 |
| Завтра | Гейдар Джемаль | 17.06.2002 |
Об авторе: Гейдар Джемаль — председатель Исламского Комитета России, координатор исламской секции «Движения за глобальную демократию»
События в Генуе показали, что рано либеральные комментаторы торжествуют по поводу «идеологической смерти» революционного начала в мире, рано торопятся объявить о конце всякой организованной оппозиции Системе. На самом деле, связывать такую оппозицию с существованием советского блока, разделенностью мира на два пресловутых «лагеря» было ошибкой уже задолго до формального падения советского режима. Превратившийся в бюрократическую номенклатурную империю СССР давно перестал быть базой мировой революции, и его разногласия с капиталистическим Западом приобрели характер скорее внутрисемейной конкуренции. СССР лишь заводил в тупик те движения и инициативы, которые доверяли советским руководителям, полагаясь на давно умерший идеологический миф. Скорее наоборот, крах советского коммунизма открыл дорогу революционному творчеству подлинных оппозиционеров. Тема мировой революции, идущая воистину красной нитью через всю человеческую историю, это прежде всего религиозная тема. Ислам сегодня есть наиболее последовательное воплощение и стратегический ресурс этой сквозной революционной темы. Разумеется, и в исламском пространстве существуют неоднозначные движения, течения, позиции вплоть до скрыто антиисламских и контрреволюционных. Глобалисты делают ставку на «мунуфиков» (лицемеров) в исламских рядах с целью превратить мусульманское цивилизационное пространство в свой ресурс — так же, как, делая ставку на «перевертыши» с партбилетами, они успешно превратили обломки некогда могучего соцлагеря в ресурс победившей в «холодной войне» Системы. Поэтому сегодня особую важность имеет работа над интеллектуальными предпосылками революции, что совпадает с выявлением подлинно исламского взгляда на реалии современного мира. В первую очередь это относится к пониманию политических инструментов, с помощью которых мировое правительство проводит в жизнь свои программы.
В последние годы ельцинского правления внимание российской общественности было активно привлечено к некой международной структуре, которая до этого, казалось, не имела реального отношения к евразийским проблемам. «Большая семерка» интенсивно функционировала и во времена СССР, но она представлялась некой дополнительной неформальной структурой, объединявшей глав наиболее развитых западных стран. На фоне существования Северо-Атлантического альянса, военно-блоковой структуры с участием США на Тихом океане и т. п. этот клуб элитных президентов, казалось, добавлял мало нового в существовавшее противостояние Восток-Запад. Внезапно оказалось, что членство в этом клубе крайне престижно и даже является мерилом некоего исторического успеха. Россия стала активно добиваться превращения «семерки» в «восьмерку» через вхождение в этот круг практически любой ценой. Это заставляет попытаться понять, каков подлинный смысл этого клуба, чем он отличается от всех других «объединений» саммитного уровня. Простой взгляд на состав участников обнаруживает, что в этот клуб входят страны, принадлежавшие к противоположным лагерям во Второй мировой войне: союзники по антигитлеровской коалиции (за вычетом СССР) с одной стороны, страны бывшей Оси — с другой. Такой состав резко противопоставлял «большую семерку» важнейшему международному органу, возникшему непосредственно в итоге разгрома Германии, Японии и Италии. Речь идет о Совете Безопасности ООН, который объединил державы-победительницы, наделил их правом вето по всем реальным вопросам, касающимся судеб мира, и фактически определил мировой порядок после 1945 года. Структура Совета Безопасности в целом выражала ту единственную форму глобализма, до которой дозрел мир к середине ХХ века: глобализма, организованного ведущими империалистическими державами без сколько-нибудь заметного участия транснациональных монополий, мирового рынка и других внегосударственных систем.
После поражения СССР в «холодной войне» этот сталинско-рузвельтовский глобализм потерял смысл, а вместе с тем необратимо устарел как инструмент мировой политики и СБ ООН. Сегодня там, помимо США, Англии и Франции, находятся правопреемник бывшего СССР — Россия, а также, что еще более неприемлемо для Запада, и Китайская Народная Республика (правопреемник чайканшистского Китая, также введенного в синклит победителей в 1945). Именно поэтому значение «Клуба семи» расширилось сегодня до стратегического масштаба. В некотором смысле этот клуб можно назвать «натовским политбюро». Введение туда России ничего не меняет в его действенности, поскольку нынешняя «большая восьмерка» в гораздо меньшей степени зависит от формальной процедуры, чем такие бюрократические международные образования, как ООН или НАТО. Статус России в этом клубе, как бы ни доказывали обратное российские СМИ, эфемерен.
Чтобы глубже оценить роль «G8» сегодня, следует не забывать, что суверенный статус потерпевших поражение Германии, Японии и (в меньшей степени) Италии по-прежнему не равен суверенитету победителей. Они являются странами, политически пораженными в правах. Это эффективно закреплено в массе договоров, конвенций и условий, невидимых для стоящего вне большой политики обывателя. Пребывание этих стран в одном клубе с таким единым внутренним блоком, как США, Великобритания и Канада, во-первых, изолирует находящуюся там же Францию, во-вторых, подчиняет весь западный мир безоговорочно англо-саксонской либеральной модели глобализма. В этой ситуации для России бесполезно пытаться искать какие-то противовесы в форме сближения с Францией или с одной из бывших держав Оси, поскольку такого рода политические демарши обречены с самого начала на маргинализм и полнейшую неэффективность. В итоге, сегодня «G8» оказывается гораздо более эффективным инструментом проведения в жизнь решений Запада, чем все еще по инерции существующий СБ ООН.
Устремления России войти в элитный клуб западных президентов есть еще и другая сторона. Тем самым российское руководство de facto как бы признает политическую исчерпанность Организации Объединенных Наций. Можно сказать, что Кремль активно содействует мировой верхушке в том, чтобы «похоронить» планетарное межгосударственное образование, которое при всех своих недостатках, тем не менее, являлось единственным реальным форумом суверенных народов мира. На его место приходят «большая восьмерка» и Северо-Атлантический альянс, которые будут осуществлять военный и экономический диктат без всякой игры в международную законность и демократию.
Вместе с тем нельзя сказать, что сегодняшний глобализм однозначен, свободен от проблем, не имеет внутри себя противоречий. Пока еще не определен исход противоборства между двумя тенденциями к кристаллизации «нового мирового порядка». Первая из этих тенденций связана с возникновением такой могущественной силы, как международная бюрократия, опирающаяся на военно-политический ресурс США. Очевидно, что национальные бюрократии, которые при существовании биполярного мира, используя противостояние двух систем, эффективно оказывали сопротивление наднациональной бюрократии, к началу ХХI столетия бесповоротно проиграли. Сегодня президенты, в случае «необходимости», арестовываются и отдаются под суд, как простые уголовники. Очевидно, что только США, без опоры на мировой бюрократический консенсус, не могли бы так нагло распоряжаться судьбами политиков, принадлежащих к иным, суверенным правовым субъектам. Наиболее амбициозные из нынешних национал-бюрократов мечтают повысить свой статус, будучи принятыми в международную корпорацию. Поэтому предательство интересов своих народов стало нормой и повседневностью. Собственно говоря, сам крах СССР был в конечном счете капитуляцией национальной бюрократии перед международной.
Однако эта корпоративная тенденция не исчерпывает политический ресурс глобализма. Существуют транснациональные корпорации, которые вообще не привязаны ни к каким странам, ни к каким государственным или этническим интересам. Они представляют собой иной порядок отчуждения человеческого достояния, чем тот, который осуществляется паразитическим госменеджментом: транснациональные корпорации манипулируют реальным ресурсом планеты, в отличие от бюрократов, которые имеют доступ к коллективному мировому бюджету. Кроме того, ТНК пока не отдают приказы силовым структурам государств и военных блоков, не контролируют спецслужбы и в этом смысле уступают международной бюрократии. Однако выигрышная перспектива ТНК заключается в возможности так называемой «высокой коррупции». Мы имеем в виду сращивание материальных интересов международной бюрократии и высшего бизнес- менеджмента, которое может вполне легально осуществляться через различные нерыночные программы планетарного масштаба, носящие, как правило, гуманитарный или экологический характер. Процесс такого сращивания ведет к образованию планетарной олигархии, что, согласно доктрине политического ислама, неизбежно должно стать доминирующей формой управления западным обществом, придя на смену формальным демократиям.
Нынешние российские «политологи», с восторженным визгом освободившиеся от догматической идеологии, превозносят новый прагматический подход к государственным интересам, который они иногда еще любят называть «здоровым цинизмом». Выигрывает ли что-либо с позиции этого «здорового цинизма» Россия, пожертвовав практически всеми политическими параметрами великой державы ради эфемерного престижного членства в «G8»? Как мы отмечали раньше, пребывание в этом клубе Германии, Японии и Италии не уравнивает эти страны даже с Канадой и Францией, не говоря уже о США и Великобритании. Они оказываются лишь более эффективно привязанными к англо-саксонскому либеральному глобализму без тех шансов на саботаж общего проекта, который был бы еще возможен в недрах той же ООН. Россия, вступив в этот «Клуб», теряет свободу маневра, публично отказывается от самостоятельной исторической миссии и в каком-то смысле от статуса подлинно великой державы. Ведь статус великой державы императивно привязан к идеологическому проекту; такой проект есть у англо-саксонской мировой элиты, но такого проекта больше нет у разгромленных в 45-м году держав Оси, и от такого проекта отказалась правопреемница идеологического СССР — деидеологизированная Россия.
В этом смысле решается не раз высказывавшееся недоумение по поводу того, что Китай до сих пор сохраняет коммунистическую партию и «тоталитарный» партийно-государственный строй вопреки либерализации своей экономики. Он делает это не для того, чтобы сохранить эффективную систему управления обществом, не из страха впасть в хаос (или, вернее, не только из этого страха). Главная задача — сохранить проектную самобытность перед лицом либерального глобализма. Именно эта самобытность и дает статус великой державы эффективнее, чем межконтинентальные ядерные ракеты. Сегодня ядерный потенциал Китая пренебрежимо мал в сравнении с мощью Запада. Однако политическое устройство Китая превращает его в главного оппонента (на данный момент) «нового мирового порядка». Последний, очевидно, не просто мирится с этим: Запад счел, что переход от биполярности к непонятной, то ли «моно», то ли «мульти», произошел слишком поспешно. Еще не осуществилось преодоление внутреннего противоречия, присущего процессу глобализации, о котором мы говорили выше. Не осуществлено сращение между ТНК и международной бюрократией, не готова инфраструктура под «железную пяту» будущей мировой олигархии. Поэтому старая, добрая биполярность все еще обладает неплохим потенциалом для управления делами мира. Кроме того, оказалось, что нет подходящих кандидатов, кроме Китая, на роль «настоящего врага». Россия ни под каким видом не согласна больше играть эту роль, она — «друг», и хоть ты тресни, ничего с этим нельзя поделать. Рвется в друзья и союзники к Западу, и все! Игнорировать такую мощную экспрессию доброй воли было бы сложно и неуместно. Исламский фундаментализм, назначенный в настоящие, большие «враги», оказалось, не вполне созрел для этого высокого статуса. В конце концов не может же один Хусама Бен Ладен, даже с приданными ему талибами и Хаттабом, заменить в качестве «плохого парня» целый Варшавский пакт во главе с СССР!
Китаю такая роль уже сейчас по силам. Разумеется, Запад не намерен пассивно смотреть, как растет военное и экономическое могущество этого гиганта. Есть достаточно факторов, которые могут быть задействованы для сдерживания Китая во внешней политике и дестабилизации его внутреннего положения. В качестве одного из главных антикитайских инструментов глобалисты хотят видеть ислам. В свое время это успешно работало против СССР, не в последнюю очередь благодаря стратегическому просчету самого советского руководства, сыгравшего с Западом в поддавки по всей программе. От поддержки освободительной антиимпериалистической борьбы народов Востока советская история проделала полный контрреволюционный оборот к гиперимпериалистической политике, которая лишила Кремль могучей поддержки миллиардной исламской уммы в борьбе с Западом. Но это уже история.
Есть данные, что в ближайшее время западные спецслужбы активизируют в самом Китае уйгурский сепаратизм, для того чтобы спровоцировать Пекин на жесткие кровавые контрмеры, которые повлекут исход уйгурских беженцев в соседние государства, осложнение обстановки на западных рубежах КНР, а также создадут предпосылки для широкой пропагандистской кампании по политической изоляции Пекина. Эти меры должны будут вбить клин между Китаем и мусульманским мировым сообществом, лишить Китай традиционных союзников в конфликте с другими крупными державами Азии. Не в последнюю очередь китайско-исламский конфликт должен расширить возможности Запада по воздействию на политическое измерение Ислама, проще говоря, дать Западу возможность контролировать политический Ислам сегодня и, главное, завтра. Дело в том, что исламский мир является колоссальным антиглобалистским ресурсом всех тех сил человечества, которые противостоят «новому мировому порядку», противостоят Системе. На самом деле, собирательные возможности антиглобализма с учетом исламского фактора в современной ситуации выше, чем совокупный потенциал Системы. Однако против антиглобалистских сил сегодня работает отсутствие фундаментальной общезначимой идеологической платформы, равной по эффективности (или даже превосходящей) исторически изжитый марксизм-ленинизм. У антиглобалистов нет универсального дискурса, который образовывал бы единое поле сопротивления, включающее в себя самые разнородные социальные и политические элементы.
Такова в общих чертах ставка в игре, развивающейся по нескольким векторам сближений-противостояний: Запад и Россия, Запад и Китай, Китай и Ислам.
Политический ислам сегодня пока не обрел состояния, присущего действенному протестному «Интернационалу». Еще действуют ложные цели и ориентиры, генерируемые идеологическими диверсантами, использующими образы исламской истории. Еще не до конца дискредитировали себя половинчатые, слабо продуманные политические учения, возникшие в конце ХIХ-первой половине ХХ веков в среде мусульманской реформаторской интеллигенции. Очень далека от реализации суперприоритетная стратегическая задача, стоящая перед уммой: освобождение от пут клерикализма, органически чуждого Исламу. Поэтому единственная возможность избежать ловушки, расставленной западными политтехнологами и спецслужбами перед мусульманами, состоит только в одном: необходимо формировать целостную идеологическую платформу по актуальным вопросам современности, которая привела бы силы политического Ислама во взаимодействие со всемирным фронтом антиглобализма, и прежде всего его наиболее социал-радикальной революционной частью. Только союз политически активных мусульман со всеми борцами против Системы во всех уголках планеты может предотвратить не фантастическую «ядерную зиму», а подлинную «социальную зиму», которая несет теплокровной живой истории «zero» абсолютного холода.
