Александр Проханов. Олег Орестович, хочу начать разговор с абстракций. В какой степени категория «права человека» абсолютна, в какой относительна? Трансформируется ли она от эры к эре, от строя к строю? Чувствуете ли вы, что служите как бы абсолютному божеству, абсолютному представлению о добре и человечности? Олег Миронов. Абсолютной истины не существует, есть идеалы, к которым стремится человечество. Что касается прав человека, то вы очень тонко подметили: эта категория не узкоправовая. Ведь когда мы говорим о правах в юридическом смысле слова, о субъективных правах, то речь идет о тех социальных возможностях, которыми может пользоваться человек, и эти возможности закрепляются в законе. Но сводить проблему прав человека к узко юридическому понимании — это абсолютно неверно. Я глубоко убежден, что права человека — это высоконравственная, этическая категория. Права человека начинаются как будто бы с простых вещей: с уважения человека к самому себе, с умения понимать окружающих, особенно в нашей многонациональной и многорелигиозной стране. Надо уважать историю своего Отечества, быть его патриотом, любить свою природу. Вот пока этим вещам мы, россияне, не научимся, мы никогда не выйдем ни из экономического кризиса, ни из духовного, который, к сожалению, коснулся и нашего российского народа, высокоинтеллектуального, самого читающего, как признавал это несколько лет назад весь мир. Я не разделяю позицию, когда западные юристы, политологи, правозащитники пытаются убедить нас в том, что в России демократия началась чуть ли не с 1993 года. Если начинать отсчет демократии с расстрела парламента, то получается уж очень мрачный исходный рубеж. Это неправильно. Потому что у нас, в силу гигантских территорий, в отличие от западного понятия свободы, есть еще понятие воли, раскрепощенной души. И россиянам всегда были присущи эти категории, потому что они всегда боролись за самостоятельность своего Отечества, всегда отражали любые нападения врагов, крепили свои традиции. А.П. Цивилизация сменяет цивилизацию, уклад сменяет уклад, общественная формация сменяет общественную формацию. В недрах этих завершенных социально-исторических организмов понятие прав человека всегда существовало. Оно существовало и в античности, и в средневековье, хотя абстрактные права абстрактного человека — категория новая, модернистская. Не является ли эта категория, которой вы служите, которой я служу, категорией временной, частной, рожденной в недрах европейского гуманизма, даже не протестантизма, а такого бунтарского, возрожденческого взрыва, произошедшего на одной части мира, в то время как в других, в китайской цивилизации, в мусульманском мире, она отсутствует? О.М. Конечно, нельзя все страны мерить одним аршином. Да, действительно, Россия обязана следовать европейским стандартам, поскольку мы являемся членами Совета Европы, ратифицировали европейскую конвенцию по правам человека, но я всегда говорю на конференциях: неужели вы хотите, чтобы все 40 стран, входящих в Совет Европы, были, как одинаково подстриженный газон? А где же исторические, национальные особенности? И люди с этим соглашаются. Должны быть какие-то общие эталоны, а своеобразие, самобытность, безусловно, должны оставаться. К тому же, хотя мы считаемся европейской страной, но большая часть нашего государства — это Азия. И для жителей Чукотки, Бурятии, Камчатки ближе восточная философия, в том числе и в понимании прав человека. А с другой стороны — Калининградская область, которая как бы оказалась в центре Европы. Каждая страна имеет свои особенности, люди по-разному осознают ценности жизни, но все сходятся, что самая большая ценность на земле это человек. Человечеству пришлось пережить страдания и беды Второй мировой войны, чтобы эти идеи о необходимости защищать человека воплотились во Всеобщую декларацию прав человека, которая была принята в 1948 году. В 1949 году уже образовался Совет Европы. В 1950 году 4 ноября в Риме была принята европейская конвенция по правам человека. Это был как бы ответ человечества на те глумления, издевательства, унижения, которые ему пришлось пережить в ходе Второй мировой войны. Думаю, эти процессы необратимы. Я думаю, что мы с вами, все вместе — патриотические средства массовой информации и правозащитники — делаем одно общее дело: формируем новое мышление, новую психологию уважения к человеку как центру мироздания. Вот я только что разговаривал с уполномоченным по правам человека Амурской области. Он доктор технических наук. Когда-то он, да и можно сказать вся страна, строили заводы фабрики, и нам казалось это самоцелью. Теперь мы начинаем понимать, что заводы для того, чтобы облегчить труд человека. А их продукция для того, чтобы человеку было комфортней жить. Думаю, это не мода времени, а непреходящая ценность, которая будет развиваться, трансформироваться, осознаваться по-иному. А.П. Это так, Олег Орестович, но не кажется ли вам как философу, юристу, доктору наук, человеку с опытом, что иногда если выигрывает человек, то проигрывает человечество? Человек ведь многоэтажное существо, он растет вверх одной частью, а другой — в преисподнюю. И человек Достоевского, который знает подполье, человек, раскрепощенный во всей его полноте, включая и мансарду, и подклетье, — явление довольно страшное и опасное. О.М. Вы очень хорошо подметили особенности понимания прав человека в России и на Западе. Европейский стандарт — это индивидуализм, это свободная личность, не связанная ничем. У них, какая теория была? Если я объединяюсь в коллектив — значит, коллективу я должен отдать часть свободы, я оказываюсь ущемленной личностью. У нас другая психология, коллективистская. Но я не вижу здесь непримиримого противоречия. Просто нужно уметь сочетать свои собственные интересы с интересами коллектива. И поэтому, когда мы говорим о правах, не надо забывать об обязанностях. Ведь можно так пользоваться своими правами, что ты начнешь вторгаться в сферу прав другого человека, ущемлять его. Надо сочетать свободу личности, страны и народа. А.П. Но ведь категория прав человека, которой вы служите и которой, повторяю, я служу, потому что являюсь гуманистом, в современном мире иногда используется как инструмент уничтожения социума, страны, народного уклада. Она является одной из самых страшных, может быть, разрушительных сил. Причем эти силы, когда они перестают работать в качестве так называемого организационного оружия, то подкрепляются самолетами-невидимками, наземными операциями, экспансией. Что это такое? Ведь происходит страшная девальвация самой этой хрустальной, хрупкой и почти религиозной категории — права человека, когда правами человека уничтожаются целые народы. О.М. Да, к сожалению, под видом прав человека некоторые международные организации, государства начинают вмешиваться в дела других государств. Но, вступая в международные организации, государства сами берут на себя некие обязанности. Вот мы вступили в Совет Европы и ратифицировали европейскую конвенцию по предупреждению пыток. Ратифицировав эту конвенцию, мы дали право комитету Совета Европы по предотвращению пыток в любое время, без всякого предупреждения появляться на территории нашей страны, посещать любые отделения милиции, тюрьмы, колонии, следственные изоляторы. Только нужно, чтобы этим инструментом владели умные и толковые люди, чтобы этот инструмент не становился инструментом разрушения, о чем вы говорите. Мы же помним, что происходило на Балканах, когда НАТО, обрушивая свои бомбовые удары на мирные города и села Югославии с целью защитить косовских албанцев, уничтожало сербов. И теперь мы видим, к чему это привело. Речь идет о двойных стандартах, которые, к сожалению, есть. Вот Запад критикует Китай. Но чтобы критиковать Китай, надо сначала осмыслить, что это за гигантская, великая страна с древнейшей историей и культурой. В Китае — миллиард триста миллионов населения. И для них права человека — прежде всего возможность дать каждому жилье, питание и одежду. Вот это для них первоочередная задача, и они ее, кстати говоря, решили. А некоторые западные правозащитники понимают под правами человека только свободу слова, право избирать и быть избранным, право ходить на митинги. Я вспоминаю выдающегося социалиста-утописта Фурье, который писал, что чтение Великой хартии вольностей не может заменить бедняку недостающего ему обеда. Надо дать человеку элементарное: труд, жилье, право получать образование, и только потом идти дальше. Поэтому, конечно, нельзя одной меркой мерить благополучную маленькую Швейцарию и гигантский Китай. Нельзя с чужой меркой подходить и к России. Нужно стремиться к идеалу, исходя из реальных возможностей. Одно дело — жизнь на Чукотке, и другое дело — в Краснодарском крае, на берегу Черного моря. Поэтому я против того, чтобы мы механически копировали самый лучший западный опыт, То, что великолепно для Нидерландов, вряд ли будет приемлемо для всей гигантской, разнообразной и разносторонней России. Но все рациональное, что есть в мире, нужно изучать и привносить в российскую действительность. Мы уже видели, как экономические эксперименты, которые были проведены над нашей страной, привели к развалу экономики, к обнищанию миллионов людей. Повторять такой же опыт в области прав человека я как уполномоченный не намерен. Буду изучать опыт других стран, но при этом должен учитывать и особенности своей страны. Я слишком люблю Россию, чтобы экспериментировать над ней, даже в этой сфере. А.П. Вот вы упомянули о пытках. На память приходит, как на протяжении десяти лет, например, советских людей, воспитанных на красном цвете, на эмблемах Советской власти и Победы, подвергали пыткам телевидения, когда показывали оплевывание красного флага, топчущую его Новодворскую. Изощренно пытали миллионы индивидуумов. Мне кажется, есть две категории, по которым можно определить: соблюдаются или не соблюдаются в стране права человека. Если эта страна непрерывно уменьшает свою территорию, если она распадается, если в ней огромными темпами убывает население, то можно не вникать, есть там пытки или нет. Она, эта страна, не соблюдает права человека. Россия — это страна, которая стремительно теряет свою территорию и убывает со скоростью миллиона человек в год. Какие права здесь нарушаются, чего лишен наш народ, если он решает каждый год свертывать свою популяцию на миллион, отдает Среднюю Азию, Крым, собирается отдать Калининград, Курилы? О.М. У нас уменьшается население страны, продолжительность жизни сокращается, рождаемость падает, и это во многом объясняется тем, что люди не могут реализовать элементарные экономические и социальные права. Не реализуется право на нормальную жизнь, достаток, а это оборачивается нарушением права и на саму жизнь. А ведь это основные, фундаментальные вопросы бытия. Сейчас на Западе, если речь идет о правах человека в России, то имеется в виду только Чечня. А то, что люди не получают заработную плату — так европейскому политику не может даже прийти в голову, что подобное возможно. У нас люди не получают заработную плату, не получают пособие на детей, вот сейчас как будто несколько улучшилось положение с выплатой пенсий. Но даже если они получают и заработную плату и пенсию, то все равно — прожить на них невозможно. Поэтому, действительно, надо признать, что в России нарушаются главные, основные права человека — права на нормальную жизнь, на человеческое существование. Людей доводят до животного уровня, заставляют бороться за выживание. Мы видим, что происходит сейчас на Дальнем Востоке, в Приморском крае. Страшные вещи! Социальные проблемы могут вырасти там в политические. Людей лишают тепла, электроэнергии, света, не работает общественный транспорт: трамваи, троллейбусы не ходят во Владивостоке. Это же порождает сепаратистские настроения, люди говорят: ведь у нас когда-то была Дальневосточная республика, так, может, нам не нужна эта Федерация, Россия, может, мы и сами без нее проживем? То же самое в Калининграде, где уже выросло поколение граждан России, которые ни разу не были в России. Значит, нужно сделать все возможное, чтобы они знали, что такое Россия. Чтобы школьники, студенты в каникулы могли быть в Москве, в Ленинграде, во Владимире, Новгороде, видеть историческую Русь. А что касается глумления над нашей историей, над красным флагом, то это — всего лишь показатель очень низкого общего культурного уровня таких людей, я уже не говорю о политическом. Историю не перепишешь. Можно ее изучать, извлекать уроки, не повторять ошибок, которые были в прошлом, но ни прошлое, ни настоящее, ни будущее нельзя рисовать одной краской: либо черной, либо розовой. В любом отрезке жизни страны и общества присутствует все многоцветье. Если мы обратимся к жизни самых благополучных стран: например, таких, как Швеция, где социальная защищенность великолепная, — там возникают свои проблемы. Сейчас скандинавские страны, благополучные в экономическом отношении, имеют наибольший процент самоубийств, наркомании, педофилии. То есть, решив одни проблемы, мы обязательно столкнемся с другими. Мы живем в едином мире, изолировать страну невозможно. За счет современных средств сообщения мы теперь близки друг к другу. Надо уметь находить общий язык, нужно быть открытым, но в то же время вряд ли позволено представителям других стран, даже под самыми благими лозунгами, как бы вторгаться в душу нашей страны, пытаться переоценить нашу историю, наш менталитет, навязать нам свой образ поведения. Невозможно представить мир, чтобы он был абсолютно одинаков, чтобы не отличались народы, языки, страны, природа в конце концов. А.П. Олег Орестович, а какие дела вы решаете, с чем сталкиваетесь в рутине будней? О.М. К нам обращаются люди с конкретными жалобами. Кому-то неправильно рассчитали размер пенсии, человек по 5−10 лет не дополучает положенной суммы. Кто-то значится первым на получение квартиры и ждет этой квартиры 15 лет. Мы рассматриваем эти жалобы, видим, где права человека нарушены и добиваемся восстановления справедливости. В работе нашего аппарата заложен также принцип, что мы должны от помощи конкретному человеку подниматься до обобщения, выводов, готовить аналитические документы. Вот у меня в Америке родилась идея доклада «Права и возможности инвалидов в Российской Федерации». За три года работы было подготовлено три доклада. Темы их я продумываю очень тщательно, консультируюсь с коллегами. В 1999 году был доклад о психиатрии в Российской Федерации, в 2000 году мы подготовили доклад о «дедовщине» в армии, потом о праве передвижения, выбора местожительства на территории России, все, что связано с регистрацией. И в конце 2000 года был специальный доклад о нарушении прав граждан работниками милиции, МВД и уголовно-исправительной системы Министерства юстиции. Получаем около 2000 письменных обращений в месяц. Кроме того, у нас открыта приемная, куда приходят многие граждане России, мы выезжаем в разные регионы страны. Я и сотрудники аппарата бывали и на Чукотке, и на Севере, и на Кавказе. Мы там встречаемся с людьми, принимаем жалобы. Да что там говорить: в центре Москвы есть следственные изоляторы, которые являются самыми настоящими рассадниками болезней и эпидемий, там туберкулез свирепствует, СПИД, кожные заболевания. Решаем мы и вопросы гражданско-правовые. 10−11 процентов дел — трудовые споры. В коммерческих структурах, а они достаточно закрытые, порой человек находится в бесправном положении. В любое время он может лишиться работы, точно не знает, какая у него заработная плата, все зависит от прихоти руководителя. У нас есть отдел по жалобам военнослужащих и членов их семей, главная проблема военнослужащих — жилищная. А теперь у нас запланировано сокращение армии, так что ситуация еще больше обострится. Каждому, кто увольняется из армии, положено 20-месячное содержание, и по закону ему в течение 3-х месяцев должно быть предоставлено жилье. У нас народ очень терпеливый, и конечно, понимает, что в течение 3-х месяцев ничего не получит. Но когда проходят год, два, три, вот тогда к нам обращаются эти люди, и во многих случаях мы помогаем им. Но помогать сложно, потому что массовое жилищное строительствоне ведется, строится, как правило, дорогостоящее элитное жилье. А.П. Вы — не директивный институт, а лишь орган влияния, за вами же нет исполнительных структур? О.М. Да, мы, к сожалению, не можем никого заставить исполнять наши предписания. А.П. А как же ваши решения реализуются? Только за счет авторитета должности или за счет личного авторитета? О.М. Я думаю, за счет тех механизмов, которые есть в законе. Мы просто настаиваем на восстановлении прав граждан, если они нарушаются. Обращаемся в прокуратуру, которая обязана следить за соблюдением законности. Прокуратура у нас обладает функцией общего надзора, за это Совет Европы критикует нас, а я в этом вижу определенный плюс, потому что такое положение дает возможность прокурору самому обращаться в суд, защищая права гражданина и освобождая его тем самым от судебной пошлины. Я полагаю, что общий надзор должен пока сохраняться, и сводить прокуратуру только к органу, поддерживающему обвинение суда по уголовным делам, как это принято в Европе, думаю, для России преждевременно. Нужно, чтобы и прокуроры понимали свою задачу и свою миссию. Ведь мы порой встречаемся с потрясающими вещами. В Марий-Эл я зашел в следственный изолятор. Там женщина ожидала отправления в колонию за кражу часов стоимостью в 2 тысячи 700 рублей. Приговор 4 с половиной года, и это при наличии у нее шестерых детей. Мыслимы такие вещи? Или в Туле я зашел в колонию. Должны были отправлять женщин к месту отбывания наказаний. Раньше они отбывали наказание во Владимирской области — легче родственникам добираться, а теперь их в Мордовию везли. Так вот, там я увидел женщину, которая привлекалась за мошенничество. Она под видом налогового инспектора где-то на рынке получила тысячу двести рублей, 400 рублей она уже возместила и ущерб оказался 800 рублей. Ее арестовали, а она беременна, двое суток провела в отделении милиции на голом полу. Много жалоб. Нам нужно поднимать уровень правового мышления, прежде всего чиновников. Иной государственный служащий, должностное лицо заявляю: «Я эти законы не знаю и знать не хочу. Но если и знаю, то не собираюсь действовать в соответствии с ними. А буду делать так, как мне представляется целесообразным». Вот сейчас идет судебная реформа. Ее, безусловно, надо проводить. Но какие бы структуры мы ни создавали, пока останутся судьи с мышлением тридцатилетней давности, ничего не изменится. У нас не применяются альтернативные лишению свободы виды уголовного наказания. Нет исправительных работ, потому что даже людям, находящимся на свободе, негде работать. У нас нет ареста, потому что нет помещений для содержания арестованных. У нас нет спецпоселений, или их ничтожно мало. Остаются следственный изолятор и колония. Но если у нас четверть населения пройдет через школу колонии, следственного изолятора и тюрьмы, а это, как правило, молодые люди, то каким же будет следующее поколение? Меня это очень беспокоит и пугает. Даже не столько в правовом плане, сколько в нравственном. Какими же мы станем через 50 лет, если половина страны пройдет школу тюрьмы и сумы? Мы будем просто потерянной нацией. А.П. Война в Чечне — трагедия для чеченцев, для воюющей армии, для государства, в состав которого входит Чечня. Ваш предшественник господин Ковалев, которого многие не любили, лез под огонь во время штурма Грозного, защищал чеченцев. Но ни слова не сказал о геноциде русских. Как эту диспропорцию ковалевскую удается исправлять? Хотя, повторяю, все, что он тогда говорил, — правда, но не вся, потому что его не интересовали права остальных людей, если они не чеченцы, если они не способствуют взвинчиванию антирусских настроений в мире. В действующих войсках я видел, как боевые офицеры ненавидели его за это. Что сейчас Чечня для вас? О.М. Чечня — это боль и трагедия России. И ввод войск в Чечню в 1994 году воспринял как ошибку политиков на грани преступления, за которое они, к сожалению, не ответили. Если Милошевич находится под стражей в Гааге, то наши политики, наш министр обороны, который батальоном хотел за два дня покорить Чечню, преуспевают, живут припеваючи. Я родился и вырос на Кавказе. Прекрасно понимал ситуацию. Ведь в самой Чечне уже тогда зрела мощная оппозиция режиму Дудаева. Мудрый политик должен был поддерживать оппозицию, чтобы они могли разобраться внутри Чечни. У меня брат родился в Грозном, у меня родители там работали и жили, и то, что мы называем Старопромысловским районом Грозного, — это была казачья станица. Сам город Грозный основан русскими войсками так же, как и Владикавказ. И соседние республики, субъекты Федерации, которые граничат, окружают Чечню, тоже начали возмущаться бесчинствами. На поезде, на машине невозможно проехать, грабят, похищают людей, издеваются, изгоняют русское население. Зрело недовольство Дудаевым. Но как только в Чечню были введены федеральные войска, все мусульманские республики забыли свои противоречия и объединились гласно и негласно против действий центральных властей. Это была величайшая ошибка. Конечно, взгляд на Чечню у международных наблюдателей и, может быть, у некоторых наших россиян, односторонний. Я был в прошлом году на Северном Кавказе, в Чечне. Начал свое посещение с Моздокского военного гарнизона, встречался с солдатами, офицерами, ездил в военный госпиталь и видел наших молодых ребят без рук, без ног, видел офицеров, как правило, у них снайперское ранение в голову. Посетил лагеря беженцев. Там тоже ужасная картина. Зашел в палатку и увидел там десятилетнюю девочку-чеченку без ноги. Зашел в соседнюю палатку — там русская 63-летняя женщина, у которой во время авиационных бомбежек погиб муж. Она осталась с тремя детьми, ей оторвало руку. Это трагедия. И военного пути решения чеченской проблемы просто нет. Мне непонятны политики, которые не соглашаются на переговоры. А может, во время этих переговоров Масхадов, полевые командиры скажут: ?Мы сдаем оружие! Мы поняли бесперспективность войны!?? Я обратился с открытым письмом к Масхадову, сказал ему: повторите подвиг Шамиля. 30 лет воевал, потом понял, что эта война наносит ущерб его собственному народу, и сдался, став генералом русской армии и владельцем поместья в Калужской губернии, его дети учились в высших военных учебных заведениях России. Так, может, и такой путь использовать? Я обратился к религиозным деятелям и мусульманам России: вас около 20 миллионов, призовите своих единоверцев к миру, сколько можно лить кровь. Ответа от Масхадова не последовало. Я спрашивал у многих своих коллег: что нам делать во время войны? Ответы разные. И, конечно, когда у меня спрашивают о Чечне, я не военачальник, я не планирую операций в Чечне, но мне абсолютно ясно, что за преступления бандитов не должно нести ответственность и рисковать своими жизнями мирное население. Если в населенном пункте, где живут тысячи людей, засели 15 боевиков, разве нет иного выхода, кроме того, что этот населенный пункт разбомбить авиацией или расстрелять артиллерией? Я выступал против широких общевойсковых операций. Я всегда выступал за специальные подразделения, ведь есть такие части. Они могут не только обезвредить террориста, захватившего автобус в Минеральных Водах — они даже президентские дворцы в некоторых странах малой кровью брали. А бомбовыми ударами федеральные власти только увеличивают число боевиков. Если разбит дом, если погибла мать, если надругались над женой, то что сделает кавказец? Он возьмет автомат, уйдет в горы и всю жизнь будет мстить за те беды, страдания, муки, которые ему нанесли. А если во время зачисток в присутствии молодых ребят-чеченцев оскорбляют, унижают, глумятся над стариком, то большего оскорбления для кавказца нет! Он никогда этого не забудет, он всегда будет мстить. Должна быть мудрая, сбалансированная политика, должна быть социальная политика, чтобы чеченский народ видел, что федеральная власть пришла не уничтожать чеченцев, это не геноцид, как нам пытаются приписать, а борьба с боевиками. Так и боритесь с боевиками, а не уничтожайте мирное население. Оно и так страдает, оно и так бросило свои дома и имущество. А.П. Вы допускаете теоретически мысль, что чеченцы, находящиеся сейчас в Назрани или еще где-то, в конце концов настолько организуются в своем горе, в своем протесте, что обратятся в ту же Гаагу с обвинением должностных лиц России в преступлении против человечности? О.М. У них есть практическая возможность обратиться в европейский суд по правам человека. Я думаю, что европейский суд примет к рассмотрению такие жалобы. Правда, раздаются голоса, что чеченские боевики издеваются, они иностранцам отрезали головы, но издевательства одних не являются основанием для того, чтобы издевались другие. Все преступники должны нести ответственность. Но тех преступников трудно обнаружить, а вот тех, кто совершает преступления в отношении гражданского населения из числа российских военнослужащих, их легко вычислить. Положение очень тяжелое, я не вижу выхода скорого, простого и в короткое время из этой ситуации. Это слишком затянувшийся кризис, который обагрен кровью. Конфликт приобрел затяжной характер партизанской, минной войны. Очень сложная ситуация. Она опасна тем, что соседние республики — мусульманские, в Поволжье у нас тоже мусульманские республики, и в конце концов может сработать чувство солидарности. Помню, когда в 1994 году с делегацией Государственной думы был в Малайзии, меня поразило, как враждебно нас встретили тамошние мусульмане. А если весь мусульманский мир объединится против России, то сложится совершенно новая геополитическая ситуация. Думаю, власти России должны делать все, чтобы выйти из этого кризисного положения. Нужны переговоры, конечно, не Путина с Масхадовым, есть посредники, есть другие фигуры. Нужно использовать опыт старейшин, которые всегда имели на Кавказе авторитет. Нужно задействовать религиозных деятелей не только мусульманских, но и других конфессий. Использовать авторитет и международных организаций. Я обращался в Совете Европы к официальным лицам и говорил, что такая война может вестись, только на основе очень мощной экономической базы. Поэтому надо перекрыть каналы финансирования чеченских боевиков из-за рубежа. Не мешает посмотреть нашим структурам, и в первую очередь ФСБ, кто финансирует войну из России. Я уверен, что у нас немало компаний, корпораций, банков, которые подогревают войну в Чечне. А.П. Олег Орестович, вы работаете в российском политическом контексте, очень остром и противоречивом, и как думский человек знаете всю полифонию идей, партийных взглядов. Как вы оцениваете различные политические силы, Союз правых сил, например, либералов, для которых права человека являются религией? Или левый спектр, который в большей степени оперирует интересами народа, больших социальных групп? О.М. Мне кажется, Государственная дума и назначила меня на должность уполномоченного потому, что, принадлежа к левой фракции, я все-таки занимал центристскую позицию. Я — против крайностей и уверен, что те, кто называет себя демократами и пытается копировать и переносить на российскую действительность каноны Запада, не правы на сто процентов. Я думаю, что и ультралевые, которые пытаются вернуть прошлое, тоже на сто процентов не правы. Многое из потерянного было плохим, его не жалко потерять. Другое дело, что нужно было все рациональное оставить, как сделали мудрые китайцы. Они от социализма взяли все положительное и пошли вперед в рыночную экономику, не разрушив страны. Пусть их обвиняют в нарушении прав человека, но у них экономические показатели растут, а это дает возможность решать и проблемы человека. Моя должность такова, что закон запрещает мне быть членом политической партии, заниматься политической деятельностью. Уполномоченный по правам человека обязан защищать права человека независимо от его партийности, от его вероисповедания, его национальности. Я выступаю во фракциях, рассказываю о работе института уполномоченного. У меня хорошие отношение с фракцией компартии — с Зюгановым и Купцовым — мы немало хорошего сделали. У меня неплохие отношения с Немцовым, считаю, что он по-настоящему популярен, нравится избирателям, он — молод, талантлив, опытен, был губернатором, членом Совета Федерации. У меня были всегда нормальные отношения с фракцией «Яблоко», с Мизулиной мы работали в одном комитете. Лукин, заместитель председателя Госдумы, курирует направление прав человека, правозащитную деятельность, мы часто встречаемся с ним, обсуждаем различные вопросы. Я стараюсь находить взаимопонимание, настроен на конструктивное сотрудничество. С теми, кто желает защищать права человека, нам делить нечего. Всем хватит работы, перед нами гигантское поле деятельности, просто необходимо объединять усилия, только тогда будут результаты. А если выяснять, кто лучше, а кто хуже, то от этого будет страдать дело, люди вообще ничего не получат. А.П. Вот вы сейчас говорили, а я думал, что как писатель, как журналист завидую вам, потому что вы ежесекундно сталкиваетесь с проблемой человека. Это дает вам повод и во время работы, и в свободное от работы время думать вообще о предназначении человека, человечества. Вот если бы еще точно знать, каково предназначение человечества в этом мире, тогда легче было бы оперировать и такой частностью, как отдельно взятый смертный человек со всеми его правами.
