Так сложилось, что уездный Борисоглебск, издавна богатевший на хлебной торговле, уже к началу века сделался еще и городом художников. Отсюда вышли живописцы Илья Машков и Александр Куприн. Отучившись в местной студии, они получили затем всероссийскую известность. Традиция не пресекается, рождая династии графиков, пейзажистов, иллюстраторов. Купеческий город богат был и храмами, которых до революции насчитывалось полтора десятка. Священники в них служили разные — прилежные и не очень, златоусты и так себе. Но вот кого точно не было, так это духовных лиц с художественным образованием — что до 1917 года, что после, когда церквей осталось всего три. «По нынешней вере и трех достаточно, сейчас храмы открылись почти в каждой деревне, а ведь народ туда не очень-то ходит», — говорит протоиерей Стефаний Домусчи.
Его дом знает в Борисоглебске каждый. Рубленный в два этажа из дуба-топляка, который отец Стефаний с сыновьями сами поднимали со дна окрестных рек, Хопра и Вороны, богато украшенный резьбой, дом священника стал одной из здешних достопримечательностей. Второй этаж его отведен под студию. Стены огромной мансарды увешаны картинами отца Стефания — пейзажи, иконы, выполненные, как рассказывает автор, в афонском стиле, сочетающем иконопись средних веков и светский стиль. Если бы не последние веяния, то отца Стефания до сих пор знали бы только как настоятеля здешнего Знаменского собора и благочинного восточного округа Воронежской и Липецкой епархий. Между тем еще в 50-е годы, будучи слушателем Московской духовной академии, он брал уроки у последних мастеров старой иконописной школы — Михаила Потапова и Марии Соколовой, чьи работы хранятся в Троице-Сергиевой лавре. Эти уроки пригодились годы спустя, когда настоятель Знаменского собора сам расписывал стены своего храма. Искусство пейзажа будущий благочинный постигал под руководством Василия Митурича, одного из известных братьев-живописцев. 30 с лишним лет священник писал картины «для себя», как писали тогда «в стол» многие признанные теперь поэты и прозаики. Служителю культа полагалось сидеть тихо, раз уж советская власть терпит, и не злить ни партийное, ни церковное начальство какими-нибудь внеплановыми дарованиями. Когда запреты кончились, холсты художника вышли к широкому зрителю.
Художник Домусчи получил признание далеко за пределами области и России. За последние 10 лет у него было 26 персональных выставок — от Мальты, где он освящал российское посольство в бытность там послом Валентины Матвиенко, до Берлина. Его работы покупают коллекционеры США, Франции, Италии, Израиля. Отец же Стефаний по-прежнему пишет не только пейзажи, но и иконы, окрестил на своем веку чуть ли не пол-Борисоглебска, особенно теперь, когда в крестные отцы не боятся его звать и люди совсем немладенческого возраста. Правда, и отказаться пришлось от многого. Домусчи слишком уж незаурядная фигура на фоне священства, и публичного признания его таланта в епархии не потерпели. Вопрос владыки: «Кто Вам дал на это благословение?!» — остался без ответа, а сам батюшка — без прихода. В Знаменский собор прислали нового священника. Росписи, сделанные прежним настоятелем, велели закрасить. Опалу Домусчи терпит без ропота: «Могу ли я, с седой бородой, писать кляузы, даже и на противников своих?».
«Мирской батюшка» — в царские, в синодальные времена такой упрек мог стоить приходскому священнику ссылки на Соловки. Нынче не ссылают — церковь отделена от государства, но всякий выход за очерченные каноном рамки жизни не приветствуется. Тут всякое лыко может оказаться в строку — и премия «За подвижничество в искусстве», полученная о. Стефанием из рук академика Лихачева, и то, что на одном из полотен изобразил он свою жену в мирском платье, а на другом — мать, простую бессарабскую крестьянку. Поездки за границу — на католическую Мальту, пусть и в составе епархиального хора, и в мусульманский Египет — тоже ведь нетипичное дело для уездного батюшки. А образ мыслей его и вовсе может показаться кому-то крамолой: «Не сумели мы воспитать в народе уважения к другим религиям, плохо это. Не надо враждовать, живи так, чтоб люди видели твою веру и шли за тобой… Беда времени, что в партию шли за хорошим местом, а теперь за этим же многие ринулись в духовенство. Случайных людей там не избежать. Мы проповедуем Христа распятого, искупившего грех человечества своими муками. Когда Церковь вела мученический образ жизни, она была чище. А худшей антирелигиозной пропаганды, чем нынешние разоблачительные статьи о некоторых наших иерархах Церкви, и при коммунистах не было».
Удивляться падению нравов нечего, нынешнее время — языческое. Выводов из этого следует много, а главный таков: язычникам нужна проповедь. И не только с амвона. И не только словом, поскольку от долгого вранья слова истерлись. У отца Стефания хранится не одна книга с отзывами на его выставки. Что характерно — благодарят не за явленные зрителю природные красоты, а за духовную поддержку. Разве это не проповедь?
После гнилого декабря пришла, похоже, настоящая зима. Как честный пейзажист, отец Стефаний работает только на пленэре и долгожданного снега не пропускает. В городе разве что приезжий удивится, завидев человека в рясе и с мольбертом. Где-то еще, может, и попеняли бы — дескать, шел бы ты, поп, к себе в церковь кадилом махать. А Борисоглебск — город художников. От Бога.
г. Воронеж
