Когда Ноаму исполнилось шестнадцать, он начал бунтовать. Стоило его родителям в священный для евреев день субботы отправиться молиться в синагогу, он мгновенно опускал на окнах шторы и устраивал иллюминацию в своей спальне, возбужденно включая и выключая свет. Так парень из семьи ортодоксальных иудеев выражал свой протест против строгого предписания: «В субботу еврей должен отдыхать — никакой работы».
Ноам жил в квартале Меа-Шеарим, где окна закрыты крепкими решетками. В 70-х годах прошлого века, когда группа евреев решила построить себе жилища вне пределов Старого города, вход в этот квартал был через железные ворота, запиравшиеся с наступлением темноты. Внешний облик квартала во многом сохранился поныне, как и образ жизни, и дух обитателей. Мужчины здесь ходят в длиннополых черных сюртуках и круглых шляпах или меховых шапках. Их лица обрамляют бороды и длинные пейсы. Женщины носят закрытые платья, парики, в любую жару обязаны надевать чулки.
В пятницу, в канун субботы, с наступлением темноты жизнь в квартале замирает. Полиция перекрывает все въезды барьерами, и горе тому автомобилисту, который ненароком попытается нарушить субботний отдых жителей. Здесь живут ортодоксальные ревнители иудаизма, в том числе представители самых крайних его течений. В такой замкнутой общине наивный мятеж Ноама был актом святотатства. И хотя он в такие мгновения чувствовал, что хоть на время освободился от пут, томило ощущение вины.
Он принадлежал к числу ортодоксов, выходцев из Восточной Европы. В доме не было ни телевидения, ни радио, а чтение светской прессы строго запрещалось. Мир за пределами квартала Меа-Шеарим, говорили старшие, кишит злодеями и ворами. Однажды Ноам пошел на исповедь к раввину. Приговор священнослужителя был строгим: «Если и дальше будешь святотатствовать, получишь в наказание раковое заболевание». Но Ноам уже прикоснулся к светской жизни, часто слушал радио под одеялом, приносил из города журналы и книги, однажды под полой шелкового халата принес номер «Плейбоя». С интересом читал, закрывшись в ванной, «Преступление и наказание» Достоевского. Так в этом душном доме, полном запретов, он начал создавать свой альтернативный мир.
Когда ему исполнилось 18 лет, родители сказали: «Пора жениться». С невестой он поговорил десять минут, и через восемь месяцев сыграли свадьбу. Молодожены переехали в маленькую квартиру, и там его двойная жизнь стала просто невыносимой. Утром он говорил жене, что идет молиться в синагогу. На самом деле бродил по Иерусалиму в поисках той жизни, которая так притягивала. В газете прочитал о частной организации «Хилел», которая была создана восемь лет назад, чтобы психологически помочь тем, кто решил бросить общину ортодоксов и обрести себя в новом, светском мире. «Мне было очень страшно, — вспоминает Ноам, — но я все-таки решился позвонить в эту организацию. Назвав себя вымышленным именем, предложил тайно встретиться в одном из иерусалимских отелей». Встреча оказалась решающей. После пятимесячных метаний он отправился в кибуц, где его ждали. Здесь, в этом коллективном сообществе, за честный труд кибуцник получал жилье, одежду, питание и всякие социальные блага. В тот же день Ноам сбрил пейсы, которые носил с трех лет, и бороду. Это означало — обратной дороги нет. С тех пор он ни разу не видел свою жену.
Ноам — один из сотен невозвращенцев из семей ультраортодоксальных иудеев. Их число в последнее время стало расти. И многие израильтяне считают: после того как страна заключит наконец долгожданный мир с арабами, внимание общества будет обращено к культурным различиям внутри израильского общества. Впервые правительство решило всерьез помочь приспособиться к новой жизни таким, как Ноам. Министр образования Йоси Сарид заявил, что деньги правительство будет направлять в частную организацию «Гиллель», число клиентов которой в этом году увеличилось вдвое, хотя, на его взгляд, куда важнее помощь психологическая. Эту тенденцию приверженцы ортодоксального иудаизма и сторонники светского образа жизни оценивают по-разному. Ортодоксы считают, что число «дезертиров» меньше, чем тех, кто идет в духовные школы. Либералы, напротив, убеждены, что информационная революция делает задачу ретивых иудеев — отгородить свою общину от внешнего влияния — почти неразрешимой. Все больше компьютеров появляется в домах ортодоксов, и молодежь тайно подключается к Интернету, как в свое время, закрывшись в ванной, читал Ноам «Преступление и наказание».
Борьба между израильтянами, живущими в разных мирах, становится все более ожесточенной. Оказалось, например, что телефоны офисов «Гиллеля» в Иерусалиме и Тель-Авиве прослушиваются. К одному из клиентов, который никому не говорил о желании стать отступником, подошел раввин, сказал, что ему все известно, и долго бранил «дезертира».
Между тем Ноам покинул кибуц, который дал ему временное пристанище, и теперь изучает классическую литературу в университете. Ему 26 лет, но он все еще чувствует себя потерянным в этом мире. «Я словно иммигрант, пытающийся понять новую культуру», — говорит Ноам, потягивая пиво в баре в нескольких минутах езды на такси от Меа-Шеарим, где когда-то был его дом.
