9 сентября 2000 года — это десять лет спустя после гибели священника Александра Меня. На десять лет дальше от него или на десять лет ближе к нему и к той реальности, о которой он говорил?
Что можно сказать точно: прошедшие десять лет благословенны, прежде всего, поскольку не нашли убийцу. Главное разделение в? деле Меня?, как и в деле о любом убийстве, проходит не между убившим и остальными людьми. Главное разделение между теми, кто озабочен поисками убийцы, и теми, кто озабочен судьбой убийцы, если его найдут. Ну не убивать же его (?казнить?), в самом деле!
Благословенны прошедшие десять лет, потому что все было гармонично: отца Александра Меня ругали те, от кого иного ждать было бы трудно. Вот если бы черносотенцы стали бы хвалить Меня, выставлять авторитетной фигурой, заодно обличая от его имени нехороших осквернителей православия… Впрочем, не исключено, что это еще придет; умудряются же Владимира Соловьева припрячь к черносотенству.
Другое дело, что в течение этого же десятилетия многие люди, изначально обозначившие себя почитателями Меня, совершали довольно определенную эволюцию. Что далеко ходить: приход Космодемьяновой церкви в Столешниковом переулке, где расположен фонд Меня, — что видит входящий в храм одесную себя? Благодарственное письмо от штаба ВМФ за помощь доблестным морякам, воюющим в Чечне. Отец Александр не подписывал протесытов против военных эскапад власти, а в последние годы утешал приходивших к нему ветеранов афганской войны. Но чтобы в 1980 году в его храме висело письмо из Минобороны с благодарностью за помощь? ограниченному контингенту?…
Для людей, любящих отца Александра, важен вопрос: что бы он сказал о сегодняшнем дне, если бы остался жив. Что посоветовал бы?
Такой вопрос возникает не о каждом человеке. Поведение многих легко предсказуемо. Один всю жизнь одобрял действия всякой власти — царской, большевистской или демократической. Другой не обращал на эти действия никакого внимания. Русская православная традиция, однако, сложнее. В четырнадцатом веке преподобный Сергий Радонежский одни действия Дмитрия Донского благословлял, но другие категорически и демонстративно не принимал. В девятнадцатом столетии, после нескольких веков жестоких репрессий, возобладал другой идеал: игнорирование власти, формально-вежливое смирение перед нею, похвала каждому ее действию. Но похвала всякому шагу есть в лучшем случае издевательство, в худшем — малая смерть.
Пастернак заметил: ?Несвободный человек всегда идеализирует свою неволю?. Несвободный христианин склонен путать смирение перед властью и смирение перед Богом, отказ от политики и отречение от греха, трусость и неотмирность. Его несвобода есть и причина, и? увы? — следствие ложного смирения. Он лишь по видимости покинул мир зла, но по существу составляет его часть. Человек смирившийся, но не смиренный — отсутствует в Царстве Божием, то есть в реальном мире.
Отсутствует в реальном мире и человек бунтующий — настолько, насколько возмущается злом, не имея внутри себя добра, а лишь мечтая о добре. В России, где бунтующего человека не любят и давят, такой человек нуждается в поддержке и ободрении.
Отец Александр поддерживал бунтующих. Сам он бунтующим не был, хотя многие из них ждали от него именно такой поддержки. И это объясняется именно тем, что он в мире присутствовал, по-другому был реален и потому не мог стать частью мира ирреального — а зло, как и бунт против зла, находятся по другую сторону реальности.
Верующий от неверующего отличается не тем, что оценивает реальность. Оценки как раз могут и должны совпадать, во всяком случае, нравственные. Разное считается реальностью. Для одного реально? житейское море?, в которое человек брошен, словно ребенок. То ли утопить нас кто-то захотел, то ли научить плавать. Для другого реален корабль — Церковь; реально пребывание на корабле, в котором реально находятся и давно умершие, но более чем живые люди, помогающие вести корабль. Конечно, вокруг корабля бушующее море, и пробоины случаются, и иногда их надо закрывать собственным телом. Тем не менее главная реальность — не бездна под килем, а ветер в паруса; возможность двигаться по жизни, не просто борясь с волнами, а предпринимая более содержательные действия.
Прошедшие десять лет благословенны, потому что приблизили нас к реальности материальной. Воровства и подлости стало даже больше, но они стали нормальнее (не нормативнее)! Украденный миллион долларов — большой грех; но это хотя бы реальный грех, а махинации с социалистической отчетностью и грехами-то не были. Совковое царство фантазмов еще не исчезло, может, оно даже наступает. Но все-таки появились какие-то реальные точки отсчета в экономике, в политике, это особенно и бесит нынешних апологетов всевластия. Худшую услугу этой нарождающейся реальности приносят те, кто утверждает, что она уже вполне хороша; как недоношенному младенцу худшая услуга — посадить его в кабинет ректора университета.
Сегодня, как и десять лет назад, главное, что привлекает в облике отца Александра Меня и чего недостает многим его друзьям и врагам, — это веселое смирение. Может, еще и нежелание врать в угоду сильным. За это десятилетие стал более понятен Запад, который не любит никаких упоминаний о религии: ведь и у нас тем чаще поминают Христа, чем реже дают возможность Ему высказаться, действовать по Его заповедям. Самое же смешное: отец Александр Мень за эти десять лет стал намного более известен на Западе, чем когда его там популяризировали диссиденты в качестве? своего?. Русское православие — штука интересная, а Христос все-таки интереснее, и отец Александр интересен, потому что жил с Христом, а не с православием. Его бесханжеские слова о Христе оказались на Западе так же ко двору, как и в своем отечестве. Конечно, все равно христиане в меньшинстве — и слава Богу, нам и бурлаками хорошо. Особенно, если рядом Дух Христов и неисчезающая улыбка отца Александра Меня.
