Вчера в Свирском встречали Пасху. Здесь, в 250 километрах от Питера, в маленьком поселке на реке Свирь, жизнь сосредоточена вокруг двух центров культуры — Александро-Свирского мужского монастыря и областной психиатрической больницы, которую селяне зовут дурдомом. И первый, и вторая обеспечивают местных жителей работой: больница — за довольно приличную по деревенским меркам зарплату, монастырь — Христа ради и за веру в чудо. В столь необычном месте побывала корреспондент «Известий» Виктория Волошина.
Богом обиженные и Бога избравшие живут друг против друга в одинаковых кельях, монастырские постройки возведены метрах в пятистах друг от друга. В одни ворота время от времени въезжают машины с красным крестом и санитарами, в другие — автобусы с паломниками. Свирчан это радует — еще четыре года назад поселок славился только дурдомом.
Первые четыре монаха во главе с тридцатидвухлетним отцом Лукианом пришли к разрушенным монастырским стенам летом 97-го года. Зашли к главврачу больницы со словами: «Хотим восстановить монастырь, как было пять веков назад». Главврач только мысленно у виска повертел, но, привычный ко многому, отговаривать не стал. Сегодня он сам верит: если не в Бога, то в рукотворное чудо точно. Из облезлых развалин, разграбленных подчистую, без полов и крыши, на глазах вырастает белоснежный красавец монастырь: в центре Преображенский собор, рядом — храм святых Захария и Елисаветы, часовня, двухэтажная трапезная, братский корпус с кельями, колокольня, Троицкий собор на территории больницы.
От Троицкого к нам подходит мужичок в защитного цвета галифе, тесном черном бушлате и ушанке. Представляется генералом. Мы, в свою очередь, — журналистами.
— Вообще-то я художник, — поправляется «генерал» и тут же убегает.
— Вообще-то вы в дурдоме, — комментирует Валентина Гужавина, бухгалтер из больницы, вызвавшаяся провести для нас экскурсию по монастырю. Но, кажется, и она изумлена, когда «генерал-художник» прибегает вновь, протягивая «Блокнот для рисования», в котором нежной пастелью по карандашным наброскам красуются монастырские виды.
— В свою келью бегал, там и пишу, только акварель у меня больно блеклая, солнечный день не передать…
— Знаете, меня сюда тоже Бог привел, — вдруг признается бухгалтер Валентина. Беженка из Азербайджана, она наугад выбрала место работы из трех ей предложенных и, говорит, первое время чуть не выла от тоски, оказавшись в глуши, без друзей, без перспектив, без детей (у них свои семьи, живут далеко).
— Сегодня на ее глазах вместе с монастырем оживает заброшенный Богом поселок. И Валентина верит, что в храме напротив ее работы лежат святые мощи Александра Свирского, излечивающие больных. Паломники из Финляндии, Германии, Америки, не говоря уже о белорусах, украинцах и россиянах, не скупятся на рассказы о том, как помогли им святые мощи: кого излечили от припадков, кого подняли после инсульта, кому подарили первенца…
— Если не верить, здесь жить нельзя, — говорит она и историю преподобного Александра Свирского готова рассказывать часами.
Родился этот святой в 1448 году в селе Мандера недалеко от Валаамского монастыря. В 26 лет принял монашеский постриг и имя Александр. Провел 10 лет в узкой сырой пещере на Святом острове Валаамского архипелага (пещера эта сохранилась до нашего времени), пока не услышал голос, который велел ему перебраться на берег реки Свирь. Через семь лет его новое уединение было прервано заблудившимся во время охоты боярином Андреем Завалишиным. Боярин был потрясен встречей с отшельником, сам стал монахом и призвал сюда же божьих людей. Вокруг хижины сперва выросли монашеские кельи, потом поднялся и монастырь. Сначала деревянный, затем каменный. Сразу после смерти святого, гласит легенда, начались чудеса исцелений у его могилы. А спустя 107 лет со дня кончины Александра Свирского монахи обнаружили, что тело его не истлело. О найденных мощах донесли митрополиту Новгородскому и царю Михаилу Федоровичу. Царь даровал обители драгоценную серебряную раку (сегодня она хранится в Эрмитаже), и монастырь постепенно стал крупнейшим на Северо-Западе России. Паломники стекались сюда сотнями тысяч.
Концентрация веры в чудо уже похожа на чудо. Даже элемент сомнения обижает верующих в мощи свирчан как страшное богохульство. Когда наш шофер, внимательно рассмотрев мощи, сказал вполголоса, что уж больно похожи они на восковую куклу, женщина в церкви вскинулась:
— Так говорили большевики, когда громили наши храмы!
Начав четыре года назад возрождение монастыря, настоятель отец Лукиан дал поручение инокине Леониде (историку по образованию) попытаться проследить историю мощей Александра Свирского, пропавших после революции. И летом 1998 года весь Петербург гудел, обсуждая чудо: найденные в музее Военно-Медицинской академии останки «неизвестного» оказались, по мнению церкви, мощами Александра Свирского. В те дни в храме на проспекте Стачек стояли многочасовые очереди, чтобы увидеть, как по ногам и рукам святого текут масляные капли, наполняя воздух сладким церковным запахом, — миро. Недавно без лишней шумихи мощи перевезли в Александро-Свирский монастырь.
У монаха Геннадия прозрачно-синие глаза, седая спутанная борода и добродушно-смешливый нрав. До пенсии работал завотделом нестандартного оборудования на химзаводе. Потом, говорит, дети с внуками разъехались, делать нечего стало, «не к ларьку же идти». Пошли с женой в монастырь. Супруга приняла монашеский постриг в соседней женской обители, он стал монахом в Александро-Свирском.
— Есть у меня слабость, люблю побалагурить, — признается он. — Хорошо, наш настоятель отец Лукиан — одессит, юмор у него зажигательный. У нас тут даже книжка ходила по рукам «Монахи шутят».
Первый раз в жизни прошу монаха рассказать любимый анекдот.
— Вам-то не смешно, может, будет. Сидят два монаха, читают Жития святых. Один все время плачет, другой — смеется. Когда померли оба, попали на небо, и вдруг видят, что оба они около Господа: и тот, кто в скорби был все время, и тот, кто в радости. Одинаково угодны Богу оказались. Вот и я, наверное, из тех, кто в радости.
Сегодня в монастыре всего пять монахов (кроме отца Геннадия, все остальные — тридцатилетние ребята), трое иноков, десять послушников и столько же трудников — людей, работающих на монастырь за еду и ночлег. Помогают и прихожане — жители поселка. Всю страстную неделю они готовились к светлому празднику Пасхи — днем и ночью штукатурили церковь, крыли жестью крышу, на монастырском подворье спешно писали иконы для нового алтаря — решили в этом году встретить Пасху в новом, только что отреставрированном храме. И на крестный ход пришли все, от мала до велика.
Геннадий Ефремович, начмед больницы, выйдя из еще пахнущего свежей штукатуркой храма, философствует:
— Наш поселок, как я его называю, — это мировая щель. Сюда испокон веку прибивало людей не от мира сего. Сначала здесь был монастырь. Потом зона, Свирьлаг — кельи переделали в камеры. В 1953 году, когда лагерь расформировали, вышло постановление переделать его в психбольницу, причем для безнадежных хроников. Лагерная охрана и часть расконвоированных устроились санитарами. Врачи приехали из подвижников — сегодня самому юному из нас 45 лет. Из молодых сюда едут только монахи. Я смотрю, как оживает монастырь, и думаю, что больница наша, видимо, отомрет естественным путем, вместе с последним врачом и последним больным. Вообще это даже символично — дурдом умирает, храм возрождается. Наверное, круг замыкается или я, может, в мистику впадаю?
Александро-Свирский монастырь
