Вениамин Симонов — монах в кресле биржевого аналитика, пишет Юлия Фалькевич (газета «Ведомости»). До встречи с Вениамином Симоновым я знала о нем совсем немного, но и этой информации было вполне достаточно, чтобы слегка шокировать. В финансовом мире он хорошо известен как начальник информационно-аналитической службы и советник генерального директора Московской межбанковской валютной биржи (ММВБ). Прихожане церкви Нечаянной радости, что в Марьиной Роще, знают его в совершенно иной роли. Там он крестит детей, совершает литургии и принимает исповеди, т. е. выполняет все обязанности священнослужителя. Я вхожу в кабинет Симонова. Он разговаривает по телефону и одновременно что-то набирает на клавиатуре компьютера. Кабинет небольшой, но очень уютный и светлый. Шкафы забиты книгами по банковскому делу и фондовому рынку. В углу, прямо над креслом Симонова, висят иконы, четки, епитрахиль, фотография Алексия II. На столе — мобильный телефон, гора бумаг, иконки…
Итак, передо мной крупный мужчина в светлом костюме, с галстуком, подобранным в тон одежде. На носу — затемненные очки, волосы собраны в хвост (позднее я узнаю, что после принятия монашества священнослужителям запрещается стричь волосы). Но по внешнему облику догадаться, что передо мной иеромонах, почти невозможно. «Образ русского священнослужителя зачастую связывают с нечесаной бородой и грязной рясой, но мы же выходим к людям и не должны показывать плохой пример и шокировать прихожан своей внешностью», — говорит Симонов. А как насчет мобильного телефона? Он тоже не шокирует прихожан? «Шокировать прихожан можно упущениями в службе, а не телефоном. Если посредством мобильной связи меня быстрее вызовут к умирающему, то это только к лучшему. Вообще, это не мой телефон, мне его оплачивает биржа, поскольку он мне нужен по работе», — продолжает он. Но самое интересное, конечно, не то, как выглядит монах-биржевик, а то, как ему удается совмещать две ипостаси: бесовское (деньги) и божественное (церковь). «Церковь решительно запрещает давать деньги в рост и содержать корчму (заниматься ростовщичеством и содержать питейные заведения). Все остальное не запрещается, — отвечает Симонов. — Что до навыков физического совмещения двух видов деятельности, то тут все зависит от умения. Если человек может думать сразу в двух направлениях, то пожалуйста. Если не может, то и не нужно. У меня пока получается. В моем расписании как церковные дела, так и биржевые. Разделения типа „полчаса занимаюсь одним, а потом — другим“ нет. Мои телефоны звонят в течение дня по обоим поводам».
Впервые в церковь Веня Симонов попал в три года — его привела бабушка. «Она была верующей, а родители относились к той категории людей (сейчас их становится все меньше и меньше), которые говорили: «В Бога я не верю, его нет, но что-то, конечно, есть…» — вспоминает Симонов. Сознательно он начал ходить в церковь с 15 лет — в том возрасте, когда человек становится способен на осознанные, самостоятельные поступки. А через 19 лет, когда позади уже остались исторический факультет МГУ, защита докторской диссертации по экономике и работа в Министерстве внешнеэкономических связей СССР, Вениамин принял монашество. «Это было естественно. Кого Бог избрал — того и призвал», — говорит он. Но чтобы служить Богу, не обязательно постригаться в монахи. Такой шаг у большинства из нас ассоциируется с попыткой уйти от проблем, найти убежище. Симонов в корне не согласен с такой точкой зрения: «Нельзя уходить в монастырь тогда, когда вас отвергает мир. Например, когда у вас несчастная любовь или еще какие-то проблемы. Надо уходить тогда, когда вы отвергаете мир».
В монастыре он получил сан иеромонаха и имя Филипп. «Монах имя сам не выбирает. Его дает тот, кто постригает, а его устами — Бог. Однажды я сам постригал женщину, и у меня была полная уверенность, что ее монашеское имя будет Антонина. Ножницы в руки брал именно с этим именем, а постригая, произнес: «Рабе Божьей Евдокии Господу помолимся». Так что на самом деле это Божья воля», — рассказывает Симонов. В монастыре он прожил полтора года. О причинах ухода из обители Симонов говорить отказывается категорически.
Но не разочарование в вере толкнуло его на этот шаг. Решение уйти было «сознательным и совершенно каноническим». Покинув монастырь, Симонов начал работать в только создававшемся тогда Миссионерском отделе Московской патриархии, где и продолжает служить по сей день. «Миссионеров у нас достаточно много. Их надо организовывать, финансировать… Этим мы и занимаемся», — добавляет Симонов.
На ММВБ Вениамин Симонов пришел в 1996 г. «Бог привел меня на биржу, — говорит он. — Я мог сюда прийти еще в 1993 г., но долго раздумывал над предложением, а потом отказался. А через три года уже сам попросился. Значит, Богу надо было, чтобы я пришел сюда именно в тот момент». Сегодня в его подчинении трудятся 20 человек. О том, что Симонов — священнослужитель, знают не только они, но и все сотрудники ММВБ. Влияет ли это как-то на работу? Симонов утверждает, что никоим образом. «Как это может влиять? Начальству делать мне поблажки из-за того, что я духовенство, по меньшей степени неприлично. Мне проявлять к подчиненным излишнюю терпимость, если они не справляются со своими обязанностями, тоже недопустимо», — говорит он. «Что, и накричать на подчиненного можете?» — не унимаюсь я. «И такое бывает. Могу так разложить… А что делать, если человек не понимает слов. Всякому терпению может прийти конец. И Иисус иногда возмущался. Это отражено в Писании», — резюмирует он.
По словам Симонова, в его управлении практически все сотрудники крещеные, за исключением лишь двух человек. «Один из них уже дозревает, и, я думаю, в ближайшие недели мы его окрестим», — добавляет он. В выходные Вениамина Симонова можно встретить в церкви Нечаянной радости (именно в эту церковь привела его бабушка в трехлетнем возрасте), куда он был «откомандирован» по благословению Патриарха. «Приход — это моя отдушина, — говорит он с улыбкой. — Совершение таинства — это особое состояние. Как бы я ни болел, я иду на службу в церковь и знаю, что после этого я буду здоров».
Симонов говорит спокойным, порой даже монотонным голосом, нотки раздражения появляются лишь изредка, например, когда я задаю «глупые» вопросы о том, как правильно вести себя в церкви, кому из святых лучше ставить свечки. «Какая разница, куда воткнуть свечку? — говорит он, немного повышая голос. — Вы же приходите Богу молиться, а не свечки ставить. Свечка — это выражение, символ вашей молитвы. Когда вы идете в церковь, то должны понимать, что идете к святому, а не к иконе. Икона — это доска. Иначе начинается идолопоклонство, чем большинство народу в церкви и занимается, пока им по рукам не дадут». Симонов говорит, что он строгий батюшка. Тем не менее, по его же словам, грехи отпускает всегда. «Если я пошлю человека пинком под зад, то он, может, вообще потом в церковь не придет. А если он сейчас плохо раскаялся, то совесть его все равно будет мучить и потом он опять с этим грехом придет», — объясняет иеромонах Филипп (Фалькевич Ю., Ведомости, 2000, 26 мая. — C.5).
