Интервью одного из старейших и авторитетнейших архиереев Русской Православной Церкви митрополита Николая Нижегородского и Арзамасского по-своему сенсационно. Владыка Николай, прошедший войну, неоднократно заявлял, что никого, кроме Бога, не боится, и поэтому говорит всегда только то, что думает. Нам кажется, что по смелости и откровенности суждений его интервью не имеет аналогов. Мы постарались оставить оригинальную манеру речи митрополита Николая без изменений. ИЗ ДОСЬЕ «НГР» Митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай, в миру Николай Васильевич Кутепов, родился 4 октября 1924 года в Тульской области. По окончании школы окончил Тульское оружейно-пулеметное училище. В 1942 году отправился на Сталинградский фронт. В результате обморожения пережил ампутацию пальцев обеих ног, демобилизован осенью 1943 года. Инвалид Великой Отечественной войны. Кавалер ордена Отечественной войны второй степени. Пастырское служение началось в 1946 году в чине иподиакона. В 1946−52 годах — секретарь Тульского архиепископа. В 1953 году рукоположен до диакона. В 1959 году рукоположен во священника. В 1961 году возведен в сан архимандрита. 1961−1963 епископ Мукачевский и Ужгородский. 1963−1969 гг. — епископ Омский и Татарский. 1969−1970 гг. — епископ Ростовский и Новочеркасский. 1970−1976 гг. — епископ Владимирский и Суздальский. В 1976 году возведен в сан архиепископа. 1976−1977 гг. — архиепископ Калужский и Боровицкий. С 1977 года и по сей день архиепископ Нижегородский (до 1990 года Горьковский) и Арзамасский. В 1991 году возведен в сан митрополита. Член Синодальной Библейской комиссии с 1990 года. Председатель комиссии по систематизации и описи документов Патриарха Тихона, переданных РПЦ из Архива КГБ СССР. На Архиерейском Соборе 1997 года выступил против канонизации царской семьи, заявив, что ответственность за гибель новомучеников российских лежит на совести Николая II, «в здравом уме и твердой памяти» отрекшегося от престола.
Митрополит Николай всегда выступает ярко и по существу вопроса.
— Ваше Преосвященство, вы являетесь одним из старейших архиереев Русской Православной Церкви. Какое событие было для вас самым ярким и запомнилось вам более всего за годы вашего служения?
— Видите ли, по милости Божьей я оказался действительно одним из самых старых архиереев. Я связан с Церковью с 44-го года, когда вернулся с фронта. Так что за эти годы столько было всевозможных событий, что их подчас бывает очень сложно и вспомнить-то. Но я считаю самым запоминающимся то, как пришлось отстаивать от передачи под музей Владимирский Успенский кафедральный собор. Это было в 1976 году. Пришлось, конечно, приложить максимум усилий для того, чтобы этого не случилось.
Конечно, я был с кафедры владимирской удален, но ни одного дня собор уже под музеем не был. Как-то мы со Святейшим разговаривали на тему временной передачи храмов под музеи.
— Вы разговаривали с Патриархом Алексием I?
— Нет, с Алексием II. Первого Святейшего я застал, при нем и начал служить, он меня возводил в архимандриты и все прочее. Храмы, переданные во временное пользование музею, а потом возвращенные, выглядели значительно хуже тех храмов, которые стояли двадцать лет без крыши. Вот это я помню хорошо.
Хотя запоминающихся фактов много. Взять, к примеру, ростовскую жизнь, хотя там я был всего одиннадцать месяцев. Но представьте себе, мы с уполномоченным вели четырех-пятичасовые дискуссии относительно церковно-правовых порядков, с которыми приходилось сталкиваться. Вот это основное. Вся моя сорокалетняя деятельность до последнего дня проходила и проходит под знаком, с одной стороны, — «держать и не пущать», а с другой — делать все возможное, чтобы церковная жизнь нормально развивалась.
— Как это понимать — «держать и не пущать»?
— С той, с другой стороны Церковь держать и не пущать.
— Вы считаете, что это по-прежнему осталось в силе?
— Это правило еще не снято, и оно долго будет. Когда был Церковный Собор, мы были у главы государства, у президента. Я эти вопросы не поднимал, потому что знаю, что это дело пустое, например, относительно передачи церковного имущества — храмов и прочее и прочее. Сам глава государства говорил, что это дело сложное, что надо очень осторожно к нему подходить, чтобы не навредить ни той, ни другой стороне. Хотя существует указ и все прочее, но сколько же препонов к этой передаче!
Вот возьмите нижегородскую действительность. Я ходил к шести главам города с вопросом о передаче церковного дома в три квартиры в ветхий фонд. Да-да! Все сделаем. Потом: ой, забыли простите, знаете, приходите завтра, получите ключи и все прочее. А один из начальников сказал: «Ну ты это еще мало ходишь». Что это? Как понимать? Чем же это отличается от прежних времен? Ну единственное только, что мы сейчас можем назначать священников куда желаем. Раньше, когда существовала регистрация, было такое, что уполномоченный тебя месяцев шесть-семь водит за нос, а потом говорит, что регистрации дать не может. А почему? Отвечают — «извините, я не обязан вам объяснять». Вот такое дело. Даже договорились до того, что начинается комментарий к указу. И говорят, что указ предусматривает передачу только церковных разбитых зданий, больше ничего вы не получите. Убавилось ли для архиерея забот и хлопот? Ничуть. Они только, может быть, нивелировались и получили другое направление.
— Государство говорит, что готово передать церковные здания, но не уверено, сможет ли Церковь эти здания содержать, что существует проблема уплаты налогов. Ведь только культурные памятники не облагаются налогами. А таковыми являются не все здания, передаваемые конфессиям. Мусульмане, например, жаловались, что им передают мечети, а они не могут потом их содержать. Нет ли такой проблемы у Православной Церкви?
— У нас такая проблема есть. Но мы просим только то, что нам по силам, то, что мы сможем содержать. И притом просим то, что в конце концов будет служить благу того же государства. Вот у нас есть здесь на нашей Пескуновой улице церковно-просветительский дом, который построен в 1903 году. Два-три года мы просим, чтобы оттуда перевели волейбольный зал. Мы его преспокойно приспособим и содержать будем. Но его не дают. Говорят: давайте нам равнозначный спортивный зал. Да где ж мы его возьмем?
Теперь дальше. Почему мы не можем этого содержать? Если правительство приняло на себя долги предыдущих товарищей и даже приняло долги царского правительства, то позвольте! Русская Православная Церковь была ограблена на 9 триллионов золотых рублей! Дайте хотя бы половину. Если мы собираемся строить демократическое общество, справедливое, неудобно же, разграбив своих, не дав им ничего, еще с них шкуру драть в виде налога? Ну извините, должен быть все-таки какой-то порядок.
Правительство должно выплатить Церкви ту сумму, на которую она была ограблена. Вот сейчас встает вопрос о Земельном кодексе. Русская Православная Церковь имела землю. Земля кормила и давала что-то. Я разговаривал с депутатами, кто благословение берут и прочее, на эту тему, но они уходят от ответа. Так где же тогда справедливость, товарищи дорогие? Если подойти к решению проблем не с точки зрения «если», а с точки зрения закона, то тогда найдутся деньги на содержание всего и вся. Вот такое дело.
Если правительство позволило дальше продолжать грабить страну, то почему чужая Эстония вышла на первое место по торговле медью, не имея за собой ни грамма меди, а Церкви не позволяют, не дают то, что она имеет право взять?
— Владыка, вы считаете, что чиновники просто не хотят этим заниматься или же это сознательная политика по ограничению влияния Церкви?
— Видите ли, чиновники ведь делают то, что им скажут, с одной стороны, и сколько заплатят — с другой. А что касается того, чтобы прекратить рост Православной Церкви, ее влияние, то предыдущие события сами за себя говорят. Церковь обвинили в одном, Церковь обвинили в другом, Церковь обвинили в третьем, и эти обвинения будут идти бесконечной чередой.
— Под обвинениями вы имеете в виду публикации, появлявшиеся в прессе в последнее время?
— И в последнее и в предпоследнее. Если говорить о тех обвинениях, которые были, то они продиктованы безысходным положением. Семинарии надо содержать, это надо содержать, то надо содержать. А где деньги брать?
— Вы какие обвинения имеете в виду?
— Ну, я имею в виду папиросы, табаки и прочее. Вот сейчас этот ИНН дурацкий. Это ведь все направлено на разложение Церкви, чтобы клин вбить. В свое время сказано кое-кем, что мы, мол, развалили империю Советского Союза, теперь осталась одна империя — Церковь, и мы не пожалеем никаких денег, чтобы ее развалить. Вот и разваливают. А Церковь поставлена в такие условия, что должна искать деньги для своей работы. А как их искать, они же на дороге не валяются? Значит, какие-то действия должны быть.
— Вы считаете, что церковные структуры могут заниматься коммерческой деятельностью, которая приносила бы Церкви доход?
— Если нет земли и если землю не отдают, то мы вынуждены чем-то заниматься. Но я считаю, что мы двумя вещами можем заниматься — это хлеб и вода. Вот две, ну и еще в какой-то мере кагор. Но кагор — это уже последнее. Вот такого рода деятельность. А если была церковная земля, то она давала бы какие-то деньги, которые можно было бы использовать для церковных нужд.
— Насколько я понимаю, участие Церкви в проектах, связанных с нефтью, с распределением гуманитарной помощи, среди которой встречается спиртное, табак, необязательно и без этого можно обойтись?
— Не то чтобы обойтись. Мы приняли только единственную гуманитарную помощь, это были какие-то консервы, прислали и раздали на целый регион. Больше ничего не делаем. Я вообще противник всей гуманитарной помощи. Надо работать, и только трудом можно получить определенные деньги.
Расскажу про детский дом, который завел корову. Козы у них, куры, даже пчельник есть. И пятьсот тысяч на продукты в год. Если им дают два рубля сорок копеек на нос, как на них жить? Они вырастили лук, продали его, получили деньги. Мы не можем опекать все детские дома, но этот взяли под опеку, мы о нем печемся.
Причем мы помогаем и так: там есть ребята — чудесные резчики, они вырезают запрестольные кресты, и мы их через наш склад реализуем для наших приходов, а затем им возвращаем деньги. То есть они трудом зарабатывают деньги. И когда католики попробовали туда нос сунуть, то мы им дали по носу. Пытались через подставную фирму послать рождественские подарки. Я сказал директору этого дома: «У вас деньги есть? Есть. Купите конфеты, подарки и раздайте. Пусть ребята знают, что это они заработали, а не кто-то им Христа ради подает».
А в газете потом написали, что воспитатели используют дешевую рабочую силу. Статья ошарашила рабочий коллектив. Ведь все деньги идут в детский дом. Более того, каждому, кто работает, дают еще деньги на руки — триста рублей. Ну покуривает кто-то из ребят, но это один-полтора. А в остальном там нет никаких ни «спидов», ни «мидов», ни прочих вещей. То есть создается хороший рабочий коллектив. При этом, приучаясь к труду, ребята выбирают себе профессию: кто-то агроном, кто-то тракторист и все такое. И это не понравилось какому-то, извините, газетному мордоплюю. Это ж ни в какие ворота не влезает. Что ж, надо воровать? Ребята трудятся в меру возможностей. Конечно же, их не заставляют таскать пятипудовые мешки.
— На территории Нижегородской епархии живет много старообрядцев. Известно, что у вас тяжелые отношения со старообрядцами. Они любят на вас жаловаться. Чем, владыка, вызвано с вашей стороны такое жесткое отношение к старообрядцам?
— У меня не жесткое отношение к старообрядцам. Я иногда тоже двумя перстами крещусь публично и прочее. Мы со старообрядцами живем в мире и согласии, они часто у меня бывают, и мы разговариваем на те и иные темы.
— Но говорят, в Арзамасе была какая-то проблема с храмом, и они на это жаловались.
— Да, в Арзамасе была проблема с храмом. Православный храм должен принадлежать православным, и я его не отдам. Вот сейчас у нас на севере области открывается единоверческий храм. Пришел наставник их, говорит мне: «Я убедился, что в какой-то степени был не прав». Я говорю: «Пишите бумагу с покаянием». Его ввели в православную общину, был чин присоединения. Ради Бога, пусть держат старые обряды, но будут в Церкви. Это что касается беспоповцев.
Теперь вот новозыбковцы. Они требовали церковь Сергия Преподобного — дайте ее нам. Ребята, если вы хотите иметь церковь, возьмите место и стройте. У нас тоже в Нижнем Новгороде было сорок пять каменных храмов, осталось двенадцать-пятнадцать. Сейчас на Бекетовке храм строится, на Щелковском хуторе, в Московском районе. Почему мы должны отдавать храм?
Мы их храмы не брали. Вот храм на Бубновском кладбище — это наш храм. Если бы я был здесь в свое время, я бы его не отдал, а до меня отдали. Мы относимся к ним с добрым вниманием.
Попросился кто-то из них прослушать курс в семинарии, пожалуйста. Приходите, без всякого присоединения, слушайте. Присоединять силой я никого не собираюсь. Зачем присоединяться, приходи, слушай, может, у тебя прочистятся мозги. А насчет жалобы, что же делать. Значит, я еще живой, был бы покойник, на меня бы не жаловались.
— Владыка, последнее время принято говорить об опасности влияния сект и новых религиозных движений. Вы реально ощущаете такую опасность для народа или эта проблема надумана?
— Нет, эта проблема не надумана, она реальна. Причем это касается и простых, и высокопоставленных лиц. Звонит мне один из чиновников администрации Нижнего Новгорода. Приходит, говорит: «Спасите, мой первый помощник был на собраниях, а теперь тронулся. Помогите!» Я спрашиваю: «Что значит „помогите“? Для того чтобы выправить сектантское воздействие, священник должен неделю есть просвирку, пить святую воду и молиться». Но как-то мы его все-таки поправили. Недавно, пишет одна бабушка, внук попал в секту, бросил школу, бросил то, бросил се. Я говорю: «Бабушка, что ж мы можем сделать, давай молиться».
Мы уже сталкиваемся с последствиями. А Церковь предупреждала, когда открывали ворота в страну, что будет плохо. И плохо стало. Если правительство не будет заботиться о духовном здоровье своего народа, то будет еще хуже. Церковь только набирает силу. Хорошо еще, у нас в семинарии пять кандидатов богословия. И мы бы рады вести просветительскую работу, но нам здание не отдают. У нас нет денег на аренду зданий, а у них есть. Они работают на чужие деньги. Им денег оттуда присылают столько, сколько им надо. Они безотчетно разбрасывают их, расклеивают листовки и прочее, прочее.
— Действует ли в вашей епархии православная миссия?
— У нас в епархии дело обстоит так же, как и везде. Мы приводим людей, только лишь произнося проповеди с амвона. Кое-где, например в Арзамасе, батюшка собирает народ, читает лекции. В Нижнем Новгороде у нас есть постоянный батюшка в Педагогическом институте, у нас есть постоянный батюшка в Институте иностранных языков, в юридическом, в университет сложно пролезть. Я сейчас принял священника, члена-корреспондента Уральской академии наук.
— То есть препятствуют?
— Я же вам говорил, что существует определенная программа, которая направлена на то, чтобы Православную Церковь как-то разбить, расколоть. Университет пускает баптистов, мунитов, но не православных. Кое-кто даже сказал: пока я сижу здесь, ни одной поповской рясы не будет.
Еще мы берем, так сказать, напрокат, извините за такое слово, в соседней Ивановской епархии отца Августина, который едет сюда и ведет два-три дня миссионерскую работу, потому что пока своего миссионера, у которого есть запал, у нас нет.
— У вас есть передачи на местном телевидении, радио?
— У нас есть передачи и на телевидении, и на радио. Например, передача «Дорога к храму».
— Недавно нашу Церковь потрясли волнения, связанные с достаточно странной проблемой, которую назвали проблемой ИНН. Мне казалось, что это, весьма вероятно, была какая-то провокация, чтобы показать Православную Церковь для общества, возможно, даже смешной. Скажите, нужно ли священноначалию относиться к опасениям людей, которые отказываются принимать ИНН, с пониманием? И как вы действуете в этой связи?
— При чем здесь священноначалие? Это чисто техническая, механическая работа, которой придали, опять же не без влияния посторонних, какую-то религиозную окраску. Страна переходит на другой аппарат исчисления. Сначала были счеты, потом арифмометры, потом счетные машинки, теперь появились компьютеры. Компьютер имеет цифровое обозначение, вот и вся премудрость. Все дело в постороннем влиянии.
К примеру, вы начальник газеты, у вас сто человек работников, вам центральная газета говорит: вам дается новое обозначение ваших сотрудников, благоволите их распределить.
Вы приглашаете того, кто у вас этим делом ведает, и говорите: надо, мол, распределить, номер вашего дела такой-то. И все. Начали же с того, что каждый должен написать заявление, чтобы ему дали номер. Позвольте, как можно дать номер? Как можно взять номер? Пиджак можно взять, ботинки можно взять, но номер взять нельзя. Я не знаю, какие контакты у нашего департамента управления, но они должны были держать руку на пульсе, когда кампания начиналась.
— А у вас были волнения по поводу ИНН?
— Нет, у нас волнений не было. У нас все спокойно. Потому что, не хвалясь, скажу — у нас хорошо налажены контакты между приходами и епархиальным управлением. Моя простота, когда я сам, а не епархиальный секретарь, беру телефонную трубку, создает определенные условия работы. Конечно, какая-то часть не взяла эти номера. Но нет проблемы. Хочешь — бери. Не хочешь — не бери.
— А вот эти разговоры про антихриста?
— Мы, православные, не знаем нашего Писания, а потому и говорим об антихристе. Писание готовит нас к приходу Спасителя, а говорят о приходе антихриста. Это дичь несусветная. Посудите сами: мы должны очищать свое сердце, не делать зла, творить добро. Техническое перевооружение деловой канцелярской чепухи превратили в церковную проблему. И при помощи этой штуки выставили Церковь в смешное положение. Была у нас даже статейка, что Церковь — социально опасная организация. Спрашивать надо и с той стороны, и с другой стороны. Поздно решать проблему, когда она вышла на люди. Вспомним пословицу: «Мир силен, как волна, но глуп, как овца».
— Вы всегда открыто выступали и высказывались по поводу канонизации царя Николая II, и перед Собором, и на Соборе. Однако на Соборе объявлено, что канонизация состоялась единогласно. Я помню, что после Собора вы сказали, что не изменили своего мнения.
— Да, я не изменил своего мнения. Но видите ли, я не стал предпринимать никаких шагов, потому что если уж составлена икона, где, так сказать, царь-батюшка сидит, что же выступать? Значит, вопрос решен. Он без меня решен, без вас решен. Если царь-батюшка включен в общий список, то я не могу голосовать против Кирилла Казанского, Агафангела (Преображенского) и других. Но, когда все архиереи подписывали канонизационный акт, я пометил около своей росписи, что подписываю все, кроме третьего пункта. В третьем пункте шел царь-батюшка, и я под его канонизацией не подписывался.
— Почему у вас такое отношение к царю?
— Видите ли, он государственный изменник. Почему? Ему было вручено все для правления. И даже Священное Писание гласит, что «правитель не зря меч носит», для того чтобы усмирять тех горлопанов, которые восстают против. Далее. Практически он, можно сказать, санкционировал развал страны. И в противном меня никто не убедит. Что он должен был делать? Он должен был применить силу, вплоть до лишения жизни, потому что ему было все вручено. Он счел нужным сбежать под юбку Александры Федоровны. Ну, извините!
— Владыка, говорят, что мироточение царских икон происходит повсеместно. У вас в епархии есть царские иконы в храмах? Вы не запрещаете почитать царя в вашей епархии?
— Ну как я могу запретить почитать? Дело хозяйское. Но когда тут один батюшка пожелал привести икону, которая мироточит, я сказал: «Пусть она мироточит там, где она мироточит». Почему? Есть такой журнал «Наука и жизнь», там в 1976 году было сказано, что выработана техника, которая позволяет доскам и чему-то подобному испускать всевозможные штуки. У меня ничего не мироточит.
Если мы хотим из пальца что-то высосать, то высосем. Должна существовать определенная комиссия, которая должна изучать подобные вещи. А это все пущено на самотек, спустя рукава. Объявили о мироточении, и все молчат. Есть у нас приход в Богородском районе. Вдруг подняли шум-гам: 68 икон замироточило! Я за голову взялся. Ребята, надо же какую-то совесть иметь! Быстро создали комиссию. Все иконы протерли. Храм опечатали и закрыли. Неделю стояло. Хоть бы одна капелька появилась. Так что я к этому отношусь с определенной настороженностью.
— А вы в своем долгом служении встречали реальные случаи мироточения?
— А почему нет? У нас вот в Спасской церкви икона Параскевы Пятницы мироточила. Никаких проблем. Будучи за границей, в Германии, я прикладывался к мироточивой иконе Курской Коренной. Тоже никаких проблем. И у нас есть такие иконы, но это единичные случаи.
— А всегда ли, владыка, мироточение свидетельствует о святости?
— Вот я и говорю, что должна комиссия быть. Все чудеса идут от Бога. Но для человека он попускает что-то. Мы не доросли до Иова, который сказал жене: «Как же мы хорошее принимаем от Бога, а плохое нет». Он явно показал, что Бог попускает что-то, какие-то вещи. Но смысл в том, как ты на эти вещи реагируешь. Надо по плодам смотреть. Должна быть комиссия, чтобы все отслеживать, изучать, что, зачем и почему.
— Не секрет, что последнее время Русская Православная Церковь была потрясена некоторыми скандалами среди священства и высшего духовенства, которые были связаны с непристойным образом жизни. Мы все помним обвинения в адрес некоторых иереев в грехе, который называется содомским. Скажите, это реальность или это напрасные обвинения? И если это есть, то как Церковь должна поступать с людьми, когда такой грех доказан?
— История свидетельствует, что такие вещи бывали. Должна быть жесткая реакция, а не такая, что и подай Боже, и не подай Боже. Почему? Вот в чем дело-то. Ну, когда-то мы были помоложе, и всяко было. Были какие-то стремления сделать что-то, но нам было сказано четко старшим поколением: если ты взял на себя что-то, то зажмись, извините, кобель, и сиди на цепи. А если не можешь, то не берись. Если, конечно, это было, то надо было принять предельно жесткие меры. Когда Наполеон подходил к Смоленску, то смоленский епископ Авраамий принял его с хлебом-солью. Он после был лишен сана и отправлен на колокольню звонарем. Четко и ясно. Также и здесь надо такие вещи принимать.
В свое время, еще будучи в Омске, я что-то не так положил во время службы. Я пошел к митрополиту Никодиму. Он рассмеялся и говорит: владыка, а разве я не делаю промашек? Вот если у человека была бы розетка и был бы специальный прибор на пригодность, то воткнул его в сеть, и прибор показал, что гнать в шею. А так ведь не определишь. Поэтому я сейчас говорю, что сейчас нашему брату сложно. Идет разный люд. И из университета, и из технических. Проходят они какую-то, так сказать, школу полгода. Сидят они у меня в соборе. За ними смотрят. Кто-то выдерживает, кто-то не выдерживает. Выдержат вроде бы, а потом приходится увольнять. Вот такое дело.
Так что проблема эта сложная и тяжелая. Но с ней такие пробелы бывали и будут, вероятно. Но если они выявляются, то надо поступать со всей строгостью закона. Как говорил митрополит Киевский Филарет (Амфитеатров), «Суд без милости не сотворившему милость». И баста.
— Владыка, вы сказали, что будучи в Германии, прикладывались к иконе, которая принадлежит Русской Православной Церкви Зарубежом. Есть ли на территории вашей епархии какие-то проблемы с Зарубежной Церковью, священниками ушедшими в нее? Возможны ли пути объединения? И надо ли это делать?
— Относительно нашей епархии миловал Господь. Попытки были, но они ликвидированы. Я, конечно, не понимаю и отказываюсь понимать действия тех зарубежников, которые приходят сюда, обвиняя, и на этом обвинении строят храмы. Ведь обвинять можно только тогда, когда ты просидел в нашей шкуре и, как говорится, не делал того, в чем обвиняешь. Нас обвиняют, что мы сотрудничали? Ну, приходил я к уполномоченному, начинал клянчить пятое-десятое. Не для себя же, для Церкви. А если бы мы закрылись от них? Что было бы? Был бы соус с кремом. Вот такое дело. И потом, видите ли, что значит объединяться? Они бросили страну в бедственное время и уехали.
— Но они уехали не одни, а с миллионами эмигрантов, которые бежали от смерти.
— Совершенно верно, но правильно ли это? Это большой вопрос! Сбежать и оттуда гавкать — ума большого не требуется. А ты посиди здесь и попробуй нормализуй обстановку. Здесь же тоже остались верующие.
— Когда мы говорили о Соборе, я понял, что вы согласились с канонизацией непоминающих, например Кирилла Казанского. Вы не считаете их раскольниками?
— Это здесь ни при чем. Они могли не поминать, но ведь это были православные люди, плоть от плоти Церкви. Какие же это раскольники? И Кирилл мог заблуждаться, и Иосиф (Петровых) мог заблуждаться, и все прочие. Когда-то архиереи сидели, не зная ни хлопот, ни забот. Каждый из них получал определенную сумму от монастырей и ни в чем не нуждался. Он только молился. И представьте себе, что в таком положении вдруг все изменилось. Караул! Вот почему я говорю, что в нашем положении главная беда, что мы не поднялись на ступеньку Иова, а начали говорить, что-то, что послано, послано от дьявола. Забыли, что все посылается от Бога. Я революцию имею в виду. И может быть, надо было не бежать, а найти модус вивенди. Не говорить, что отделены — и все. Мы говорим, и все говорят, что нет власти «аще не от Бога». А в то время забыли. Почему забыли? Надо помнить это не только, когда ложкою черную икру ешь, но и когда горькую корку хлеба сосешь. Должно это помнить и знать. А незнание и забвение вот к чему привели.
— В Москве есть храм, где можно увидеть икону Распутина. Сейчас в открытую поднимается вопрос о его канонизации, о том, что он был святым старцем, которого оболгали масоны и либералы. Как Церковь может относиться к подобным заявлениям? Может, и правда пора пересмотреть взгляд на Распутина, изучить его жизнь?
— Целая серия документов, с которыми я знаком, говорят не в пользу Распутина. Вопрос о нем, естественно, будет подниматься как один из рычагов, которые хотят использовать, чтобы внести в Церковь раскольную смуту. Как-то я посмотрел книжонку о Распутине. Ну знаете, надо совесть иметь. А если совести нет, то, конечно, можно тогда всех подряд канонизировать. Здесь вопрос, насколько будет тверда или целенаправленна Церковь. Почему целенаправленна? Потому что какое-то время назад церковное собрание слышало, что нет оснований к канонизации царя, а потом все эти слова забыли.
— Как складываются ваши отношения с уполномоченным президента по Поволжскому федеральному округу Сергеем Кириенко? Вы, наверное, его знали и раньше? Общаетесь ли вы с ним, есть ли взаимопонимание?
— Я с ним один раз встречался, и больше у нас контактов не было. Почему? Если в области два или три хозяина, то никакого порядка нет. И надо держаться какой-то одной стороны. Я знаю губернатора и этой стороны держусь. Мы отдаем Кириенко должное уважение, но если я буду сначала решать дела с губернатором, а потом с округом, то у меня дела не будут решаться. Может быть, с губернатором они и медленно решаются, а там, возможно, будет быстрее, но это получилось бы «невестке в отместку». Для чего создавать ненужные прецеденты, от которых пользы не будет. То, что разрушалось на протяжении семидесяти лет, за десять лет не построить. Нужен длительный процесс. А он приносит пользу, когда человек придерживается одной линии.
— Как вы относитесь к отмене Поместного Собора в 2000 году? Я испытал достаточно горькое чувство, мне казалось, что это попрание соборных начал Церкви. Может быть, я был не прав?
— Если в семье муж и жена начинают обсуждать какой-то вопрос и обсуждение затягивается на долгие годы, то считайте, что семья развалится. В каждом деле должна быть голова. Мы, конечно же, прислушиваемся, что говорят миряне. Собор может быть как совещательный орган, который будет ставить вопросы, которые должны архиерейскими головами решаться. Потому что они несут ответственность, а не бабуля, которая молится. Поэтому есть Соборы. Один Собор Афанасия Александрийского прогнал, а потом оказался еретическим, Афанасия же почитают как святого. Соборы — это не конечное решение. Решать дела надо на месте в соответствии с местными условиями. И архиерею здесь виднее. Конечно, с архиерея тоже надо спрашивать. Их нельзя пускать так, чтобы они что-то творили от ветра в своей голове.
— Как спрашивать?
— При Патриархе должен быть соответствующий орган, который бы контролировал деятельность архиереев: церковный суд и все такое прочее, как угодно, но он должен быть. И должен быть в него доступ всем православным. Конечно, одному Святейшему все это решить невозможно.
