Сегодня | А. Макаркин | 05.04.2002 |
Двухтомник «Николай Первый и его время», вышедший в издательстве «ОЛМА-ПРЕСС», является своего рода гимном монархическому мифу, персонифицированному в конкретном правителе. Миф — это не всегда плохо, если, конечно, не подпадать под его обаяние.
Наиболее мифологизированным русским монархом был Петр I. Образ царя-воина-плотника-флотоводца-реформатора и т. д. привлекает и либералов, и консерваторов — каждый находит в нем что-то близкое себе. Правда, тысячи людей, погибших при строительстве «Северной столицы», да и загубленный царский сын Алексей ни либералам, ни консерваторам особенно не интересны. Куда привлекательнее «Отец Отечества», воспетый Пушкиным и Алексеем Толстым. Недаром петровский миф, возникнув в имперский период истории России, с минимальными потерями продолжил свое существование в советский и плавно перебрался в постсоветские времена.
Но есть свой миф и вокруг образа Николая I. Правда, в советское время он был загнан глубоко внутрь — ведь этот император «сто двадцать пять в Сибирь сослал и пятерых повесил». Большевики, убив неизмеримо больше людей и загнав на каторгу миллионы, испытывали к Николаю просто патологическую ненависть. Они видели в нем сильную личность, непримиримую к революции и при этом далекую от тупой жестокости.
В книге собраны рукописи самого императора (особенно интересны его мемуары о молодых годах и декабристском мятеже), воспоминания о Николае, фрагменты из трудов историков. В ней содержится множество реальных и апокрифических примеров доблестей императора. Как он один своим появлением прекратил холерный бунт в 1831 году. Как во время той же холеры стоически пребывал в карантине вместе со своими верноподданными. Как покарал генералов, которые попустительствовали казнокрадству. Как благосклонен был к артистам и писателям. Как внимательно относился к купечеству и миловал заблудших. Рисуется яркий портрет мудрого монарха, а вдобавок еще и прекрасного семьянина, и ревностного христианина. В общем, рыцаря на троне.
Хорошо, что выходят такие книги. Многолетняя апология декабристов, обманом вовлекших солдат в выступление на защиту прав «Константина и его жены Конституции», а между тем планировавших то разгром Зимнего дворца, то истребление всей императорской семьи, то создание полицейского государства (последним увлекался Пестель), привела к тому, что точка зрения другой стороны оказалась практически неизвестна. И к молодому (не достигшему еще 30 лет) великому князю Николаю, на которого к моменту вступления на престол свалилась груда проблем — от династической неразберихи до смуты в столице и на юге, наша историография не проявляла не только сочувствия, но даже понимания. Негативные эмоции от историков передавались читателям, которые представляли Николая этакой бездушной машиной, чуть ли не роботом. После прочтения новой книги об императоре становится ясна вся уязвимость таких построений.
Но нельзя не сказать и о другом. При всех своих положительных человеческих качествах Николай оказался несостоятелен как правитель. Винить его в этом сложно: в конце концов, он с детства готовился к карьере инженерного генерала, а не правителя империи. А чувство долга никогда не позволило бы ему отречься — поэтому правил как умел. Никакой четкой стратегии в «перезревшем» крестьянском вопросе император выработать не смог, оставив его для решения сыну Александру. Армия при внешнем блеске оказалась в глубоком застое (что показала плачевная для России Крымская война). В сфере идей попытка опереться на «православие, самодержавие, народность» после 1848 года сменилась сугубо административными запретительными мерами. Внешнеполитический курс Николая, направленный на рыцарское отстаивание везде и повсюду принципа легитимной монархии, привел к тому, что к концу его царствования страна осталась без союзников. Так что рыцарь на троне потерпел поражение как государственный деятель. И в этом — драма незаурядного человека.