 |
| НГ-Религии | Р. Басманов | 11.05.2002 |
Предстоящий визит главы Римско-Католической Церкви Папы Римского Иоанна Павла II в Украину вызывает широкий общественный резонанс. В этой связи данный номер «НГ-религии» будет во многом посвящен освещению религиозной ситуации на Украине в связи с приездом Римского Понтифика. Мы стараемся предоставить читателям возможность познакомиться со всем многообразием взглядов на межконфессиональные отношения в Украине. Учитывая всю сложность и запутанность религиозной обстановки на Украине, мы даем слово сторонникам разных конфессий и церковных юрисдикций.
В конце июня Папа Римский Иоанн Павел II собирается посетить Украину. Отношение к этому событию очень разное. Для одних папский визит — дипломатическая удача, для других — рядовое событие в политической и религиозной жизни, для третьих — скандал. Что же заставляет столь подробно обсуждать подготовку этого визита, проводить социологические опросы, фиксировать каждую акцию протеста? В чем, собственно, заключается проблема?
Папа-путешественник, как его иногда называют, престарелый глава Католической Церкви, обладающий уникальным авторитетом как политик мирового масштаба, совершает очередной государственный и пастырский визит в страну, где еще не бывал. В течение двух коротких дней он произнесет несколько речей самого общего содержания, совершит мессу и скажет проповедь. Его будут приветствовать официальные лица, его паства, его почитатели и просто любопытные. Вот и все.
Если же иметь в виду, что Украина в религиозном отношении страна по преимуществу православная, то и в этом теперь нет ничего экстраординарного. Заезжал же Папа в Грузию, в Румынию и недавно в Грецию — и ничего страшного не случилось.
В Греции, например, Папа и предстоятель Православной Церкви архиепископ Христодул заявили в совместной декларации: «Мы благодарим Господа за нашу встречу и общение друг с другом… Мы повторяем едиными устами и единым сердцем слова апостола языков: „Умоляю вас, братья, именем Господа нашего Иисуса Христа, чтобы все вы говорили одно, и не было между вами разделений, но чтобы вы соединены были в одном духе и одних мыслях“ (1 Кор 1:10). Мы молимся, чтобы весь христианский мир прислушался к этому увещанию, дабы мир был со всеми призывающими имя Господа нашего Иисуса Христа во всяком месте (1 Кор 1:2). Мы осуждаем все проявления насилия, прозелитизма и фанатизма во имя религии. Мы особенно настаиваем на том, что отношения между христианами, во всех их проявлениях, должны быть отмечены честностью, благоразумием и знанием обстоятельств, которые вызывают вопросы».
Касаясь, в частности, вопроса о церковном единстве, Папа, обращаясь к православному архиепископу, сказал: «Мы видим в святых экуменизм святости, который, с Божией помощью, когда-нибудь приведет нас к полному общению, которое является не поглощением и не слиянием, а встречей в истине и любви».
Почему же все эти взвешенные высказывания и благие пожелания не снимают проблемы папского визита в Украину, против которого раздаются столь грозные протестующие голоса?
Церковь и постсоветская реальность
Главные противники визита — Русская Православная Церковь и ее украинская часть (УПЦ МП) в лице иерархов, а также некоторых клириков и мирян — в качестве причин называют неурегулированность отношений с Ватиканом, осложненных враждебными действиями последнего: восстановлением унии на Западной Украине посредством «разгрома трех епархий РПЦ» и католическим прозелитизмом среди православных. Кроме того, Папа не согласовал свой визит с УПЦ МП как единственной канонической Православной Церковью на Украине (что считается обязательным для папских визитов в «православные» страны).
Однако, углубляясь в существо проблемы, можно назвать и другие причины жесткой позиции РПЦ в этом вопросе: это свобода, национализм и государственный суверенитет.
Падение советского коммунизма принесло свободу, в том числе и религиозную. Свобода открыла путь росту национального самосознания и формированию националистических идеологий, которые в свою очередь стали основой для образования на постсоветском пространстве новых государств. Так возникли новые, «частные», национализмы и государственные суверенитеты. Опыт поражения (каковым, без сомнения, является для многих развал СССР и путешествие по волнам постсоветского капитализма) породил то, что можно назвать идентификацией через противостояние (яркий пример — Молдова и Приднестровье). И в этом процессе, естественно, был задействован и религиозный фактор — ведь религия, как и национализм, были в советскую эпоху гонимы.
Церковь оказалась между двух огней. Ясно, что, с христианской точки зрения, такого рода религиозная идентификация противоречит евангельской заповеди: если кто-то назван врагом, то его следует любить. Конечно, Господь заповедует и требует не «бросаться на шею» врагу, но — относиться к нему с любовью, то есть с «честностью, благоразумием и знанием обстоятельств, которые вызывают вопросы». Национально-политический лозунг «Никакой любви к врагам!» — явно не христианского происхождения. Но он стал фактом религиозно-политической жизни, потому что национализм отрицает Церковь в христианском смысле, а государство хочет ее использовать в своих прагматичных целях.
«Украинский вопрос» и РПЦ
Возвращаясь к «украинскому вопросу», нужно сказать, что визит Папы только выявил его остроту, поскольку для православных прежде всего другого это «западно-украинский вопрос».
Западно-украинская уния имеет долгую и драматическую историю, на протяжении которой и православные и греко-католики много пострадали друг от друга. В зависимости от изменения политической власти на территориях, где распространилась уния, то православные подвергались гонению и «совращению» в унию, то униаты «добровольно принудительно» были возвращаемы в православие. Последний акт такого рода — Львовский церковный Собор 1946 года, который, к сожалению, до сих пор не получил адекватной оценки со стороны Московской патриархии. Находясь в то время в плену у советской власти, МП тем не менее действовала вместе с властью. И одной из причин того сложного положения, в каком оказались православные на Западной Украине, является политически недальновидная, нереалистическая и пассивная позиция МП в период смены эпох. Нетрудно было предвидеть по крайней мере три очевидные вещи.
Во-первых, что в условиях свободы активизируются все религиозные силы, а значит Греко-Католическая Церковь выйдет из подполья (однако в 1989 году, буквально накануне легализации УГКЦ, тогдашний реальный руководитель РПЦ и одновременно экзарх Украины митрополит Филарет Денисенко публично отрицал факт существования этой Церкви).
Во-вторых, в «униатских» областях Западной Украины возрождение «своей» Церкви, ранее преследуемой, будет проходить на фоне и во взаимодействии с активизацией национализма, который здесь обязательно приобретет политическое и властное измерение.
В-третьих, у вновь образованного суверенного украинского государства возникнет потребность в «национальной» Православной Церкви (коль скоро большинство его подданных православные), а затем в достижении межконфессионального мира на основе общих национально-государственных ценностей.
Как должна была бы действовать РПЦ на Украине, если иметь в виду эти очевидности?
Прежде всего она должна была бы признать факт существования УГКЦ и ее законные требования, выразить солидарность с ней как с гонимой от той же власти, от которой пострадала сама РПЦ, осудить насильственные методы воссоединения униатов с православием в 1946 году и принести покаяние за соучастие в этом акте, совершенном руками антихристианской власти. Это дало бы РПЦ возможность активно и результативно участвовать в возвращении униатских храмов, отстаивая при этом и права тех, кто пожелал бы остаться в православии, теперь уже — по свободной воле.
Однако всего этого было бы явно недостаточно, поскольку РПЦ на Западной Украине воспринималась и воспринимается по сей день как Церковь «москальская», то есть враждебная по определению. Поэтому для достижения реального результата в отстаивании прав православных РПЦ на Украине следовало бы с самого начала свободы действовать как УПЦ, то есть как национальной Украинской Церкви. А это значит, что нужно было сразу предоставить украинскому экзархату права максимальной автономии, а лучше — автокефалии. Тогда УПЦ могла бы избрать на собственном украинском соборе собственного предстоятеля, который не был бы связан узами подчинения с церковной Москвой, а значит обвиняем в том, что он является руководителем «пятой колонны».
Можно задаться вопросом, а почему, собственно, автокефалия УПЦ так страшна для московского церковного центра — МП? Ведь согласно православной экклесиологии единство Церкви проявляется не в административном соподчинении, а в единстве веры и общении в таинствах. Будучи отделенной от РПЦ административно (что уже формально произошло), УПЦ никак не оказывается ущемленной в отношении сакраментального общения с православными в России и во всем православном мире, но, наоборот, приобретает новый статус полноценной Поместной Церкви, что абсолютно соответствует исторической практике православного церковного устроения, характерного для Нового времени. В церковном отношении ничего не теряет и РПЦ, которая остается связанной с Православной Церковью на нынешних украинских территориях вековыми связями.
Но даже Архиерейский Собор РПЦ 2000 года не решился даровать своей части — УПЦ полную самостоятельность (хотя многие епископы украинского происхождения). Значит препятствием являются некие властные амбиции, скорее политического или «геополитического» (в духе религиозной ностальгии по Великорусской православной империи), чем собственно церковного свойства. А также неспособность осуществлять «реальную политику» средствами духовного и религиозно-политического авторитета, а не ведомственного подчинения…
Во всяком случае без упора на национальный фактор, хотя бы и в церковных формах (автокефалия), серьезно противостоять украинскому политическому и религиозному национализму невозможно. Кроме того, подчеркнутая самостоятельность УПЦ (которая могла бы быть признана в качестве независимой мировым православием) создала бы условия для поддержки этой Церкви со стороны украинского государства и общества (в том числе для защиты прав ее паствы в спорах с униатами). И именно такая Церковь должна была бы предложить суверенному государству схему мирного сосуществования в одной украинской державе двух крупнейших национальных, «восточных», хотя конфессионально и различных Церквей — Православной и Греко-Католической.
Провал украинской церковной политики
Конечно, на все эти рассуждения в стиле «если бы да кабы» можно возразить, что, мол, легко задним числом обвинять церковное руководство в недальновидности, ибо не все было ясно в то время, когда «процесс пошел». Вместе с тем достаточно показательно, что РПЦ на Украине действовала «с точностью до наоборот», если иметь в виду схему действий, обозначенную выше. Московская патриархия не только не смогла занять прочную позицию в период возрождения УГКЦ, но и не обеспечила единства украинского православия.
Первым сигналом был «автокефалистский» раскол епископа РПЦ Иоанна (Боднарчука) осенью 1989 года. Для тех, кто знает историю «самостийной Церкви», его смысл понятен: на Украине воссоздается национальная Православная Церковь. По существу, после этого события у РПЦ уже не было выбора между автономией или автокефалией УПЦ — она должна была немедленно даровать своей украинской части каноническую автокефалию и добиваться ее признания другими Поместными Церквами. Но этого не произошло — и пафос национальной самостоятельности перешел к УАПЦ.
Вторым сигналом был раскол Филарета Денисенко, перешедшего к автокефалистам, но затем образовавшего собственную церковь. Здесь церковно-националистическая идеология была усилена ставкой на политическую поддержку государства (прежде всего тогдашнего президента Кравчука). Филарет первым понял, что в деле «национализации» украинской Церкви главный ресурс связан с потребностью нового государства в «своей» Церкви большинства. Однако московская РПЦ в ответ удовольствовалась «церковной казнью» Филарета (что закрыло все возможности в будущем прийти с ним к компромиссу ради церковного мира на Украине).
А чем же кончилась битва униатов и православных на украинском Западе?
В результате всех этих процессов сегодня, как отмечают наблюдатели (см. статью Щипкова «Униаты в сумерках», «НГР» N 21, 15.11.2001 г.), тяжба униатов и православных в Западной Украине уже практически не имеет отношения к РПЦ (то есть УПЦ МП), и православие там представляют именно раскольники. Таким образом, претензии Москвы к Риму по поводу униатского вероломства давно уже бьют мимо цели.
Равным образом малоубедительны московские обвинения Ватикана в том, что он не признает «принципа каноничности», как бы уравнивая в правах различные православные юрисдикции, существующие ныне на Украине (см. «НГР», N3, 2001 г., с.5).
Папа Римский может быть виноватым в том, что в свое время не смог (или не хотел) утихомирить храмоприсвоительную активность своей украинской греко-католической паствы (которая, к слову сказать, присвоила себе и множество католических церквей и вообще претендует на то, чтобы быть «автокефальной» униатской церковью), но он уж никак не виноват в расколе украинского православия, который не может преодолеть единственно каноничная УПЦ (та, которая в административном единстве с Москвой). И тем более ему никак негоже вмешиваться в сложные отношения Москвы и Константинополя по «украинскому церковному вопросу» (ведь с Константинополем у него достаточно хорошие отношения). Достаточно серьезным является тот факт, что Вселенский патриарх Варфоломей I через своего американского украинского епископа вошел в церковное общение с автокефалистами. Если же учесть историю обретения Православными Церквами автокефалии (в том числе и РПЦ), никак нельзя заранее сказать, какими путями она будет достигнута на Украине. Очевидно, что Папа здесь — сторонний наблюдатель.
А потому послание епископата УПЦ МП с почти ультимативным требованием к Папе отложить свой визит на Украину звучит, скорее, как вопль отчаяния, а не как обоснованный дипломатический демарш. Ведь формально основания папского визита безупречны: это визит государственный и пастырский (один день — в столице, другой — в центре униатского региона). Это визит политический (нужный украинскому государству, которое ничем не уступает грузинскому или румынскому) и визит религиозный (в церковной юрисдикции Римского Престола находится несколько миллионов украинцев).
Папа Римский и Патриарх Московский — два способа действия
Почему же вместо того, чтобы попытаться захватить инициативу в свои руки, то есть сознательно пойти навстречу государственным интересам Украины и в то же время признать реальную силу фактора национальной идеологии, РПЦ и ее украинская часть (УПЦ МП) заняли столь бескомпромиссную позицию?
Возможный ответ таков.
Для РПЦ сегодня также характерна самоидентификация через противопоставление.
(Для Католической Церкви (РКЦ), напротив, характерна идентификация через самоутверждение.)
РПЦ не столько действует, исходя из некоторой принятой стратегии, сколько реагирует на неблагоприятные для нее факторы, привлекая в качестве союзника светскую власть (в «украинском вопросе» теперь соответствующею роль призван играть новый посол Виктор Черномырдин).
(РКЦ в условиях свободы развертывает свои структуры и осваивает территории — в меру возможного.)
Но если в России ситуация в целом достаточно спокойная, то в украинском «церковном котле», где московское церковное руководство не имеет монополии общения с властью (скорее, наоборот), одной реакции недостаточно. В данном случае православные раскольники оказались гораздо более активными и инициативными. А УПЦ МП остается только рассчитывать на преданную промосковскую и прорусскую восточно-украинскую паству, то есть надеяться на «количественный вес», с которым не может не считаться государственная власть.
Почему престарелый Папа ездит по миру? — Для того чтобы присутствовать, участвовать, проповедовать, иными словами, осуществлять свое служение. И одновременно — укреплять позиции Церкви в мире, ее авторитет не только в религиозных, но и в гуманитарных, и политических делах. Папа не защищается, он наступает, насколько позволяет нынешняя секулярная ситуация.
Но разве не то же должен делать и православный Патриарх — в масштабах своей компетенции? И он делает это исходя из своих представлений… Однако представления эти весьма отличны от католических. Православие, к сожалению, не наступает. Оно обороняется, и его высший пафос — не отдать ни пяди своей церковной земли. Но оборона, как известно, не лучший способ обороны. Почему же так? Возможно, потому что православие до сих пор живет не в реальном, а в идеальном мире.
Как Константинопольский Патриарх до сих пор чувствует себя духовным главой некоей «духовной» Византии, епископом Нового Рима, так и Патриарх Московский — православным главой Российской империи. И никакие государственные суверенитеты частей этой империи не предусмотрены в «психологической экклесиологии» Московской патриархии.
Здесь повторяется роковое нечувствие православного сознания к необратимости исторических процессов. Логика проста: мой национализм (русско-имперский) законен, как законно притязание на то, чтобы быть не просто «русской», но государственно-русской, общероссийской Церковью; а национализм и соответствующий государственный суверенитет украинский (и, не дай Бог, эстонский) не может быть законным по определению. То есть чужой национально-государственный суверенитет законен только как факт, а мой — как истина…
И здесь МП смыкается с теми протестующими православными украинцами, которые вопреки всякому историческому реализму выступают за восстановление если не СССР, то Великой России. Той Великой Державы, которая сможет покончить с религиозной свободой, выгнать всех иностранцев и вернуть к «вере отцов» всех униатов; в которой государство признает только один законный национализм — русский — и покончит со всеми иными национализмами «нацменов». Свободой будет обладать только имперское государство — а значит оно же будет владеть и «своей» церковью…
Комплекс «слабого величия»
На этом фоне предстоятель Греческой Церкви выглядит просто гением дипломатии. Он фактически проигнорировал протесты православных фундаменталистов против визита папы в Грецию (хотя, несомненно, использовал их при выработке программы этого визита и совместной декларации), оправдал ожидания своего правительства и, как только проводил римского понтифика, отправился с длительным визитом на Русь Православную, где выразил готовность быть посредником между Москвой и Константинополем. И никто в Москве, включая православных патриотов, не пенял ему за то, что он «оскоромился», встретившись с Папой.
Очевидно, московский первоиерарх не может себе позволить такой комбинации. Или потому, что не верит в реальность своего авторитета в собственной Церкви, или потому, что считает собственных фундаменталистов не только сильными, но и правыми. Но одновременно он, скорее всего, не понимает того, что в нынешних условиях ему не столько следует рассчитывать на поддержку Кремля в урегулировании «украинского церковного вопроса» по собственному сценарию, сколько участвовать в кремлевской политике по отношению к Украине: с одной стороны, держать ее в напряжении, а с другой — идти на возможные уступки. И достаточно очевидно, что в международном масштабе вопрос о создании единой, легитимной, национальной Православной Украинской Церкви относится именно к числу уступок.
Странное дело! Получается, что «малые» Православные Церкви и, соответственно, их государства не столько теряют, сколько, наоборот, приобретают от кратких папских визитов. Приобретает от добрых отношений с Ватиканом и Вселенский Патриарх, который не имеет своей государственно-канонической территории, зато имеет многочисленную паству в западной диаспоре. К тому же и его «вселенский» титул только утверждается после общения на равных со столь же вселенским римским понтификом.
А Патриарх крупнейшей Православной Церкви — Русской — страдает, видимо, комплексом «большой величины» — при комплексе «культурной слабости"… Организовать сильное и масштабное церковное присутствие в обществе (которое не сводилось бы к православной самодеятельности национал-патриотических организаций) ему не удалось. Активность Патриархии в основном ограничивается заключением межведомственных договоров с «силовиками» и «взаимообщением» церковных и госчиновников. Показательным в этом отношении является тот факт, что за десять лет церковного возрождения так и не возникло полноценного православного молодежного движения в масштабе страны (на последнем съезде в президиуме опять сидели в основном архиереи, а образование движения опять отложено).
Нужен ли папа России?
Поэтому понятно, почему МП так боится не только украинских, но и русских католиков. Степень организованности, многообразие структур, политика поступательного движения «в рамках возможного», а главное внутренний пафос «апостолата», то есть христианского завоевания секулярного мира, характерный для католических миссионеров, приводит руководство РПЦ в трепет. Ведь католики используют все мыслимые и немыслимые возможности, а православные — у себя дома! — не используют даже половины…
Почему? — Скорее всего, опять же потому, что не верят в реальность и «полезность» свободы. Потому что снова пытаются отождествить Церковь с национальной и культурной традицией, с «великорусским» государством, с «канонической территорией», то есть с неким наследственным религиозным правом (которое, как известно, действует только до той поры, пока есть внешняя сила, которая это право готова политически подтвердить и обеспечить). В этом смысле РПЦ апеллирует к принципу эпохи Реформации: «чья власть, того и вера». Она надеется и всячески настаивает на этом, что российское государство вполне отождествит свою власть с «верой» РПЦ. Но в реальной ситуации эти надежды сколь справедливы, столь же и тщетны. Ведь и российский президент не прочь заполучить — особенно сейчас — Папу Римского к себе в гости. Будучи в Ватикане, Владимир Путин ясно выразил такое желание, хотя и упомянул при этом о необходимости согласия со стороны РПЦ.
Для нынешнего российского руководства визит Папы в Россию был бы чрезвычайно выигрышным ходом. Ведь если политический вес римского понтифика (и соответственно Римской Церкви) для МП является скорее раздражающим фактором и препятствием для общения, для президента РФ — это фактор позитивный, который, при правильном использовании, может способствовать созданию «позитивного имиджа» России в мире. Причем именно потому, что это фактор религиозный, то есть потому, что Римский Папа, буде он посетит Москву, заведомо не перейдет границу допустимых западных требований к России (потому что в самой России имеет свои церковные интересы).
Но МП в своем «поведении» играет на противоречивости российской внешней политики: с одной стороны, показать так называемому мировому сообществу «кукиш», а с другой — стремится занять в нем свое «законное место». Наверное, наш президент был бы не прочь отыграть международную религиозную карту, приняв у себя — на государственном и церковном уровне — главу РКЦ. Но для этого ему нужно сознательное и разумно-дипломатическое содействие РПЦ. Причем такое, которое могло бы продемонстрировать как дипломатичность и политичность, так и «кукиш» (в очень отмеренной степени).
Но именно этого руководство РПЦ сделать не в состоянии. Потому что в своей любви к российскому государству, пока не может переступить через свои нынешние церковные интересы и амбиции (отсюда все заявления о специфичности межцерковных отношений, канонических правил и т. п.), а также потому, что оно не способно на проведение последовательной «политической» стратегии — без настоятельной помощи государства. А государство, пока еще не преодолевшее «комплекса свободы», все еще боится Церкви как самостоятельной силы, учитывает ее как одну из структур «гражданского общества» и ждет от нее разумной самостоятельности и плодотворного сотрудничества на пользу как ее самой, так и государства.
Можно полагать, что свобода Церкви и вообще религиозная свобода в России для нынешней власти есть наследие «ельцинского периода». И действительно в «поведении» РПЦ есть немало особенностей, приемов и черт, характерных для недавнего прошлого. РПЦ сегодня является для Кремля одним из факторов «неопределенности», а потому — опасности. Она слишком зациклена на себе самой и слишком плохо понимает государственные задачи. Но ее нельзя трогать, потому что она традиционна, национальна и ориентирована на сотрудничество с государством. Вмешиваться во внутрицерковную жизнь пока еще считается «неэтичным», но назревает вопрос о том, может ли — и как может — РПЦ действовать в новой политической ситуации. Не является ли она последним и в то же время неприкасаемым оплотом «ельцинизма» в России? С ее привилегиями, писаными и неписаными, с ее ощущением полной безнаказанности и неспособностью понимать реалии сегодняшнего дня?
Ясно, что не национально-религиозная идеология будет приоритетом российской власти, но, скорее, некий специфически восточный вариант западного «гражданского общества». Равным образом в международных отношениях Россия будет стараться выступать не в духе «православного Ирана», а скорее в духе некоего «просвещенного восточного традиционализма». Только такой имидж годится для участия в мировой политической игре.
А для участия в этой игре равно необходим и Патриарх Московский, и Папа Римский. Во всяком случае необходима политическая гибкость, которая позволяла бы, не предавая собственные идеалы, в то же время участвовать в прагматическом «взаимообщении» со всеми, достойными такого общения. И «украинский церковный вопрос» — как часть «украинского вопроса» вообще — имеет в данном случае немаловажное значение. Особенно — в отдаленной перспективе достижения возможных форм «геополитической» интеграции всех трех «Россий» — Великой, Малой и Белой…
Украина как «оселок»
"Папа едет на Украину" - значит «Папа едет завоевывать русский Восток"… Так это воспринимается великорусским «имперским» сознанием — политическим (если не сказать «геополитическим») и религиозным (если не сказать «георелигиозным»).
Но если мы признаем за гражданами украинского государства, членами украинского общества, а также украинскими религиозными объединениями право на свободу, визит Папы на Украину следует отнести в разряд политической и религиозной жизни суверенного государства. Принять ли Римского Папу у себя и как его принять — это дело самих украинцев.
С другой стороны, конечно же, этот визит имеет значение и для «общерусского» сообщества. И в этом смысле существенным является то, как это сообщество (если оно вообще существует) относится к этому вполне «символическому» визиту. Боится ли оно каждого шага этого, совершенно по-протестантски понятого, «христианского антихриста» (то есть Папы) на «православной» земле, или оно все-таки способно откликнуться на увещание апостола Павла: «Умоляю вас, братья, именем Господа нашего Иисуса Христа, чтобы все вы говорили одно, и не было между вами разделений, но чтобы вы соединены были в одном духе и одних мыслях». Иначе говоря, готово ли оно узнать в словах и действиях Папы христианство?..
Украинские православные раскольники приветствуют папский визит. Почему? Потому что они — вместе со своей властью и национальной идеологией (без которой не может быть и украинского государства), или потому, что не считают общение с католическим Римом — «осквернением» (как некоторые ревностные восточно-украинские церковные активисты из юрисдикции УПЦ МП)?
Московские церковные власти резко против этого визита. Потому ли, что они, стремясь всегда быть вместе с властью и ее идеологией, в данном случае терпят поражение не от Папы, а от отсутствия собственной идентичности, потому что «власти» и «идеологии» разделились?
Эти вопросы касаются существа дела и в России, и в Украине. Это вопросы о христианском присутствии в постсоветском пространстве.
Но, к сожалению, вопрос об этом присутствии вряд ли разрешится в связи с папским визитом на Украину. Скорее всего этот визит пройдет достаточно тихо и безболезненно для «православного самолюбия», как и в других православных странах. Визит этот обозначит христианское присутствие (в понимании Римского Престола) и одновременно будет вызовом Православной Церкви.
Может быть, именно на Украине этот вызов будет услышан как призыв к неконфронтационному сосуществованию в одном обществе православных и католиков, исповедующих и проповедующих христианскую веру, без «насилия, прозелитизма и фанатизма во имя религии»?
