На русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа, как всегда, было безлюдно. Только в одном месте за деревьями виднелись какие-то фигуры. Значит, мне туда.
Небольшая группа людей разного возраста, два-три десятка человек. Есть дети, есть и глубокие старики. Красивый седой мужчина в непривычной белой гимнастерке с алыми погонами держит в руках черно-бело-желтый императорский флаг, склоненный к земле. Батюшка служит поминальную над рядами одинаковых аккуратных гранитных могил, обнесенных оградой в виде цепи.
На каждой могиле — две-три фамилии. Я обращаю внимание на разноцветные погоны из фаянса, вделанные в серый гранит. Погоны чем-то похожи на наши суворовские.
Позже я интересуюсь, почему столько фамилий на каждой плите. И узнаю, что на этом кладбище уже давно нет новых мест для захоронений — местная коммунистическая мэрия против. Вот с разрешения родственников и опекунов мемориала и хоронят умерших кадетов в могилах их товарищей. А больше трех гробов класть в одну могилу нельзя.
Но вот ритуал закончен. Я здороваюсь с пожилыми кадетами — большинство составляют старые знакомые. «Знаете, где русский старческий дом?» — спрашивает Андрей Дмитриевич Шмеман, председатель Союза русских кадетов Франции. Где старческий дом, я знаю. Спустя десять минут там, за накрытыми столами, соберутся эти люди, чтобы в очередной раз вспомнить о своих отцах, учителях, товарищах, многие из которых лежат на этом старинном кладбище. Чтобы вспомнить о своем корпусе — уникальном учебном заведении, созданном русскими эмигрантами-офицерами во Франции 70 лет назад.
О существовании русского кадетского объединения во Франции я узнал в самом, казалось бы, неподходящем для этого месте. Как-то на собрании так называемых портеров — потомков держателей старых царских займов — с удивлением увидел на сцене тот самый черно-бело-желтый императорский прапор. Флаг смотрелся странно на съезде людей, крайне скептично настроенных по отношению к нашей стране.
Потом познакомился с человеком, который после мероприятия портеров, аккуратно свернув, забрал флаг. Носит он до боли знакомую еще по школьным учебникам фамилию Мусин-Пушкин и совершенно русское имя Ростислав. Ростислав или Ростик, как называют его друзья-кадеты, и пригласил меня на очередной сбор русских кадетов и показал существующий в Париже кадетский музей.
Музей этот находится на верхнем этаже русского дома на бульваре Эксельмана в Париже. На первом этаже — домовая церковь. Верх занимает кадетский музей.
Вдоль стен за стеклянными витринами — реликвии кадетов. Погоны, форма и амуниция офицеров царской и Добровольческой армий. Оружие, ордена, памятные знаки и предметы. Есть здесь и книги, и документы, и фотографии. Собран небольшой архив. В музее регулярно собираются русские кадеты во Франции, сам факт существования которых привел меня, к глубокому моему стыду, в сильное изумление.
Председатель кадетского объединения во Франции Андрей Дмитриевич Шмеман будто сошел со страниц книг о том, «раньшем», времени. Высоченного роста старик с некрасовской бородкой, с выправкой гвардейского офицера и сочным баритоном. И с богатырским рукопожатием, неожиданным для его возраста. А еще у Шмемана поразительный по чистоте и правильности русский язык, лишенный того легкого акцента, который присущ практически всем эмигрантам, учившим родную речь на чужбине.
— Вы понимаете, эмиграция в двадцатых годах была очень военной в основе своей, — рассказывает Андрей Дмитриевич. — Офицеры, солдаты, казаки царской и Белой армий. Естественно, эти люди хотели, чтобы и дети их получили военное образование, хотя бы отчасти похожее на то, которое им самим было преподано в старых кадетских корпусах. Вот группа таких энтузиастов и решила создать во Франции русский кадетский корпус.
Когда-то до революции в России было 32 кадетских корпуса. Я интересуюсь, сколько их действовало за границей. Оказывается, обычных «сухопутных» — четыре. Из них три — в Югославии, приютившей десятки тысяч бежавших от большевиков русских. Два корпуса были эвакуированы из Крыма — Новочеркасский и так называемый Крымский. Последние сформировали уже в период Гражданской войны для детей, чьи родители погибли или просто потерялись в революционной буре.
Еще один, Донской кадетский корпус, сформировали уже в Сараево. Поначалу число воспитанников составляло сотни. Однако постепенно по мере размывания эмиграции все эти югославские корпуса свели в один.
Был за границей еще один морской корпус — 1-й Александровский. Его вывезли англичане через Константинополь в Бизерту. Это учебное заведение просуществовало до 1927 года.
Во Франции никакой государственной поддержки кадетскому корпусу в момент его создания оказано не было. Назывался он поначалу «Лицей императора Николая II», так как местные власти весьма настороженно относились к деятельности любых эмигрантских военизированных организаций. Это было частное учебное заведение, созданное при финансовой поддержке некоего Воснецкого — русского офицера-эмигранта, женившегося на богатой американке.
На деньги Воснецкого был куплен дом под Парижем, в местечке Вилье-де-Бель. Сами эмигранты, к тому времени набившие руку на мирных профессиях, отремонтировали здание. Обучение было платным. И довольно дорогим, подчеркивает мой собеседник. Тем, чьи родители не могли наскрести нужную сумму, приходилось искать себе стипендии, собирать деньги на благотворительных вечерах.
Устройство корпуса было максимально приближено к образцам прежних русских военных учебных заведений. В качестве директора был даже выписан из Югославии старый генерал царской службы Владимир Валерьянович Римский-Корсаков. Этот человек возглавлял в свое время кадетский корпус в России, потом — в Сербии. Помимо отличных преподавателей в корпус были приглашены и офицеры-воспитатели.
— Все это были боевые командиры, прошедшие Великую (Первую мировую. — Ред.) и Гражданскую войны. Естественно, их уроки превращались в непрерывный поток воспоминаний, которым мы внимали затаив дыхание, — вспоминает Шмеман.
Благодаря этим людям кадеты на всю жизнь сохранили странный для скептичного и циничного в своей основе советского человека романтизм, упоение героикой Белого движения. Мне пришлось убедиться, что одухотворение живо в душе практически каждого русского, вышедшего из военной семьи той, первой, волны эмиграции.
Но хочу, чтобы читатель понял — речь идет о людях, принадлежавших к так называемому правому крылу эмиграции — военных, офицерах. Левая, либеральная, эмиграция была совсем другой. Впрочем, это тема отдельного разговора.
Первый набор во французский корпус составил 33 человека. Принимали мальчиков начиная с 10 лет. Позже число учащихся менялось, но никогда не превышало сотни. В корпусе учились 7 лет. Корпус, в отличие от существовавшей в Париже русской гимназии, не давал права на получение французского аттестата. Его приходилось получать, заканчивая последний, 8-й, класс во французской школе.
— Как ни парадоксально это звучит, пожалуй, одним из лучших периодов для корпуса было время немецкой оккупации. Французы, естественно, не разрешали кадетам носить специальную форму. А германцы разрешили даже форму с погонами, о которой мечтали кадеты. Да и вообще сделали для корпуса кое-какие поблажки, — смеется Шмеман.
Впрочем, я уже знаю, что это не помешало кадетам активнейшим образом поддерживать Сопротивление. Даже четырнадцатилетние мальчишки, как, например, Михаил Брокгаузен — тот самый, которого я потом видел в белой гимнастерке с флагом в руках на кадетской скорби, — участвовали в боях. Все они болели за Россию, пусть в то время и большевистскую, и не допускали даже мысли о победе немцев.
В годы войны корпус размещался в Версале. Как это нередко бывает с нашими соотечественниками, Воснецкий поссорился с попечителями заведения и в 1937 году отобрал у них дом. С тех пор корпус перебрался в Версаль и вплоть до середины 50-х годов, когда он прекратил свою деятельность, так и назывался — Версальским.
Я немного рассеянно слушаю Андрея Дмитриевича — разглядываю экспонаты вдоль стен. Он замечает это, вытаскивает откуда-то экземпляры журнала «Кадетская перекличка». Я листаю это издание, которое выходит вот уже почти тридцать лет. Шмеман, довольный, что снова смог увлечь меня такой близкой ему темой, рассказывает, как создавались объединения русских кадетов по всему миру.
Они стали расти после Второй мировой войны. Тех эмигрантов, кого не отправили в советские лагеря, Тито выгнал из Югославии. Эти русские в основном осели в Америке, прижились там и создали несколько довольно многочисленных союзов. Есть такой даже в Колумбии. Созданию подобных объединений способствовало и то, что в 50-е и 60-е годы еще живы были кадеты, учившиеся в старых русских корпусах на Родине.
Тогда-то, в середине 50-х, и возникло первое сообщество кадетов — выпускников французского корпуса. Однако по-настоящему эта кадетская работа начала развиваться с 1970 года, когда собрался первый Всемирный съезд русских кадетов. С тех пор такие слеты проводятся регулярно, раз в два года. Издается журнал «Кадетская перекличка». А с перестройкой, в конце 80-х, наши суворовцы нащупали контакты с кадетами зарубежными. Начались поездки, знакомства.
И вот наконец два года назад впервые съезд кадетов прошел на Родине, в двух столицах России — Питере и Москве. Рассказывая об этом, Шмеман начинает волноваться. Он описывает мне, как стояли в одном строю ветераны-суворовцы и ветераны-кадеты с мальчишками, которые сегодня учатся в возрожденных на Родине кадетских корпусах и суворовских училищах.
Пожилой кадет убеждал меня в том, как важно, чтобы они, старики, передали молодежи в России традиции и дух старых корпусов, сохраненные в эмиграции. Рассказывал, как ездил недавно в Москву и Новочеркасск, в кадетскую школу, созданную под эгидой одного из казацких объединений. Возил и скромную материальную помощь — тысячу долларов, которую удалось скопить на далеко не богатых счетах французского союза кадетов.
…А у кадетской скорби в нынешнем году был особый, торжественный подтекст. На собрании в старческом доме Андрей Шмеман долго и с волнением готовился, чтобы объявить о нем товарищам. Объединение французских кадетов, потомков и наследников тех, кто беспощадно и бескомпромиссно боролся с Советской Россией, решило положить конец древней вражде. Закончить давно остывшую Гражданскую войну. Идти рука об руку с новой Россией в деле строительства нового великого будущего страны. «Мы дадим то, что можем в деле воспитания молодежи, восстановления традиций. И новая Россия сможет много нам дать», — уверен Андрей Шмеман. Это решение и было принято кадетами в тот торжественный для них всех день кадетской скорби.
Париж
