Одно из самых колоритных мест Москвы — бистро на улице Покровка. Конечно, у него есть недостатки — там, например, бывает чересчур накурено, а музыкант играет так, что разговаривать приходится довольно громко. Но в перерывах между выступлениями тот музыкант сидит за барной стойкой, попивает разливное пиво и представляет из себя довольно милого и даже обаятельного собеседника.
Зато цены в том бистро вполне приемлемые, деревянные столы просторны, жареный сыр приятен, водка в меру охлажденная и не разбавленная, а официанты и бармены держатся с посетителями доверительно, радушно, можно сказать даже, по-приятельски. Но главное достоинство этого места в том, что располагается оно в единственной постройке, оставшейся от церкви Успенья на Покровке, одного из самых знаменитых храмов города. И где-то за стеной бистро находится старая лестница, которая вела на колокольню храма, разрушенного в 1936 году.
Церковь была построена в самом конце семнадцатого века. Автор ее — архитектор Петрушка Потапов. Так принято считать, поскольку у колонн имелась надпись: «Лета 7204 года октября 25 дня, дело рук человеческих, делал именем Петрушка Потапов». Впрочем, могло быть, что Петрушка делал только колоннаду. А могли и надпись прочитать неправильно — ее, подтраченную временем, исследователи восстановили по отдельным немногим буквам. Но гипотетический Петрушка попал в путеводители: «Петрушка Потапов… показал себя подлинным живописцем в умелом сочетании красного с белым, в изяществе кружевной обработки окон».
Была та церковь не без чертовщинки: куполов — тринадцать штук. Тем не менее храм почитали самые разные люди. Архитектор Василий Баженов о нем говорил: «Церковь Климента покрыта златом, но церковь Успения на Покровке больше обольстит имущего вкус, ибо созиждена по единому благоволению строителя».
Расхваливали церковь и путеводители: «Остановитесь здесь, почтенный читатель, и полюбуйтесь на единственный вид сего храма… Это своего рода идеал… вы увидите, что все части сего храма имеют симметрию и непостижимую легкость».
Этим храмом восхищались Стефан Цвейг и Федор Достоевский. Супруга Достоевского вспоминала: «Федор Михайлович чрезвычайно ценил архитектуру этой церкви и, бывая в Москве, непременно ехал на нее взглянуть». Говорят, сам Наполеон, увидев ее, распорядился выставить около приличный караул. Вроде бы император даже интересовался у французских инженеров, нельзя ли разобрать Успенский храм, перевезти в Париж и заново собрать. Сказали: нельзя. А маршал Мортье, увидев тогда церковь, закричал: «О, русский Нотр-Дам!»
Именно благодаря этому храму молодой еще Дмитрий Сергеевич Лихачев всерьез заинтересовался древнерусской культурой. Он писал: «…я… нечаянно забрел на церковь Успенья на Покровке… Встреча с ней меня ошеломила. Передо мной вздымалось застывшее облако бело-красных кружев. Не было „архитектурных масс“. Ее легкость была такова, что вся она казалась воплощением неведомой идеи, мечтой о чем-то неслыханно прекрасном. Ее нельзя себе представить по сохранившимся фотографиям и рисункам, ее надо было видеть в окружении низких обыденных зданий».
И даже после революции, когда в Покровской церкви был открыт один из многочисленных тогда музейчиков, у входа укрепили доску: «Входящий, удивись — творение рук человеческих».
Говорят, судьбу этого храма решил лично Каганович. Так или иначе, Моссовет издал постановление: «Имея в виду острую необходимость в расширении проезда по ул. Покровке, церковь так называемую Успения на Покровке закрыть, а по закрытии снести». Один московский краевед вспоминал: «Разбирали красавицу церковь на моих глазах: сначала купола, затем ярус за ярусом, наконец, мощное основание. Это походило на медленную, мучительную казнь четвертованием».
Осталась лишь пристроечка, в которой ныне размещается бистро и где любой прохожий может помянуть разрушенную церковь рюмкой в меру охлажденной «Гжелки».
