Русская православная церковь и российское государство: мнения читателей

В первом выпуске новой тематической полосы «Религия» (21.01) была напечатана статья публициста Андрея Зубова «Плетью обуха не перешибить». Главный ее тезис: в силу естественных и неумолимых исторических процессов Россия предпочтет «модель либерального конфессионального европейского общества, в котором сохраняется унаследованная от прошлых веков близость господствующей церкви с государством при свободе иных конфессий…»
Читатели живо откликнулись на эту публикацию; отзывы были самые разные — и по стилю, и по глубине. Владимир ГАГАРИН из Екатеринбурга не без некоторой язвительности предлагает «малосущественную поправку» к доводам Зубова: «Анализ тенденций национально-демографической ситуации в России — да и во всем мире — подсказывает нам, что на роль государственной религии больше подходит не православие и даже не христианство, а другая мировая религия, ислам».
И.В. КУЛИКОВ, напротив, поражается: «…почему одни страны процветают, а другие еле сводят концы с концами, хотя имеют более древнюю культуру? Если рассмотреть особенности процветающих стран, будет видно, что в них преобладает протестантская религия, лютеранство. Протестантизм воспитывает детей так, чтобы они не тратили время и деньги зря, копеечку к копеечке собирали капитал и вкладывали его в дело».
Что касается «протестантской этики» и ее перспектив в новой России, то к этой теме мы обратимся в ближайшее время. Пока же скажем о другом. На Церковь сегодня многие смотрят как на социальный механизм, лишенный собственно религиозного содержания. Она нужна (или не нужна) для того-то и потому-то; чтобы капитализм помогала строить — или нравственный авторитет власти поддерживала — или под ногами не мешалась. То, что ее основная забота — человеческая душа, личность, что государство, культура, капитал интересуют ее ровно в той мере, в какой затрагивают судьбы людей — способствуют или препятствуют их движению к вечной жизни, — это даже и в расчет не берется.
Поэтому сегодня мы публикуем два отклика на зубовскую статью, написанных изнутри самостоятельного религиозного опыта, с точки зрения людей церковных. Практически во всем несогласных между собою, но слишком хорошо понимающих, зачем люди приходят в Церковь. И почему подчас уходят из нее.

+ + +

Православный коммунизм внутри нас?

Россия сейчас переживает кризис идентичности. Его не было в эпоху православного самодержавия. Такого кризиса не было и в эпоху самодержавия коммунистического. Народ, как ему и положено при автократиях и патернализме, безмолвствовал, ухмылялся, пил, а наиболее смекалистые диссертации защищали и языки изучали. Главная православная добродетель, «послушание», здесь была очень к месту. Кто не в послушании, тот в гордыне, да и, вообще-то говоря, «нет власти не от Бога» (Рим. 13, 1). Диктаторам эта фраза очень нравилась. О том, что следует «повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Дн. 5, 29), вспоминали значительно реже.
Коллективизм — это наиболее древняя форма человеческого общежития, где коммунальные ценности подавляют личность, а термин «коммунизм» буквально этот аспект отражает. Единственным серьезным иммунитетом против всех видов коллективизма оказался либерализм — критически осмысленный западный персонализм, уважение к человеческой личности и ее относительной автономности. Как сказал наш поэт, «самостоянье человека — залог величия его». У нас же с легкой руки славянофилов западный персонализм приняли за эгоизм. А западный рационализм (методологию последовательного продумывания вопросов) — за мелочную расчетливость и формализм (в праве).
Когда тоталитарный коммунистический монстр, в основе которого была коллективистская социальная парадигма, рухнул под собственной тяжестью, — и возникла проблема национальной самоидентификации. Люди получили некоторые свободы, за которые они не боролись, и поэтому готовы в любой момент от них отказаться. Казалось бы, у нас есть Конституция — чисто западная по своей исходной философии, устанавливающая, что государство существует для человека, а не человек для государства. Но ясно, что Конституция в России не явилась результатом развития российской социальной мысли, не укоренена в социально-этических ценностях. Народ хочет не коммунизма, не либерализма и вообще никакого «изма», а элементарного порядка. Но этот порядок не ассоциируется с либеральными ценностями — скорее с чем-то сталинско-брежневским, привычным. Сходные проблемы есть везде, где нет правового государства, где нет уважения к отдельной человеческой личности, где есть право силы, а не сила права. Это — страны «третьего мира». Те же попытки выдать нужду за добродетель — мол, за духовность страдаем!
У Русской православной церкви тоже появилась — может быть, впервые за всю ее историю — возможность для нового самоопределения в условиях свободы. Можно вспомнить, что христианство, утверждая свободу личности, побуждает нас не к древнему коллективизму и к патриотическому заединству, а к личностному самоосознанию, к ответственности и к уважению других людей, также сотворенных по образу и подобию Божию, тоже наделенных свободой. Именно христианство дает серьезную основу для примата личности над любыми общностями, для права на непохожесть, т. е. для прав человека. Эта мысль окольными путями просочилась даже в нашу Конституцию (ст. 2).
Известно, что церковь должна служить не народу, и тем более не государству, а Христу, который по церковному же учению и является ее Главой. Но если в общественном сознании отсутствует личностное измерение, то и церковь, состоящая из тех же членов общества, сталкивается с дефицитом психологически взрослых людей, ответственных перед Богом, обществом и друг перед другом.
Возникает вопрос: на какую систему социокультурных и политических ценностей может ориентироваться современная церковь? На архаически коллективистскую или на либеральную, соответствующую новому этапу в развитии нашего общества? Обреченно впадать в фактопоклонство, как профессор Зубов (мол, «плетью обуха не перешибешь»), — или попытаться все-таки народу что-то объяснить о правовом государстве, где существует верховенство закона, а не очередного чиновничье-криминального клана? Судя по последним социологическим данным, мы еще сами твердо не решили, куда нам двигаться: возвращаться в родной «коммунистический Египет» или на свой страх и риск продолжать продираться в землю обетованную, к свободе. Думается все же, что христианство побуждает нас к последнему. Как было сказано — «Первоначально эта идея (идея Христа. — В.Н.) была монархической, потом она стала республиканской».
Игумен Вениамин (Новик), кандидат богословия, Санкт-Петербург

+ + +

Сможет ли Русская православная церковь стать совестью страны?

В интересных рассуждениях А. Зубова заметны существенные упущения. Прежде всего — юридическое оформление наивысшего статуса какой-либо конфессии необходимо лишь при наличии у значительной части общества определенного религиозного сознания. Православное христианство, вера — это состояние ума, это осознанное стремление конкретного человека жить по божественным заповедям, участвовать в жизни Церкви, подчинять свои плотские мудрования надмирным законам. Для того чтобы страна считалась православной, недостаточно, чтобы религия «срослась с культурой, с почвой, с языком». Она должна срастись с сердцем человеческим, стать «единым на пот"единым на потребу». Иначе — пластмассовая европейская религиозность, в принципе никого ни к чему не обязывающая. Очень хорошо, что в иных странах сохранились остатки уважения к христианству, но не станем же мы всерьез говорить, что Великобритания или Швейцария — христианские страны. В первой даже и королева есть, но не называть же из-за этого строй монархическим.
Действительно, в нашей стране многие тянутся к Православию. Но боюсь, что у большинства (а это по статистике — десятки миллионов) тяга эта вызвана модой, суеверием или же просто стремлением избежать духовного вакуума. Доказать это просто: в храмы на богослужение приходят лишь немногие, регулярно причащаются Святых Христовых Тайн — и того меньше. Впрочем, в советское время появилась и «вера» без Бога, и Православие без православного вероучения. В последнем, однако, виноваты не столько коммунисты. Хотя А. Зубов справедливо говорит о высоком «рейтинге» патриарха и епархиальных архиереев, общеизвестно, что среди рядовых прихожан их авторитет довольно низок.
Положение усугубляется тем, что в руке современного русского епископа нет того таинственного пастырского жезла, который изображают жезлы золотые и серебряные. Жезла — символа наказания, которому может подвергнуть пастырь строптивую овцу. Конечно, церковную старушку или непослушного батюшку могут и отлучить от Причастия, и запретить. Ну, а кроме них кому сейчас страшны такие меры? Да, патриарха приглашают и благословлять, и освящать. А часто ли он отказывается это делать? (Я уже не говорю: может ли отказаться?) Однако любое влияние Церкви на мирские дела возможно лишь в том случае, если она готова (и способна) не только благословлять, но и запрещать.
Вспомним и о том, что в нынешнем своем весьма прискорбном состоянии духовенство еще и сильно зависимо. Если раньше простой сельский батюшка подчинялся только уполномоченному да архиерею, то теперь ему приходится кланяться и местной администрации, и нуворишам-спонсорам, и бандитам (что также общеизвестно). Конечно, современное духовенство охотно откликается на предложения как-то влиять на жизнь общества. Но без внутренней обусловленности такого влияния, без стремления народа жить по-христиански… как-то страшно становится жить под такой «опекой». Реплики типа «батюшка благословил, значит, не грех» приходится слышать все чаще.
А. Зубов совершенно прав, говоря, что Церковь должна быть совестью народной, но мы знаем, что в принципе отношения человека со своей совестью могут быть самые разные. Совесть может быть «больной» и «позволять» вещи совершенно недопустимые. Русская Церковь сначала сама должна пройти по пути покаяния, и это необходимо сделать не ради «борьбы со злом» или «за общество», а просто ради верности Христу.
Сергей Суворов, староста храма
''"Один александрийский епископ, не привыкший к суровостям монашеской жизни, был как-то вынужден провести ночь в монастыре Эннатон. Он заметил на полу трех клопов. Епископ позвал одного из братьев и сказал ему: «Ты видишь?» — «Не тревожься, владыко, — отвечал тот, — ведь это всего лишь клопы. И потом, погляди, они мертвы.
Поднявшись спозаранку, епископ при виде того брата сказал: «Три вчерашних клопа действительно были мертвы, но что за толпа собралась на их похороны!''
Из книги «Отцы-пустынники смеются».
''Когда авва Виссарион решил отправиться в пустыню, группа молодых бездельников окружила его, насмехаясь: «Куда ты бежишь, Виссарион? Разве ты не знаешь, что дьявол умер?» «Примите мои соболезнования, бедные сиротки», — отвечал им святой старец.''
Из книги «Отцы-пустынники смеются».