Вчера в Москве, в Донском монастыре, был захоронен прах писателя Ивана Шмелева, доставленный сюда с кладбища Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем.
Небольшая, но, я бы сказал, структурно внушительная толпа, заполнившая площадь перед главным собором Донского монастыря внимательно слушала речь патриарха Алексия II. Предстоятель русской православной церкви аттестовал Ивана Шмелева как великого сына Москвы и выразил удовлетворение тем, что прах его нашел упокоение рядом с могилой отца.
Одно из соображений святейшего показалось мне спорным — насчет того, что кладбище под Парижем никому там не нужно. С содержанием русской части Сен-Женевьев-де-Буа, действительно, есть кой-какие проблемы: за кладбищем некому ухаживать и некому платить налоги на землю. Старой эмиграции попросту больше не осталось, а ни отечественные организации, ни частные лица как-то не высказывают особого желания взять на себя финансовые и прочие хлопоты. Так что точнее было бы сказать, что знаменитый парижский некрополь никому не нужен — тут.
Впрочем, история со Шмелевым — особая. Писатель очень настаивал, чтобы при первой возможности его перезахоронили на родине, включил это отдельным пунктом в свое завещание и просил об этом родных и знакомых. «А почему?» — спросил я писателя Константина Ковалева, который участвовал во всех шмелевских мероприятиях. «Знаешь, я и сам не понимаю. Но он к концу жизни был настолько рьяным православным… Это совсем другая история, чем с Шаляпиным, которого наши прямо тащили: он наш! А здесь… для чего-то ему самому это было нужно».
Церемония шла своим чередом: литургия, митинг, похороны. Пропели «Вечную память». Приторно-жаркий московский день, вроде тех, которые описывал Шмелев в «Лете Господнем», под липами и дубами старого Донского кладбища как-то потерял свой суетливый накал. Поскольку недели сейчас еще послепасхальные, в толпе часто христосовались. Ощущение от скопления православной интеллигенции (а именно она собралась хоронить Шмелева) у меня сложилось такое, что это некий изолированный и не очень-то открытый, и не слишком связанный со светским обществом круг. Своя культура, свой круг общения и свои кумиры — вот, например, Иван Шмелев.
Аккуратные могильщики в клетчатых рубахах засыпали землей ящики с останками Шмелева и его жены. Седые епископы пошли сквозь раздвигаемую милиционерами толпу. Серьезные мужчины лет по сорок, в черных рубахах, пробивались под благословения. Самые продвинутые остались на монастырскую трапезу (вход строго по приглашениям), а я заспешил к выходу. В воротах образовалась небольшая очередь из умеренно подержанных иномарок — за тонированными стеклами угадывались клобуки, рясы, кресты. Я вдруг обратил внимание на номера машин: почему-то все сплошь с нулями — 400, 500… Случайность, скажете? Да нет, ничего случайного не бывает в православном мире.
