Помимо множества вопросов, важных исключительно или почти исключительно для членов Русской Православной Церкви, Архиерейский собор 13−16 августа совершил несколько деяний, осознаваемых как знаменательные и за пределами Церкви, в частности представляющихся знаменательными в становлении нового политического режима и в определении места Церкви в нем.
Первое место в этом списке, по мнению большинства наблюдателей, занимает прославление новомучеников, включая канонизацию семьи последнего императора. Не касаясь внутрицерковного аспекта канонизации царской семьи, отметим два почти общепризнанных ее свойства. Первое — она произведена в такой форме и в такой момент, что политический эффект получился минимальным. Второе — эффект этот все-таки есть, и ошибиться в его интерпретации невозможно.
В принятых собором «Основах социальной концепции» есть несколько абзацев, трактующих отношение Церкви к монархии и республике. Монархия, по «Основам», — институт богоустановленный, а республика — нет. Далее говорится, что современное общество духовно ниже монархии, поэтому ее восстановление сейчас невозможно, хотя в будущем «нельзя вовсе исключить возможность такого духовного возрождения».
«Основы социальной концепции», разумеется, нуждаются в подробном анализе, в том числе и в политическом аспекте, так как в них впервые официально и достаточно полно сформулирован концептуальный подход РПЦ.
В плане общей идеологии «Основы» лежат в русле известных программных выступлений Патриарха Алексия и митрополита Кирилла, в которых они отстаивали сохранение традиционалистских начал в противовес либеральным преобразованиям. Не в смысле воинствующего антилиберализма, но с целью по возможности (а возможности свои Церковь не преувеличивает) подкорректировать развитие страны — подальше от западного, «глобалистского» пути, поближе к нечетко описываемой, но ясно ощущаемой византийско-русской традиционности. Это достаточно прозрачно выражено в разделе, посвященном «проблемам глобализации и секуляризма» (и поставленном почему-то в конец текста).
«Основы» отмежевываются от шовинизма и националистической профанации православия, от идей государственной Церкви или «симфонии» со светским государством, от попыток диктовать признаваемые в Церкви ценности «внешнему», секулярному миру — Церковь не диктует, она предлагает. Но местами формулировки «Основ» звучат слишком неопределенно, точнее — лишь слегка задевают вопросы, которые нуждаются в ясных обоснованиях и недвусмысленных формулировках. Например, на наш взгляд, лучше было бы обойтись без вот такого пассажа: «Когда нация, гражданская или этническая, является полностью или по преимуществу моноконфессиональным православным сообществом, она в некотором смысле может восприниматься как единая община веры — православный народ».
В нашей фактически воюющей стране очень важно было определить отношение Церкви к войне. И, хотя тема эта стара, как мир, найти взвешенное решение по-прежнему очень трудно. Одобрение войны во имя «попранной справедливости» звучит настолько расплывчато, что его, скорее всего, будут принимать за одобрение войны вообще: кто же считает, что воюет не за правое дело… Возможно, требовать более юридических формулировок от такого документа неправомерно, но мы, повторюсь, говорим о внецерковном значении деяний собора, а вне Церкви, в светском мире, мы на долгом и горьком опыте научились опираться скорее на право, чем на разные представления о справедливости.
Видимо, даже сугубо секулярный читатель «Основ» сочтет этот текст достаточно взвешенным и терпимым, если, конечно, он не упустит из виду, что текст этот написан в рамках вполне определенного вероучения, а не неких общих представлений «о духовности» и «о божественном». Бессмысленно, скажем, упрекать собор в том, что он безусловно осудил аборты как человекоубийство, зато стоит отметить, что он осудил не все виды контрацепции.
Но есть в «Основах» и целый ряд несообразностей, в той или иной степени отмеченных уже в прессе. Более всего, наверное, контрастирует с категоричностью запрета абортов расплывчато сформулированное отношение к смертной казни.
«Основы» довольно далеко заходят в попытках что-то определить в политике. Хотя, например, явно недостаточно обоснован тезис о нежелательности раздела многонациональных государств. Но все такие пункты могут еще быть скорректированы впоследствии.
Весьма подробно в «Основах» прописаны отношения Церкви и государства, включая собственно политическую деятельность. Согласно «Основам», Церковь хранит свою автономию от государства и безусловно признает его светскую власть — «известное разделение сфер компетенции Церкви и власти». В качестве юридической формы такого «разделения» предлагается статус Церкви как корпорации публичного права, то есть такой негосударственной организации, которой государство на основе договора делегирует часть своих полномочий (то есть российское государство могло бы, скажем, также признавать церковный брак).
При этом Церковь предлагает государству сотрудничество в весьма широком диапазоне (16 пунктов), включающем не только темы нравственности и социальной защиты, но также миротворчества, экономики и другие. Есть, конечно, в этом списке и совместное «противодействие деятельности псевдорелигиозных структур». Приведенный в «Основах» перечень охватывает практически все основные сферы деятельности государства, кроме политики в узком смысле слова и сферы компетенции силовых структур.
Иначе говоря, Церковь заявила о своем намерении столь активно участвовать в общественной жизни, что подтверждение запрета на участие клира в политике выглядит не столь уж значительным ограничением для Церкви в целом.
Было в концепции и весьма неожиданное новшество, сразу всеми замеченное. А именно: Церковь официально заявила, что христианин «должен открыто выступать законным образом против безусловного нарушения обществом или государством установлений и заповедей Божиих, а если такое законное выступление невозможно или неэффективно, занимать позицию гражданского неповиновения». Более того, священноначалие объявило себя вправе по исчерпании других средств давления на власть «обратиться к своим чадам с призывом к мирному гражданскому неповиновению».
Обратило на себя внимание и письмо собора президенту, в котором был поднят сугубо материальный вопрос — о реституции церковного имущества (оно цитировалось в предыдущем номере «РМ»). Это требование отнюдь не ново — новым был как раз категоричный тон письма, заметно отличающийся от стиля общения с властью, сложившегося среди лояльных к этой власти организаций, к каковым относится и РПЦ.
Письмо привлекло внимание и к тем фрагментам «Основ» и доклада Патриарха, где говорилось о недопустимости налогообложения пожертвований. Разумеется, сам по себе этот тезис не вызвал бы особых эмоций (соответствующие изъятия из налогов приняты для всех некоммерческих организаций), если бы не тот широко известный факт, что в Церкви доля теневого оборота и так чрезвычайно велика, так что на чрезмерное налогообложение РПЦ, что называется, грех жаловаться.
Реакция светской прессы показала, что экономический аспект взаимоотношений Церкви и общества (и в первую очередь государства) привлекает весьма значительное внимание. Конечно, с точки зрения Церкви, вопрос этот — второстепенный, но светское общество, со своей стороны, вправе смотреть на РПЦ как на одну из больших общественных организаций и интересоваться ее экономической деятельностью не в меньшей пропорции, чем применительно к другим организациям.
Некоторые газеты, как например «Ведомости», в основном на экономическом аспекте и сконцентрировались. Интернетовские «Вести» даже использовали термин «соборный олигарх». А в «Независимой газете» было высказано предположение, что государство всерьез намерено бороться за прозрачность церковной экономики — в русле общего «наведения порядка».
Наверное, Минфин и другие экономические ведомства не может не раздражать манера ведения финансовых дел в РПЦ, но так ли важно для государства упорядочение именно этого сектора экономики? Резоннее предположить, что такое упорядочение или отказ от него могут использоваться как рычаги давления и поощрения соответственно. В посвященной этому вопросу статье на сайте Полит.Ру обозреватель интернет-журнала «Соборность» Александр Морозов намекает, что наведение порядка — в интересах самой Патриархии, как политических, так и экономических. Вот только складывается впечатление, что без некоторого негативного импульса со стороны государства ничего в РПЦ в этом отношении не переменится.
Впрочем, гораздо больше, чем об экономике, пресса писала о канонизации царской семьи. Реакция тех или иных СМИ, в зависимости от их идеологической ориентации, была вполне предсказуема. Важным исключением стала неожиданно решительная позиция двух основных СМИ, пишущих о религии, — газеты «НГ-Религии» и интернет-журнала «Соборность». Эти два тесно связанных друг с другом издания занимают, как правило, принципиально нейтральную позицию, но на сей раз еще перед собором была развернута весьма решительная кампания против канонизации, продолженная и после принятия решения.
Новых аргументов, естественно, не было, так как полемика о канонизации давно уже зашла в тупик, зато была очень жесткая политическая констатация главного редактора «НГ-Религии» Максима Шевченко: «Канонизация царя ставит перед властью серьезные проблемы — на смену национал-коммунистической зюгановской оппозиции скоро придет национал-православная монархическая оппозиция. Вчерашние маргиналы получают серьезную поддержку авторитета епископата РПЦ, фактически канонизировавшего вчера монархическую утопию». Трудно поверить, что на месте КПРФ и ее электората «скоро» вырастет «национал-православная монархическая оппозиция», равно как не приходится говорить о поддержке маргинальных монархических группировок Патриархией.
Впрочем, тот же Шевченко уже в следующем номере своей газеты написал, что Николай II, верный союзник Антанты, — плохой символ консерватизма и, более того, должен рассматриваться скорее как символ либерального «глобалистского проекта» (в том самом смысле этого слова, которым пользуется митрополит Кирилл). А постоянный автор интернетовского «Русского журнала» Дмитрий Шушарин в своей статье в «Известиях» обнаружил в канонизации царской семьи шаг к гражданскому обществу…
Отклик на «Основы социальной концепции» оказался либо положительным, либо нейтральным, если исключить тех журналистов, которые рассматривали этот документ в отрыве от общеизвестных нравственных и мировоззренческих основ Русской Православной Церкви. Впрочем, подробно «Основы» никто пока не комментировал, все ограничивались общими оценками.
Например, Максим Шевченко назвал «Основы» либеральным документом, хотя для самого Шевченко это слово, кажется, звучит не однозначно положительно. Александр Солдатов в «Московских новостях», напротив, счел «Основы» частью предлагаемой Церковью «национальной идеи» — вместе с канонизацией и требованием реституции. При этом имелось в виду, что такая «национальная идея» может быть только антилиберальной.
«Соборность» провела блиц-опрос по итогам собора. Журналисты, священники, политики и исследователи весьма разных направлений мысли чуть ли не в один голос сказали, что не ждут от деяний собора особых перемен, во всяком случае — от «Основ». Да и с чего бы… Перемены вообще случаются не от документа — документ фиксирует перемену. Таким образом, если «Основы» и представляют некоторый проект «национальной идеи» или, по выражению Александра Тяхты («Соборность»), являются «интеллектуальной инициативой, направленной на преодоление рыхлого патернализма ельцинского периода», то инициатива эта оказалась выражена и подана так, что не вызвала (пока?) серьезного широкого отклика.
Заинтересованные комментарии прессы вызвала зато главная сенсация собора — пункт о гражданском неповиновении. Сенсацией этот пункт показался, правда, не всем. Тот же А. Тяхта считает, что в этом пункте, пусть несколько расплывчато, сформулирована позиция Церкви по отношению к угрозе раскола или даже уничтожения Церкви. Может быть, так оно и есть (применительно к Украине), но из текста «Основ» вычитать это невозможно. Скорее можно вычитать, что священноначалие оставляет за собой право призывать к гражданскому неповиновению чуть ли не по любому поводу, так как под «греховными, душевредными деяниями» (так в тексте «Основ) может пониматься очень и очень многое из того, к чему понуждает человека государственная власть. Такая интерпретация и преобладала.
Отсюда вытекает главный интерес светской прессы: как теперь отнесется к РПЦ государство, точнее — президент и его администрация. Очень быстро появились «утечки» из администрации (впервые опубликованы в «Соборности», но потом то же подтвердили и наши источники), из которых явствовало, что там не просто недовольны, а очень недовольны.
И действительно, ни Владимир Путин, ни другие высшие чиновники не явились на торжества 20 августа в храм Христа Спасителя. Путин ограничился приемом иерархов в Кремле.
Аркадий Смирнов в «Независимой газете» перечислил несколько пунктов претензий («Соборность» предположила даже, что статья Смирнова — не гипотеза автора, а пересказ полуофициальной позиции). Государство недовольно тем, что собор признал его метафизически ниже Церкви. Более того, недовольно утверждением, что богоборчество власти «предрекает» ее крах. Государство недовольно не только правом священноначалия на призыв к гражданскому неповиновению, но и правом епископа выражать протест по социальным вопросам не в порядке исключения, а в порядке нормы. Недовольно идеей реституции. Ну и, конечно, недовольно уже самим тем фактом, что Церковь приняла достаточно серьезные решения безо всякого предварительного согласования.
Насколько нам известно, в администрации считают, что такое поведение нарушает партнерские отношения. Негоже в эпоху «консолидации власти» провозглашать возможность гражданского неповиновения. Негоже также требовать чего-то в области собственности тому, кто до сих пор выступал в роли просителя, причем весьма успешного.
Младший партнер (кто здесь младший — каждому понятно), нарушающий правила, должен быть наказан. Не так строго, конечно, как Владимир Гусинский. Но достаточно «наказать рублем»: прекратить косвенное бюджетное финансирование, отобрать все еще оставшиеся льготы (заметим, что главные льготы были потеряны еще в 1997 г., и Патриархия сейчас и так находится в довольно тяжелом финансовом положении), разобраться с близкими к Патриархии коммерческим структурами.
Несогласованность скорее всего произошла из-за спешки и конспиративности (по соображениям внутрицерковным) в подготовке решений собора. Но, судя по довольно резкому выступлению митрополита Кирилла в «Русском доме» 19 августа (т.е. еще до «утечек» о недовольстве администрации), Патриархия готова отстаивать свои позиции.
Но волошинская администрация достаточно злопамятна, и вряд ли в дальнейшем ее доверие к Патриархии вернется на прежний уровень. А это в свою очередь означает, что заявка на вклад в формирование «национальной идеи», если таковая действительно предполагалась инициаторами и разработчиками соборных деяний, будет рассматриваться государственной властью не столь уж доброжелательно.
Москва
