Барон Маннергейм — национальный герой Финляндии. В Хельсинки ему установлен памятник, работает мемориальный музей Маннергейма, постоянно переиздаются его сочинения и труды о нем. Петербуржцы же только недавно узнали о том, что биография барона во многом связана с северной столицей России. Причем в биографии этой есть страницы, которыми Россия может гордиться.
Одна из таких страниц — 27-месячная азиатская экспедиция, начавшаяся в нашем городе 95 лет назад, 19 июня (1 июля) 1906 года.
…Вернувшись в Петербург из Манчжурии, с полей русско-японской войны, полковник барон Густав Карлович Маннергейм остался на время без должности. К тому же в столице его ждали неприятные семейные проблемы — раздел доходов и имущества с женой, которая с дочерьми жила в Париже. Он стал агрессивен. Ему казалось, что на войне его заслуги не оценены по достоинству. Столица же напоминала ему кипящий котел, где волна беспорядков захлестнула улицы.
В начале января 1905 года Маннергейм получил двухмесячный отпуск для лечения обострившегося ревматизма. Он отправился на родину, в Гельсингфорс (ныне Хельсинки). Время пролетело быстро, а 16 марта посыльный вручил барону предписание через четыре дня явиться в столицу — в Генеральный штаб к генералу от инфантерии Ф. Ф. Палицыну.
Встреча с генералом, который обычно был дружески любезен с бароном, прошла как-то странно. Сухо пожав руку Маннергейма и остановив его рапорт, Палицын спросил о войне. Без внимания выслушав рассказ, он сказал: «Относительно вас, барон, принимается важное решение, о котором вы узнаете через девять дней».
Наступило 29 марта — яркий, солнечный день. Маннергейм пешком дошел от гостиницы «Франция», в которой жил, до Дворцовой площади. На сей раз Палицын при встрече был откровенен. Подойдя к столу, где лежала большая карта, генерал сказал, что Генеральный штаб обеспокоен положением на южных границах России. Что возможна война, и начнется она в Туркестане — а у Генштаба мало сведений о провинциях Западного Китая. А потому он просит Маннергейма возглавить строго секретную экспедицию в эти края, от русского Туркестана до Пекина.
Полковник взял два дня на размышление и, конечно, согласился. Он был весьма воодушевлен полученным заданием — и сразу же начал теоретическую подготовку к экспедиции. Работал с фондами и материалами Музея антропологии и этнографии, а также отдела этнографии Русского музея.
Читал специальную литературу в библиотеках. Встречался с исследователем Центральной Азии П. К. Козловым. Труд был титанический: забыв друзей и знакомых, Маннергейм работал по 10 — 12 часов в день, часто совмещая вечерами обед и ужин…
Наконец, вечером 19 июня (1 июля) 1906 года скорым поездом из Петербурга через Москву Густав Маннергейм отправился в экспедицию.
Вопреки первоначальным замыслам, экспедиция Маннергейма стала не только разведывательной, но и научной. Об этом особенно хорошо говорят цифры, характеризующие результаты похода.
В ходе экспедиции полковник Маннергейм нанес на карту 3087 километров пути. На стеклянных пластинках аппарата «Кодак» сделал 1353 фотоснимка (правда, 647 пластинок были разбиты и погибли в пути). Собрал 1200 интереснейших экспонатов, ставших основой этнографических фондов Национального музея Финляндии и частично его личной коллекции.
Нашел в песках Турфана около 2000 фрагментов древних китайских манускриптов.
Увлеченный всем увиденным в походе, Маннергейм собирал песни и предания, описывал обычаи проживающих тут народов, проводил антропологические и этнографические исследования. Составил словарь звукового строя языка народностей, проживающих в северных провинциях Китая. Освоил, наконец, разговорный китайский язык.
Перед самым возвращением Маннергейм выполнил еще одно секретное задание Генерального штаба. Под видом лечения он побывал в Японии, чтобы выяснить военные возможности порта Симоносеки, его подъездных путей, пакгаузов, мостов и кранов. Все это было записано бесцветными чернилами на японском иллюстрированном журнале, который полковник передал русскому резиденту в Пекине, а затем отправился через Владивосток в Петербург.
25 сентября 1908 года полковник Маннергейм вернулся в столицу России, Здесь он долго приходил в себя, посещал врачей и часами сидел в Летнем саду, как бы впитывая в себя аромат любимого города.
Генеральный штаб устроил барону торжественную встречу, а затем началось присущее России бумаготворчество. Для Генштаба барон подготовил 173-страничный отчет об экспедиции с картой пройденного пути (он был опубликован в 1909 году с грифом «Не подлежит оглашению»). Да и потом он целые дни писал ответы на «вопросники», которые как из рога изобилия посыпались на него.
Остановил этот поток телефонный звонок из Царского Села о том, что император назначил барону Густаву Карловичу Маннергейму 20-минутную встречу.
Николай II встретил полковника приветливо и радушно — правда, не предложив ему сесть. Передав царю подарок от далай-ламы, Маннергейм начал рассказ об экспедиции. Император долго смеялся над подарком полковника, маленьким браунингом, который тот преподнес далай-ламе: «Ваше оружие, барон, стало нашим русским символом для буддистов». Он так заинтересовался тибетскими приключениями Маннергейма с его постоянной сменой фамилий в китайских документах — от Матикана, Ма-Дахана до Мануэхэйму, что не заметил, как прошли два часа.
Заинтересовался Николай II и дальнейшими планами барона, и Маннергейм выразил надежду на получение полка. Надежда эта сбылась: в начале 1909 года полковник стал командиром 13-го уланского Владимирского полка, получив к тому же орден св. Владимира III степени.
…Мало кто знает, что Владимир Арсеньев в романе «Дерсу Узала» выбрал прототипом офицера-картографа именно Маннергейма. Главной причиной тому — азиатский поход барона. И еще один момент, уже из дней нынешних: когда нынешний далай-лама приезжал в Хельсинки, он побывал в музее Маннергейма. Но вместо протокольных десяти минут пробыл он там около двух часов: так много оказалось здесь интереснейших экспонатов…
