Известный актер и режиссер ищет альтернативу бездуховному кинематографу
— Николай Петрович, вы играли во многих фильмах — какие из них ваши любимые? — Любимые — те, которые остались в памяти зрителей: «Иваново детство» и «Андрей Рублев», «Военно-полевой роман», «Игрок», «Мама вышла замуж», «Трын-трава"… У меня ведь 70 работ. Но, понимаете, со временем мне вообще разонравилась актерская профессия, я к ней охладел. Последние свои роли я исполнял уже по инерции — в фильме Петра Тодоровского «Какая чудная игра» и в «Мастере и Маргарите» Юрия Кары — картине, которую зрители не видели и где я создал лучший в моей жизни образ — Иешуа Га-Ноцри. Да и раньше у меня не было никогда страстного желания играть «какую-нибудь» роль. Я был, как правило, разборчив и не шел туда, где нужно было торговать душой и телом. — А то, что вы играли Иешуа Га-Ноцри, согласуется с вашими религиозными убеждениями? — Здесь очень длинная история — и картины, и моего в ней участия. Дело в том, что мне была предложена роль Ивана Бездомного. Когда пришел на пробы к Юрию Каре, я сказал, что эту роль играть не буду, но попробовался бы на Иешуа Га-Ноцри. Меня утвердили. Целый год фильм был заморожен, и когда вновь последовало предложение, я ответил «да». А потом было благословение на роль у Гроба Господня в Иерусалиме и причастие — ночью, перед тем как я начал сниматься. И работалось удивительно спокойно, молитвенно — я постился, читал Евангелие, и у меня не было ощущения, что делаю что-то греховное, хотя до сих пор не знаю, прав ли я был. Вообще евангельские темы меня всегда волновали, я много размышлял об этом и собирался даже как режиссер снимать фильм по Евангелию. Пытался также узнать об отношении Церкви к этому вопросу: имеем ли мы, кинематографисты, право касаться сокровенных тем? (Разумеется, речь идет не о художниках-атеистах). Отношение было разное, мне лично ближе точка зрения, которой поделился со мной один из иерархов Православной церкви. Он сказал, что, поскольку это наша работа, наш окоп борьбы за душу человека, значит, мы не только можем, мы должны это делать. Кинематограф — сила, которая влияет на миллионы, и весь вопрос в том, кто влияет и как. — И все-таки в «Мастере и Маргарите» вы играли прообраз Иисуса Христа… — Я себя оправдывал тем, что я играю персонаж романа Булгакова, и это, надеюсь, как-то сглаживало мой дерзкий поступок, но, естественно, для меня идеалом, к которому я стремился, был Спаситель. Здесь мне помог режиссер Юрий Кара. Помню, когда мы приехали в Иерусалим и начали съемки, одной из первых была сцена суда, где Понтий Пилат выносил приговор трем осужденным. Среди них был и я. Я не знал, как играть эту сцену, и тогда Юрий Кара мне помог одной репликой: «Он же всех любит…» Этого было достаточно, чтобы понять всю суть образа: Любовь. Ко всем. И к тем, кто судит, и к Понтию Пилату… — Как вы пришли к режиссуре? — В 1959 году Андрей Кончаловский предложил мне роль в фильме «Мальчик и голубь». Это был первый фильм в моей жизни, но уже тогда, глядя на работу Кончаловского, я подумал, какая это прекрасная профессия — режиссер. Мне тогда было 14 лет, и эта мысль крепко во мне засела. Еще учась в школе, я был артистом Театра имени Моссовета, которым руководил Юрий Завадский, играл с Марецкой, Орловой, Раневской, Бирман, Мордвиновым, Пляттом. Потом целый год работал в Театре Ленинского комсомола, окончил актерский факультет театрального училища имени Щукина… А потом ушел из театра навсегда. Я понял, что мой путь лежит в кинематограф. — Сколько фильмов вы сняли? — У меня четыре короткометражных фильма и два полнометражных. Первый мой фильм -курсовая работа во ВГИКе — новелла «Егерь» по одноименному рассказу Чехова, где играли Наталья Бондарчук и Михаил Кононов. А потом был диплом, который я делал на Мосфильме: новелла «Ванька-Каин» из фильма «Пошехонская старина» по Салтыкову-Щедрину. Этот фильм был отмечен главной наградой за режиссуру на XXIII кинофоруме в Оберхаузене в ФРГ. А потом наступила пауза в десять лет. Я предложил за это время киноруководству десять сценариев, два раза был в запуске, меня все время закрывали, но десятая тема — о Лермонтове — была одобрена на «Мосфильме», и я получил возможность снять фильм. Это масштабная картина, в ней участвовало до пяти тысяч человек, снимал я ее в течение шести лет. Фильм, рассказывающий о жизни Лермонтова, — от первого вздоха до последнего выдоха. — В нем вы выступали как режиссер и актер. Не трудно было совмещать две профессии? — Это может показаться странным, но у меня было такое ощущение, что Лермонтов мне помогает. Был период, когда у меня возникло очень много проблем, когда все разлаживалось, художники и операторы отказывались от работы, а я был вынужден на средства, выделенные для одной серии, делать две. И вот однажды ночью, когда я остался один, вдруг ощутил мощнейший прилив энергии. И утром проснулся с улыбкой: было ощущение, что никаких сложностей нет. После этого работа пошла легко. И хотя быть одновременно режиссером и актером достаточно сложно, но, к нашему всеобщему удивлению, силы к концу дня не убывали, наоборот… — Николай Петрович, вам посчастливилось работать с Андреем Тарковским, Сергеем Бондарчуком. Чему вы у них научились? — Когда я начал сниматься у Тарковского в «Ивановом детстве», мне было 15 лет, и он меня поразил при первой же встрече — просто тем, какой он был в жизни. Человек, который одновременно мог быть остроумным, ироничным, дерзким, мог рассказать анекдот — и тут же мгновенный «уход» в пределы, не доступные для окружающих. Эта огромная духовная амплитуда произвела тогда на меня колоссальное впечатление, и я полюбил Андрея на всю жизнь. Однако в первые годы нашего знакомства, когда снимался в «Ивановом детстве» и «Андрее Рублеве», мне казалось, что Тарковский, как режиссер, с актерами не работает. На съемках «Рублева», когда у меня не получалась сложная сцена, Тарковский ходил за камерой и шутил: брал в руки маленькую клизмочку, которой продувают пленку, и вдувал каждому в ухо — оператору, помощнику оператора… И смеялся. Я к нему подошел и говорю: «Как ты можешь? Мне сейчас играть сцену, а ты мне даже не рассказал, что мне надо делать!» А он мне нарочно громко, чтобы слышала вся съемочная группа, говорит: «Знаешь, что ответил Рене Клер, когда его спросили, как он работает с актерами? Он сказал: «Я с ними не работаю, я им плачу деньги». Ты артист, тебе платят твои 120 рублей, вот и играй». Но это была шутка для группы, он тут же отошел со мной в сторону и начал что-то шептать на ухо… И спустя много лет, уже сейчас, я вижу в каждом кадре «Иванова детства» во мне, играющем Ивана или Бориску из «Андрея Рублева», жесты Андрея Тарковского, его интонацию, пластику, даже отношение к жизни. Он работал с актерами, но каким-то особым, тайным, духовным путем, примером собственной личности. Он был для меня эталоном человека и режиссера, потому что Андрей шел на каждый фильм, как на исповедь. Все говорил до конца и был бескомпромиссным в отстаивании собственных фильмов. — А как работалось с Сергеем Бондарчуком? — Он не был моим учителем, и общих работ с ним было не так много. Это фильм «Выбор цели», где он играл Курчатова, а я — ученого Федю, прообраз академика Сахарова. Я был очень рад работать вместе с ним, потому что всегда любил его как мастера, большую личность. Я увидел его первый раз на «Мосфильме», когда мне было 16 лет. Он шел по коридору с группой, которую возглавляла Фурцева, тогдашний министр культуры, а я шел навстречу. Мы поравнялись, и он ей сказал, что я — тот самый мальчик, который играл в «Ивановом детстве». Я поздоровался за руку с ними, после чего вся съемочная группа шутя мне советовала не мыть руку целый месяц. А потом, когда я делал как режиссер фильм «Ванька-Каин», позвал Бондарчука озвучивать текст от автора. Вообще Тарковский и Бондарчук — это две вершины русского и мирового кинематографа, хотя и разные по художественным методам. Они оба были художники-христиане, хотя никто из них открыто не говорил об этом. Бондарчук был членом партии, но он все равно пронес через все фильмы высокие христианские идеалы. Так же, как и Андрей Тарковский. Кроме того, они дружили. Было время, когда Бондарчук позвал опального Тарковского в собственную киностудию и дал возможность работать. Они даже собирались делать вместе фильм о Достоевском, но этому помешали. Их стали разводить, стали капать друг на друга. И они разошлись, хотя я знаю, что Бондарчук до конца жизни любил Андрея и уважал его. — Помимо актерской и режиссерской работы, вы возглавляете Международный кинофорум «Золотой витязь». Как вы пришли к этой мысли? — Думаю, что все это по промыслу Божию. 10 лет назад я задался целью собрать разбросанные камни русского, славянского кинематографа, а теперь на наш «Золотой витязь» приезжают более 30 стран, включая Японию, Китай, Америку, Нидерланды, Италию, Великобританию… Чем дольше я живу, тем больше понимаю, что это Божий дар, отданный мне в руки, чтобы я пестовал это как альтернативу тому бездуховному, антикультурному, антинациональному кинематографу, который царствует не только у нас в России, но и во многих странах мира. — В вашем кинофоруме участвуют кинематографисты не только славянских стран, а и западных, и восточных, и даже нехристианских конфессий. Как это совмещается с общей православной концепцией? — Мне очень близка мысль, которую высказал философ Иван Ильин. Он говорил, что каждый художник ищет совершенства и этот поиск приводит его к престолу Господню, поэтому каждый художник делает дело религиозное, независимо от того, к какой конфессии он принадлежит. Пред Господом творцы уравниваются. — Вы говорили, что цель «Золотого витязя» — формирование кинематографа созидающего духа. — Да, созидающего, а не разрушающего. Мы, руководители крупных кинофестивалей, должны помнить евангельскую истину: невозможно не прийти в этот мир соблазну, но горе тому человеку, через которого соблазн придет. — Я знаю, вы еще ведете курс авторской режиссуры. Давно начали преподавать? — Недавно. У меня только один выпуск: 12 человек — первый в истории России курс православной авторской режиссуры. Этот опыт был достаточно интересен, и после этого у меня родилась идея создать киноакадемию имени Сергея Бондарчука, которая будет воспитывать кадры для национального кинематографа. Собственно, все уже готово к ее открытию: собран уникальный педагогический состав, куда входят даже обладатели оскаровских премий, профессора Духовной академии, нет только места, где можно будет обучать наших воспитанников. Однако на последнем «Золотом витязе», который прошел недавно в Тамбове, был подписан договор о создании инфраструктуры российского национального киноцентра на тамбовской земле, где будут построены киностудия и киноакадемия. Там, я надеюсь, мы и будем снимать духовное кино. А что касается курса авторской режиссуры, мы пытаемся научить будущих режиссеров пониманию того, что искусство — это путь очищения, путь покаяния — для того, чтобы человек стал лучше, нравственнее. Ведь деятели культуры — это зеркало нации, и оно не должно быть грязным, мутным. Иначе мы погубим наше молодое поколение. — Но ведь жизнь иногда действительно бывает низкой и грязной. Или нужно закрывать на это глаза? — Конечно, в жизни есть все, но если показывается что-то плохое, то потом автор должен дать какой-то выход к добру, к возрождению души, к пониманию того, что человек прекрасен и призван к исполнению промысла Божия на земле…
