государь, почувствовав приближающуюся уже кончину, потребовал бумаги и, взяв перо, стал быстро писать, но рука его начертала только несколько неявственных строк, в конце могли разобрать одни только сии слова: „Отдайте все…“ И когда перо выпало из рук его, то повелел призвать к себе старшую дщерь цесаревну Анну Петровну и хотел сказать ей, что писать, но, как сия к нему подошла, он не мог уже ничего говорить». Продолжая свой рассказ, Вольтер отметил: «Многие думали, да и напечатали, будто бы император в духовной своей назначил супругу свою Екатерину наследницею престола, но то истинно, что он духовной не сделал или, по крайней мере, никто оной не видел. Удивительная беспечность в законодательстве, и которая явно показывает, что он не считал болезнь смертельной». Сообщение Вольтера в целом не вызывало серьезных сомнений у последующих исследователей. С.М.Соловьев, например, писал, что незадолго до смерти «Петр потребовал бумаги, начал было писать, но перо выпало из рук его, из написанного могли разобрать только слова: „Отдайте все…“, потом велел позвать дочь Анну Петровну, чтоб она написала под его диктовку, но когда она подошла к нему, то не мог сказать ни слова». И сегодня писатели и историки нередко используют эту фразу для эффектной художественной концовки рассказа о Петре I. Откуда же появилась эта версия о незаконченном петровском завещании? В ее выдумке трудно обвинить Вольтера — известна тщательность, с которой он изучал источники, описывая жизнь своего героя. В 1721 г. герцог голштинский Карл-Фридрих прибыл в Россию, намереваясь жениться на одной из дочерей Петра I. Через своего тайного советника Бассевича, находившегося в свите, он вел переговоры с русским двором относительно своего намерения. Неизвестно, когда Бассевич начал вести записки о пребывании в России, равно как и то, насколько анонимные выдержки из них, оказавшиеся у Вольтера, соответствовали подлинному тексту Бассевича. Однако несомненно, что Бассевич был в курсе многих дел петербургского двора, старательно описывал сквозь призму личных впечатлений и интересов события русской внутриполитической жизни, заодно не забывая подчеркнуть и свою, действительно немалую, роль в них. Не обошел Бассевич своим вниманием и последние дни жизни Петра I: «Очень скоро после праздника св. Крещения 1725 года император почувствовал припадки болезни, окончившейся его смертью. Все были очень далеки от мысли считать ее смертельною, но заблуждение это не продолжалось и восьми дней. Тогда он приобщился Св. Тайн по обряду, предписываемому для больных греческою церковию. Вскоре от жгучей боли крики и стоны его раздались по всему дворцу, и он не был уже в состоянии думать с полным сознанием о распоряжениях, которых требовала его близкая кончина. Страшный жар держал его в постоянном бреду. Наконец в одну из тех минут, когда смерть перед окончательным ударом дает обыкновенно вздохнуть несколько своей жертве, император пришел в себя и выразил желание писать; но его отяжелевшая рука чертила буквы, которые невозможно было разобрать, и после его смерти из написанного им удалось прочесть только первые слова: „Отдайте все…“ Он сам заметил, что пишет неясно, и потому закричал, чтоб позвали к нему принцессу Анну, которой хотел диктовать. За ней бегут; она спешит идти, но когда является к его постели, он лишился уже языка и сознания, которые более к нему не возвращались. В этом состоянии он прожил, однако ж, еще 36 часов». Свидетельство Бассевича (или его неизвестного интерпретатора) в «Пояснениях» примечательно. Во-первых, наряду с другими многочисленными и независимыми источниками оно подтверждает, что смерть Петра I сопровождалась страшными муками. Во-вторых, в донесении саксонского резидента при русском дворе, племянника знаменитого Ф.Я.Лефорта — Ж. Лефорта, также сообщалось, что император незадолго до смерти намеревался что-то написать: «Ночью ему захотелось что-нибудь написать, он взял перо, написал несколько слов, но их нельзя было разобрать». Иначе говоря, Бассевич и в этой части своих записок отразил либо действительный факт, либо устное предание, распространенное среди современников и зафиксированное также Ж.Лефортом. Последний, однако, не приводит знаменитой записи Петра I, хотя ее значимость не могла бы пройти мимо его внимания. Ясно, что если Петр I и написал что-либо, то из-за неразборчивости это не имело в глазах Лефорта никакой цены. Таким образом, лишь в извлечениях из записок Бассевича приведена сакраментальная фраза Петра I. Чрезвычайно важно в этой связи и то, что только здесь приводится и факт вызова умирающим императором своей дочери Анны, которой он решил что-то продиктовать. Введение в число лиц, присутствовавших при последних часах жизни Петра I, Анны было не случайно. Благодаря усилиям Бассевича еще 24 ноября 1724 г. голштинский герцог был обручен с этой цесаревной, а 25 мая 1725 г., уже после смерти Петра I, состоялся их брак. Несмотря на то что в брачном договоре, утвержденном Петром I, его старшая дочь отказывалась за себя и свое потомство от всех притязаний на русский престол, ее кандидатура рассматривалась в качестве претендентки на императорский трон. Впоследствии, кстати, когда Екатерина I назначила своим наследником сына Анны Петровны — Петра Федоровича, голштинская линия на русском троне восторжествовала. Вопреки твердому желанию Петра I, выраженному в брачном контракте Анны Петровны и герцога голштинского, в извлечениях из записок Бассевича настойчиво проводилась мысль о том, что покойный император связывал со своей старшей дочерью и ее потомством судьбы российского трона. Анну Петровну автор наделяет всеми мыслимыми и немыслимыми государственными и человеческими добродетелями. «В руки этой-то принцессы желал Петр Великий передать скипетр после себя и супруги своей» — пишет он. В этих условиях голштинский двор был очень заинтересован в формировании в Европе выгодного мнения о родителях наследника. Бумаги Бассевича в этом смысле приобретали важное политическое значение. Через Вольтера «намерения» Петра I в отношении Анны постарались сделать общеизвестными. В бумагах Бассевича Анна Петровна выступает на исторической сцене как естественный продолжатель великих замыслов и дел Петра I. Бассевич прекрасно знал, что в соответствии с уставом о престолонаследии Петр I должен был назвать своего преемника. В извлечениях сказано о первых словах завещания Петра I, прочитанных уже после того, как он потерял окончательно сознание. В контексте всего рассказа о последних часах императора читатель тонко и неназойливо подводился к мысли о том, что «отдать все» Петр I намеревался Анне Петровне. Любопытна трансформация этого известия в изложении русского историка И.И.Голикова. По его рассказу, император, когда перо выпало из его руки, «напрягши остальные силы свои, произнес сие слово: после. Не знали, что сие слово значило, освободиться ли он желал от беспокойства нашедших к нему в комнату во множестве людей, или о следующем времени по смерти cвоей, однако, слово сие почтя все приказом, вышли вон». Домысел Голикова представлял собой, несмотря на деликатные оговорки, скорректированное последующими событиями (избрание Екатерины I) вполне логичное развитие свидетельства Бассевича: Анна Петровна должна была стать, согласно воле Петра I, русской императрицей после Екатерины I. Сам Баcсевич, принимавший участие в составлении брачного контракта, естественно, знал, что Анна Петровна вместе со своим потомством была лишена Петром I права наследовать русский престол. Из этого историки заключают, что весь рассказ о кончине Петра I принадлежит не Бассевичу, а кому-то из голштинцев, который либо не знал об этом контракте, либо сознательно проигнорировал его, преднамеренно вводя Вольтера в заблуждение, чтобы тот подкрепил в общественном мнении Европы «законные» права Голштейн-Готторпской династии на русский престол в годы, когда династия Романовых по мужской линии иссякла. Апокриф «Отдайте все…» пережил столетия. Если в первые десятилетия своего бытования он имел немалый политический смысл, ради которого и был создан, то в более позднее время приобрел и художественно-трагедийное звучание. Знаменательно, что даже в XIX веке этот апокриф оставался принадлежностью официальной историографии, оказавшись выгодным и Александру I, и Николаю I, и их преемникам, поскольку все они так или иначе связывали себя с голштинской династией, тем самым освящая свое правление фальсифицированной интерпретацией несуществовавшего завета Петра I.
