Во Владимир привело нас желание принять участие в Крестном ходе в честь иконы Божией Матери Боголюбской. А история возникновения сего особо чтимого в этих местах хода тянется еще к XVIII столетию. В то время Россия вела нелегкую изнурительную войну с Турцией (1768−1774 гг.). И вот тогда-то на ее долю выпало еще одно большое бедствие. Через возвращавшихся с войны раненых проникла вначале в Москву, а затем и во Владимир моровая язва. И эта страшная неизлечимая болезнь выкашивала сотни людей! Пока кто-то из жителей не вспомнил вдруг об их древней чудотворной иконе.
Икона была написана по заказу святого благоверного князя Андрея Боголюбского после того, как Пречистая явилась ему здесь же, на берегу Клязьмы, и указала воздвигнуть на сем месте церковь во имя своего Рождества.
И благодаря этой святыне произошло чудесное избавление всех от неминуемой погибели. Посему-то и было выпрошено ежегодное дозволение торжественно проносить ее «крестным хождением» по городу.
Нам же теперь предстояло пройти с ней от Константино-Еленинского храма до села Боголюбова, находившегося в четырех верстах и ставшего когда-то постоянным местопребыванием великого благоверного князя. А здесь же располагалось другое село — Доброе, в нем-то еще в 1360 году была заложена сия обитель в честь основателя древней христианской столицы — Византийской империи — Императора Константина. А имя обретшей Крест Господень в Иерусалиме матери его Елены было присоединено несколько позднее. Так что все это вкупе должно было как раз подчеркивать и знаменовать величие уже здешней перенесенной во Владимир столицы.
Кто изучал историю Владимирской Руси, тот знает, что недаром некоторые старцы называли и Андрея Боголюбского русским Константином Великим.
Сам же Константино-Еленинский храм вдобавок как бы открывал и являл собой главные врата ко всем владениям Боголюбовской обители. Ведь тут, помимо древнего великокняжеского замка, к ним относилось еще немало соседних церквей, а также опоясывавшие все эти высокие холмы и обрывистую речную излучину всякие жалованные монастырю кузнечные и пахотные деревушки.
И сюда, к высокой колокольне, с раннего утра стал стекаться весь простой люд. Потом подъехало на автобусах и священство со множеством облаченных в черные длинные ризы монахинь. А вскоре после краткого утреннего молебствия все прибывшие выстроились в колонну. И затем уж, будто по чьей-то команде, вдруг тронулись вверх, где начинался и хорошо вырисовывался большой широкий проспект.
Впереди всех шла и оглашала звоном окрестности низкая открытая машина с колоколами. За ней несли хоругви только что вернувшиеся из Чечни омоновцы в своих зеленых пятнистых камуфляжах. А следом уж за поднятой на плечи самой Боголюбской иконой двигалась и вся остальная огромная нескончаемая рать. Бородатые мужи, жены, дети… крестятся, распевают молитвы и другие по-особому звучащие в этот праздничный день хвалебные величания.
Идешь среди всего этого живого потока и кажется, что попал куда-то в средневековье. Но это Русь… Именно Русь Андрея Боголюбского, Сергия Радонежского, Серафима Саровского! Только здесь и начинаешь ощущать себя частицей чего-то по-настоящему незыблемого и вечного. Ведь земля, которая замешана на крови стольких мучеников, не может не возродиться вновь. Да тут и люди какие-то совсем иные! В них нет ни суеты, ни тревоги, а во всем облике лишь спокойная сосредоточенная погруженность в самих себя. Потому как собрались они — для покаяния, очищения и какой-то еще более глубокой соборной молитвы.
На этом не простом и украшенном когда-то самыми первыми духовными очагами нашем древнем святилище, где Андрей Боголюбский пытался также восстановить совсем было утраченную идею самодержавия. Перенятую от той же Византии (вместе с «дарами Мономаха») вначале киевскими князьями, а затем перешедшую сюда вот к сему нашему так и не понятому многими князю-реформатору, и только уже после этого подхваченную московскими князьями и царями.
И об этом как раз с гордостью и по праву старшинства говорили уже в стенах Боголюбского монастыря местные иереи. После того, как Крестный ход прошел вначале мимо всех городских строений, разросшихся по обе стороны дороги густых тополиных кущей, и, миновав монастырские ворота, разместился внутри перед поставленной на невысокий помост иконой.
Поражали еще благоговейная жертвенность и какое-то общее слитие всех прибывших сюда с самых разных краев Православной Руси. Кто на автобусах, кто на машинах, а третьи и просто своим ходом. Ведь тут были из Минска, Почаева, Ростова-на-Дону (те, кто заезжали в здешний Ростов Великий к покоившемуся там св. Димитрию Ростовскому, в честь которого и назван их казачий город на Дону), Москвы, Нижнего Новгорода, Воронежа, Чебоксар, Рязани. Все дружно просили у батюшек благословения, кланялись друг другу и желали спасения во Господе. А после окончания богослужения, которое проходило в огромном переполненном соборе Боголюбской Божией Матери, долго стояли еще в очереди к оставленной по-прежнему под открытым небом иконе. И тут каждый осенял себя крестным знамением, прикладывался к ней и отходил уже с каким-то благостным умиротворенным чувством.
А день выдался чистым, безоблачным, и над головами у всех светило яркое горячее солнце. И все небо вокруг покрывала какая-то густая сплошная синь. Она вместе со всеми деревьями и домишками, а также, уходившими к самой пойме Клязьмы ровными заливными лугами, словно олицетворяла собой всю настоящую исконную Русь.
Внутри же монастыря, среди толстых каменных стен и множества растекшихся повсюду богомольцев, тоже как-то невольно улавливались только здешние черточки — в округлых строгих лицах, выбившихся из-под платков белесых волосах и, конечно же, в особой голубизне глаз. В них просвечивалось что-то действительно свое! Так что сразу вспомнились, может быть, навеянные такими же образами и раздольями слова Андрея Боголюбского: «Я Белую Русь городами и селами застроил и многолюдною учинил». Да и в отдельных словечках была еще какая-то неизбывная первозданность! «Маненько», «полно» вместо «хватит», «трекенешный» (трехдневный), «евонный». А это уже ближе к приезжему южному говору: «Пийдэм к Христу» (зайти в церковь)… или чуточку по-другому: «Поклонимся Христу!»
И здесь интонации совсем уже общие, слегка поправленные. И сразу тоже не возникает никаких сомнений в нашем едином прошлом. И откуда же шло заселение этого края… Недаром же во Владимире все так же сохраняются киевские названия: Подол, Лыбедь, Рпень… а нарекший отсюда такое будущее Москве святитель Петр разве не был тоже с Волыни?
Мы отчего-то, особенно в эпоху новых сегодняшних разделений, забываем свои корни. Как родовые, так и чисто географические… Вот и вносят нам путаницу всякие псевдоисторики и слишком уж горячие доморощенные патриоты, выполняя чьи-то заказы и не гнушаясь нередко перекраивать на свой лад даже самые очевидные точные сведения.
Но больше всего все-таки ведется войн против русской Православной Церкви. Как скрытых, так и вполне открытых! Потому что только ей удалось когда-то собрать воедино весь наш народ. А после татаро-монгольского ига и создать великую державу под скипетром Русского Православного государя.
Он был удерживающий… И тем же врагам нашим надо было любой ценой низвергнуть, прежде всего, царя. И посему-то после отречения Николая II в 1917 году на Западе сразу же с нескрываемой радостью объявили: «Главная цель войны достигнута!»
А потом пошли крушить безнаказанно храмы, устранять всех наиболее стойких, ревностных священников…
И теперь вот чудесным образом над алтарем, именно в Боголюбском монастыре, проступил лик Николая II. А когда всего лишь годом раньше сестры сей же обители поехали на Урал за камнем на пол, то как-то совсем непредвиденно оказались у Коптяковской дороги. То есть у того самого места, куда после злодейского мученического убийства царя и всей его семьи были привезены и где-то тут же сожжены их останки. Гранит же отсюда доставили на машинах в Боголюбово… и, о Господи! Тут тоже что-то неспроста… Какие-то знаменья сопровождают и то, что проступивший под сводами храма лик государя отражается теперь в обагренных его крестной кровью плитах…
Так как же после всего этого можно было не вспомнить еще раз о всей сакральной стороне сего монастыря, связанного с небом невидимой нитью и вбирающего в себя Божеский смысл всего нашего главного предначертания.
Дивно и то, что по какому-то тоже горнему промыслу наместником здесь оказывается уже совсем иной Петр — священный архимандрит и истовый бесстрашный воитель всего нашего нынешнего времени. Изгнанный за это свое твердое стояние и преданность православному русского делу из Задонского Преображенского монастыря. Вместе с шестьюдесятью такими же непреклонными верными ему насельницами, кои попродавали даже свои квартиры, а все деньги безвозмездно отдали на восстановление сей обители.
И там, где совсем недавно возвышались горы леса и где почти у самого алтаря денно и нощно гудела пилорама (принадлежавшая двум чересчур хватким и облачившимся в священнические ризы неким братьям-бизнесменам Иерониму и Иосифу), где кругом также валялись кучи битого кирпича, стекол и другого самого непотребного хлама, — все это вскоре же было убрано усердными заботливыми руками сих сестер! Потом также полностью оштукатурили и побелили весь главный собор обители. А внутри бережно взялись за восстановление редких бесценных фресок и росписей.
Свершаются постоянные службы с молитвенными прошениями здесь и о спасении всего нашего Отечества. Потому как насельницы неколебимо верили и верят, что именно из стен их обители начнется по-настоящему новое возрождение Святой Руси.
Да и сама великая святыня — Боголюбская икона, тоже вселяет в них тут дополнительные силы. Ибо так же лежала еще в самом основании всей Владимиро-Суздальской земли! Была первым со дня ее написания уже нашим, чисто русским национальным творением.
И ее носили по домам, украшали редкой изящной резьбой и всегда склонялись перед ней на колени.
А во время татарского нашествия она стояла на главных городских вратах. И была разрублена кривой нечестивой саблей на две половины. Но, согласно древнему преданию, вскоре срослась и с тех пор тоже указует всем на сие животворящее священное место.
Вот почему, не прикоснувшись к сему Крестному ходу, не ощутив всех его глубинных неодолимых токов, духовных озарений и каких-то иных поучительных заветов, мы просто не поймем в наше вновь смутное переломное время ни себя, ни своего народа и ни своей подлинной русской истории.
