Оглавление

III. Роль священников в единой системе воспитания военных моряков дореволюционной России.

§ 3.1 Положение священников и их деятельность на корабле

Труд священника кажется скромным и незаметным по сравнению с ратным трудом воина. Следует заметить, что историки и летописцы мало уделяли военным пастырям внимания.

В первые годы своего существования флотское духовенство отличалось во многом от приходского и, прежде всего, тем, что оно не только выполняло возложенные на него обязанности, но и выделялось своими внутренними достоинствами. На флот запрашивались образованные по тому времени иеромонахи, которые, помимо образованности, отличались своими нравственными качествами.[1] Правительство в разное время и в разной степени стремилось возвысить нравственное значение флотского духовенства и принимало меры к тому, чтобы на корабли назначались наиболее достойные священнослужители. Так императрица Екатерина II в рескрипте от 1788 года на имя митрополита Санкт-Петербургского Гавриила требовала, чтобы «во флот назначались священники искусные».[2] Как мы видели в первой главе, многие из корабельных иеромонахов впоследствии направлялись настоятелями других монастырей, а некоторые избирались и на архиерейские кафедры. Но не всегда требования, предъявляемые к кандидатам, выполнялись.

Рассмотрим, каково было положение корабельного священника среди других членов экипажа.

Формально священник на корабле находился на офицерском положении. В конце 19-го и в начале 20-го веков «в официальном отношении священник приравнивался к штаб-офицерскому чину и пользовался теми привилегиями, которые соединены с этим чином, например: приставать на катере к правому трапу, садиться на более удобное место в вельботе или катере и прочее. Исключительная привилегия и почет оказывался священнику, когда он шел со Св. Дарами приобщать больного в лазарет или съезжал на берег с этой же целью: тогда, обыкновенно, выстраивался почетный караул».[3] Обер-иеромонаху на корабле выделялась особая каюта, а рядовому иеромонаху — особая монашеская каюта на офицерской палубе. Иногда иеромонаху выделялся юнга. Обер-иеромонаху Низового похода Лаврентию Горке было разрешено взять для услужения трех человек из своего Воскресенского на Истре монастыря и содержать их за счет казны. В отдельных случаях обер-иеромонаху выделялась специальная шлюпка. Кроме того, после окончания навигации обер-иеромонах продолжал получать не только порционное довольствие, но и дрова, хотя он и не жил на корабле.

К XIX веку сложилась практика ставить на довольствие корабельного священника за счет офицеров. Для приготовления постной пищи в офицерском камбузе для иеромонаха был выделен отдельный котел. Священник обедал вместе с офицерами в кают-компании предварительно благословив еду[4].

Команда относилась к священнику в основном с уважением и почтением. Хотя в начале XX века были случаи, особенно распространенные на кораблях зараженных революционной пропагандой, когда священник подвергался оскорблению. За эти проступки по отношению к священнослужителю виновники строго наказывались. Еще статьей 11 главы I Книги 4 Петровского морского устава предписывалось «Всем офицером и рядовым надлежит священников любить и почитать, и никто да дерзает оным, как словом, так и делом, досаду чинить, и презирать, и ругаться; а кто против того погрешит, имеет по изобретению его преступления вдвое, так как бы то над светским человеком учинил, наказан быть».[5]

Священник в свою очередь «должен прилежать к непорочному, трезвому и умеренному житию».[6] Он должен был быть образцом подражания для всего экипажа и «должен прежде всех себя содержать добрым христианским житием, во образ всем и имеет блюстися, дабы не прельщать людей непостоянством или притворною святостию и бегать корысти, яко корене всех злых».[7] За нечестивые поступки священника могли предать духовному суду и лишить сана.

Справедливости ради, следует заметить, что иногда священники не пользовались авторитетом среди экипажа корабля вследствие своей некомпетентности, о чем будет подробнее сказано в следующем параграфе.

Несмотря на признание огромного значения пастырского труда в армии и на флоте, который требовал от военных священников напряжения всех его духовных и физических сил, материальное положение духовенства почти до ХХ века оставалось незавидным. Военный священник, прослуживший десятки лет, произведенный в сан протоиерея и даже окончивший духовную академию, по своим правам и денежному содержанию приравнивался всего лишь к чину капитана в армии или капитан-лейтенанта на флоте. Причем средний возраст капитана или капитан-лейтенанта был 27 — 30 лет. Это был еще молодой человек. В этом возрасте только-только создавали семью, а часто он был холостяком. И если он двигался по своей служебной лестнице без всяких заминок, то к концу своей службы дорастал в армии до чина полковника и на флоте до капитана 1 ранга со всеми предоставленными ему правами. А священник и в старости оставался на уровне капитана. А старость — это болезни, это раны, полученные во время походов, это часто многодетная семья, это разорительные переезды. И военное духовенство жило достаточно бедно. Ничто не давало прибавку к жалованию ни раны, ни академическое образование и ничто другое. Законодательство же, определяющее порядок прохождения службы священнослужителями армии и флота, их права, льготы, пенсии вплоть до ХХ века было лишено единства и ясной трактовки.

Некий священник вспоминает, как он служил в полку во времена царствования Николая I: «Во время турецкой войны в 28 или 29 году с тремя малолетними детьми я был назначен в Двинск, когда там строилась крепость. Я получал содержание 30 копеек ассигнациями в день. Понятно, при таких средствах с женой и детьми жить было трудно. Нужда заставляла, и я с денщиком нанимался возить землю в тачке для крепости, получая за это 30 копеек в день». То есть служение священника оценивалось так же, как труд низко квалифицированного рабочего.

Все это оказывало негативное влияние, создавало такие условия, что военное духовенство в массе своей оказалось неспособным совершать свои пастырские обязанности, прежде всего, свои учительные обязанности по отношению к своей пастве.

Особенно осложнялась недостатком финансовых средств работа флотского духовенства. Объем жалования был на кораблях не особо большой. В XVIII веке обер-иеромонахи Ревельской эскадры и Низового похода, например, получали годовое жалование 20 рублей и «рационов по 16 рублей», старшие иеромонахи (благочинные) — 15 рублей, рядовые иеромонахи — 10 рублей, белые священники по 5 рублей — на кораблях или 3 рубля на суше.[8]

В XVIII веке все служивые люди в Российском государстве получали жалование, а не установленные оклады. Жалование флотским иеромонахам шло из адмиралтейской коллегии и выдавалось не помесячно, а по третям года и только за время нахождения корабля в море. Прежде чем получить положенные деньги флотский священник должен был написать прошение о жаловании ему финансовых средств за свои труды. Эти прошения продвигались иногда по инстанциям по нескольку месяцев, иногда они терялись в канцеляриях. Бывали случаи злоупотреблений, когда по прошению священника, находящегося в кампании, его деньги присваивал кто-нибудь другой. Ходить за жалованием приходилось, как утверждал Св. Синоду Маркел Родышевский, по два — три месяца.[9] Иеромонахи в XVIII веке получали меньше корабельных лекарей, в то время как даже самое скромно настоятельское место в монастыре давало лучшее обеспечение.[10] Иногда жалование выдавалось вместо денег натуральными товарами. Так обер-иеромонаху Рижского корпуса Маркеллу Родышевскому «назначено жалование на 1723 год двести сорок рублей, но только не деньгами, а парчами из китайских товаров, да и то с вычетом по указу 7 апреля 60 рублей и забранных вперед 40 рублей».[11] Это обстоятельство, по всей видимости, и заставило Маркелла сменить почетное место обер-иеромонаха на скромную должность судьи Псковского архиерейского дома.

Такое положение сохранялось вплоть до XX века. Священник В. Гиганов отмечает, что жалование ему начислялось только за период кампании, хотя до выхода море он уже служил на корабле. Во время пребывания корабля «Генерал-адмирал» во Франции Гиганов из-за недостатка средств вынужден был совершать поездку в Париж в вагоне 3-го класса, выдавая себя за корабельного ресторатора[12].

Еще печальнее было положение белых священников, которых командировали для исправления треб на кораблях. Ведь белому священнику, кроме всего прочего, нужно было думать о том, как прокормить свою семью.

Обычно перед открытием навигации Санкт-Петербургская консистория получала предписание отправить на корабли на все лето определенное число иеромонахов или священников (арх. консист. № 2875, 3038, 3314, 3472). Женатому белому священнику приходилось на все лето отказываться от прихода, а следовательно, и от средств к пропитанию семьи. Кроме того, служа на корабле, приходилось платить порционные деньги командирам (арх. консист. № 3097). Это приводило к тому, что к концу лета священник совершенно разорялся. Поэтому петербургские священники применяли различные средства, чтобы избавиться от определения на флот. Самым лучшим средством для этого служило ходатайство важных персон — духовных детей петербургских священников. Епархиальное начальство для флота назначало преимущественно священников вдовых, бессемейных, но и те находили всегда возможность уклониться от такого рода назначений. Так, в первой половине XVIII века священник Троицкого собора Кирилл Иосифов упросил похлопотать о себе графа Андрея Ивановича Ушакова и уволен за старостью лет. Тот же Ушаков исходатайствовал увольнение самсониевскому священнику Симеону Скукину. Контора партикулярной верфи отстояла священника Пантелеймоновской церкви Самуила Васильева «понеже ныне Ея Императорское Величество соизволит присутствовать в новопостроенном летнем доме близ партикулярной верфи, и для того надлежит при церкви осторожность и вседневную службу иметь». Священник церкви Симеона и Анны Андрей Барановский отпросился по болезни и в связи с исполнением обязанностей благочинного. Назначили второго священника самсониевской церкви Матфея Максимова. Но и он был стар и дряхл, и за отца сам напросился во флот семейный его сын — священник Иоанн Матфеев. Все это ставило епархиальное начальство в большие затруднения, и преосвященный Феодосий просил Св. Синод назначать на флот священников из других более многочисленных епархий. Но это прошение осталось без внимания, и в последующие годы опять требовали священников на флот из петербургского духовенства.

Содержание военных священников несколько улучшилось при Павле I. Много для этого сделал Павел Яковлевич Озерецковский. В частности он добился того, чтобы военным священникам, уходящим на покой после 20 лет службы выплачивалась пенсия.

Озерецковский заботился и о тех священниках, которые оказались за штатом в результате реформы. По его просьбам последовало Высочайшее повеление, в котором указывалось, чтобы «все полевые обер и прочие священники, оставшиеся за реформою без мест, по достоинству их и сану были помещены в губернские города и уезды к приличным званию их местам, или давалася им инспекция по благочинию церквей и все сие распределить предоставляется соразмерно персональным их качествам, а между тем и местам, из коих они выбыли».[13] На основании этого повеления Озерецковский получил право, без доклада Св. Синоду, решать вопросы с епархиальными архиереями об определении мест военным священникам, уволенным по какой-либо причине из армии и флота. Но после смерти Павла I положение военных священников опять ухудшилось.

В период правления Николая I священник приравнивался к чину капитана. 6 декабря 1829 года император подписал приказ о прибавке жалования военному духовенству, где был сказано, что «священнику производить жалование с деньщичьими, против капитана». Но и этих средств явно не хватало.

Следует отметить, что определенные подвижки в улучшении материального положения военного духовенства начались, когда обер-священником армии и флота был Григорий Иванович Мансветов. Так, в частности, при нем принят новый пенсионный устав.

Однако даже в 80-е годы XIX века главный священник армии и флотов протоиерей П.Е. Покровский отмечал, что военное духовенство «по своим служебным правам не только достаточно не обеспечено, но даже поставлено ниже других военнослужащих лиц».

Сам Петр Евдокимович Покровский не мало сделал для повышения авторитета и улучшения материального положения военного священства. В частности он учредил «Благотворительное общество попечения о бедных духовного звания».

В ведомстве главного священника гвардии и гренадер в этот же период была организована ведомственная богадельня для призрения вдов и сирот с особо устроенным для нее домом и с имевшимся при ней капиталом. В обоих ведомствах имелись особые сиротские суммы, собиравшиеся в кружках по церквам для призрения вдов и сирот.[14] 22 мая 1871 года царем было утверждено положение об эмеритальной кассе. Однако «Положение об эмеритуре для военного духовенства» было высочайше утверждено только 18 сентября 1874 года, а для флотского духовенства и того позже — в 1879 году. Это присоединение к эмеритуре не ликвидировало противоречия между социальной ролью флотских священников и их социальным статусом. Разрешить эту проблему можно было лишь целым рядом мер экономического, правового и организационного характера на уровне правительства.

13 марта 1883 года протоирей Санкт-Петербургского клинического военного госпиталя Алексей Ставровский представил на рассмотрение своего ближайшего начальника — главного священника армии и флотов протоиерея П.Е. Покровского проект мер по повышению престижа военного духовенства. Главный священник со своей стороны ходатайствовал по существу представленных предложений перед Главным штабом. В 1885 году на основании отзывов об этом проекте, полученных от командующих округами и начальников главных управлений, Главный штаб приступил к разработке «Положения о служебных правах и окладах содержания военного духовенства». 21 декабря 1887 года это «Положение» было Высочайше утверждено.

На основании данного Положения духовенству военного ведомства представлялись новые права и льготы по следующим рангам:

1. Штатному протоиерею (настоятелю военного собора) и протоиерею благочинному по сравнению с полковником;

2. Нештатному протоиерею и священнику благочинному по сравнению с подполковником;

3. Священнику по сравнению с капитаном, ротным командиром;

4. Диакону штатному и нештатному по сравнению с поручиком;

5. Штатному псаломщику (из духовного звания) по сравнению с прапорщиком.[15]

Денежные оклады священникам увеличились в 1,5 — 2 раза. Положением предусматривалось также надбавки к жалованию за выслугу 10 и 20 лет как в ведомстве главного священника гвардии и гренадер, так и ведомстве главного священника армии и флотов.[16] В зависимости от занимаемой должности военные священники приравнивались в правах к соответствующим офицерским чинам. Священник по-прежнему соответствовал чину капитана, но протоиерей — уже подполковника, благочинный — чину полковника, а протопресвитер приравнивался к чину генерал-лейтенанта. В зависимости от места службы выдавалось от 49 до 180 рублей квартирных денег. Были установлены прибавки к жалованию за выслугу лет и многое другое. Данное Положение было введено приказом по Военному ведомству № 45 от 26 февраля 1888 года. На флотское же духовенство это Положение было распространено опять с опозданием и введено приказом по Морскому ведомству № 20 от 10 февраля 1900 года. Флотский священник стал получать 1080 рублей в год, что было более чем в три раза больше, чем епархиальный священник. Кроме того, священник, входящий в штатное расписание корабля, обеспечивался бесплатным проездом до места службы, по окончании службы во флоте он получал хорошую пенсию.

Весьма важным с административно-правовой точки зрения стал документ от 12 июня 1890 года: «Положение об управлении церквами и духовенством Военного ведомства». Его создание явилось как следствие осмысления перехода вооруженных сил на всеобщую воинскую повинность, опыта Крымской войны 1853 — 1856 годов и русско-турецкой войны 1877 — 1878 годов, так и результат «милютинских» реформ.[17] По этому положению протопресвитер военного и морского духовенства имел финансовое обеспечение даже больше (около 8000 рублей) чем генерал-лейтенант и в 1,5 раза больше чем главный священник армии и флота (преемником которого он являлся) по состоянию на 1887 года. Военный или флотский псаломщик, прослуживший 35 лет и более, получал 240 рублей в год. Для сравнения, епархиальный псаломщик получал 100 рублей, диакон — 200 рублей, священник — 300 рублей в год. В 1898 году для псаломщиков были введены квартирные деньги.

В 1899 году по ходатайству А. А. Желобовского и благодаря содействию военного министра А.Н. Куропаткина император Николай II
29 марта 1899 года утвердил новое положение, согласно которому устанавливались однообразные оклады, к которым начислялись надбавки за выслугу лет в соответствии с вышеуказанными приказами № 45 и № 20 по Военному и Морскому ведомствам.

В 1901 году был издан новый пенсионный устав. В соответствии с утвержденным 26 февраля 1902 года постановлением Государственного Совета «Об изменении правил о пенсиях военному духовенству» батюшкам, прослужившим в войсках и на флоте 30 лет и более, назначалась пенсия равная полному окладу. Пенсия протопресвитеру военного и морского духовенства назначалась по особому царскому указу. Члены семьи священника при его смерти так же имели право на пенсию: за службу менее шесть лет — 1/3 пенсии; за службу от 6 до 12 лет — ½ пенсии, за службу более 12 лет — полную пенсию. Кроме того, они имели право на единовременное денежное пособие в размере одного оклада. Если священник погибал в бою или умирал от ран, то его семья получала его пенсию в полном объеме независимо от выслуги лет.

Материальное положение военного духовенства стало довольно хорошим. Это позволило и строже подходить к отбору священников для армии, хотя недостатков в кадровой работе по-прежнему было очень много. Количество священнослужителей выросло с 569 человек в 1891 году до 977 человек в 1909 году.

Были организованы похоронные кассы. Люди, обращали свои деньги в капиталы, в акции, держали их в государственных банках. С процентов похоронной кассы, когда священник умирал, семье священника давали единовременное пособие. В 1909 году не задолго до своей смерти протопресвитер Александр Алексеевич Желобовский учредил похоронную кассу по ведомству протопресвитера. В том же году денежное содержание псаломщиков увеличилось в полтора раза — с 360 до 540 рублей в год.[18]

После назначения протопресвитером Армии и Флота Г. И. Шавельского материальное положение военных и морских священников еще более улучшилось. Были повышены льготы для участников боевых действий. В часности для священников находившимся в Порт-Артуре во время осаду не менее одного месяца установленный срок для получения ближайшей добавки к жалованию сокращался на один год.[19] Пастырь, призванный в годы Первой мировой войны в вооруженные силы, получал 900 рублей в год, находясь при госпитале или лазарете, и 1080 рублей, если нес свое служение в действующих войсках или на корабле. Приходской же священник получал, вместе с подношениями прихожан, в общей сложности 500—600, самое большее 800 рублей в год.[20] Кроме того, духовенство, попавшее в вооруженные силы по мобилизации, получало по 4 рубля суточных. Согласно определению Святейшего Синода от 1 августа 1914 года за № 6809 и Указу Святейшего Синода за № 12 804, за священниками, командированными в армию или на флот по мобильному расписанию или по особому распоряжению Святейшего Синода, сохранялся оклад в епархиальном ведомстве. За остальными священниками, поступавшими на фронт во время боевых действий, жалование не сохранялось на основании того, что священники на фронте хорошо обеспечивались.[21]

Протопресвитер военного и морского духовенства Г. И. Шавельский проявлял заботу о священниках уволенных на покой. На средства организованного им фонда были приобретены 3 дома в Ессентуках и 142 десятины земли в Старицком уезде Тверской губернии. В Ессентуках был устроен курорт для лечения военных и морских священников, а не земельном участке в Тверской губернии в 1916 году было начато строительство поселка для военных и морских священников, уволенных на покой. В поселке планировалось создать типографию и книжное издательство, основать общественную военно-духовную школу с особым спецкурсом, готовившую военных и морских пастырей.[22] Но революция 1917 года не дала реализовать Г. И. Шавельскому все его планы.

Забота о материальном благополучии военного и морского духовенства была связана со сложностью выполнения пастырских обязанностей. Каждый из полковых и корабельных священников должен был быть не только совершителем богослужения, но и учителем, и руководителем паствы в религиозно-нравственном воззрении и христианской жизни.

Как было сказано выше, до 1800 года корабельные священники, так же как и полковые, имели двойственное подчинение — Синоду и военному руководству. В делах церковных военное духовенство подчинялось Епархиальным управлениям и Преосвященному, в епархии которого базировался корабль. Обер-иеромонах назначался только на период кампаний. Централизация управления военным духовенством произошла только в 1800 году, о чем говорилось уже в 1-й главе. В статье 560 Морского устава, изданного в 1853 году, записано, что «священник на корабле состоит в ведении командира оного и обязан сообразоваться с учрежденным на корабле общим служебным порядком. По духовным делам бы остается в подчинении своему духовному начальству».[23] Этаже статья без изменений, но под номером 697 вошла и в Устав 1914 года.[24]

С самого начала существования военного и флотского духовенства начала формироваться система воспитания христолюбивого воинства.

В 1822 году вышла в свет «Выписка из воинских артикулов», предназначенная для чтения воинским чинам. В «Выписке» протоиерей
Т. Иваницкий обращал внимание военного начальства на необходимость серьезной работы по религиозно-нравственному воспитанию подчиненных.

В бытность обер-священником армии и флотов протоиерея Державина, владыка Филарет (Дроздов) в 1823 году составил катехизис для воинов, в котором содержались три особенных нравственных правила для воинов:

1. «Никого не обижай, как не поступай ни с кем нагло и насильственно;

2. Никого не оклеветывай, когда, например, будешь стоять на страже и должен будешь свидетельствовать о случившемся во время твоей стражи в глазах твоих;

3. Будь доволен своим положением, то есть содержанием, какое тебе определено, должностью, которая на тебя возложена, чином, в какой ты поставлен от самого Государя, или чрез военачальника".[25]

В 1875 году приказом по военному ведомству был дан «перечень сведений, знание коих обязательно для каждого рядового, а именно: знание молитвы Господней, Символа Веры и десяти заповедей».

Постепенно развивалась правовая база флотских священников. В частности, 13 января 1720 года, когда Балтийским флотом командовал самолично Петр I, был учрежден Петровский Морской Устав, который включал в себя отдельную главу «О священнослужителях» (книга 3, глава 9). Эта глава определяла правовое положение, обязанности и основные формы деятельности флотских священников. Петровский устав существовал без изменений почти вплоть до XIX века. 25 февраля 1797 года был принят новый «Устав военного флота», сориентированный на английский морской устав 1734 года. Но в 1801 году в русском флоте вновь вернулись к Петровскому уставу. Морской Устав Петра I просуществовал до 1853 года. Затем, с определенными изменениями, связанными с появлением паровых кораблей, он переиздавался в 1869, 1872, 1885, 1899, 1901, 1902, 1903, 1904, 1914 годах, но в каждом издании сохранялись положения о месте и роли флотского духовенства.

В Морском Уставе 1720 года имелась специальная глава «О благом поведении на кораблях» (книга 4 глава 1), в которой говорилось о христианских обязанностях матросов и офицеров. В ней были подробно определены требования к нравственному облику экипажей кораблей с точки зрения христианской морали. Следует отметить, что некоторые положения Петровских Устава и Артикулов, с высоты сегодняшнего дня выглядят весьма архаично и жестоко. Так согласно статьи 1 главы 1 книги 4 Морского Устава замеченным в чернокнижии и идолопоклонстве полагалось «в жестоком заключении в железах, и кошками наказан, или весьма сожжен имеет быть».[26] За отсутствие и нерадивое поведение на молитве полагалось суровое наказание. Однако, такая жестокость присуща многим нормативным актам эпохи Петра I. Сама же Русская Православная Церковь всегда отличалась гуманизмом и милосердием к людям. Обращает на себя внимание то, с каким педагогическим тактом предписывалось корабельным священникам вести воспитательную работу на кораблях.

На основе Морского устава 15 марта 1721 года были приняты «Пункты, что иеромонахам, при флоте Российском корабельном обретающимся, надлежит исполняти», которые уточняли и конкретизировали обязанности корабельных священников.[27] Они использовались для составления специальных инструкций флотским иеромонахам и обер-иеромонахом. Инструкция обер-иеромонаха была дана и Сергию Астраханскому, лишь исполнявшему эту должность с 1743 по 1748 годы, но не назначенному на нее. Инструкция обер-иеромонахов отличалась от инструкции обыкновенного корабельного священника. В отличие от «Пунктов иеромонахам ..», она содержала не 11, а 17 пунктов, причем последние 11 пунктов были видоизменены и дополнены. Инструкцией обер-иеромонаху вменялось: проповедовать слово Божее, наблюдать за своевременностью, порядком и благочинием молитв, еженедельно осматривать запасные Св. Дары, хранимые священниками, осведомляться у командиров о поведении корабельных священников, «надзирать» и «чинить расправу» над ними, защищать их от обид и удерживать самих от нанесения обид другим, наказывать вплоть до ареста, наложения штрафа и телесного наказания «церковному причту приличным», присылать донесения Св. Синоду о своем управлении.[28]

Флот был главным и любимым детищем царя Петра. Возможно понимая значение флота для государства, а скорей всего в угоду Петру I Феофан Прокопович в «Духовном регламенте» обязывает организовывать для семинаристов в свободное от учебы время «..водное на регулярных судах плавание..» и «.. единожды или дважды в месяц проездиться на острова».[29]

В 1869 году были систематизированы обязанности военных священников, состоящие из 19 пунктов. Основными из них являлись: совершение богослужений в строго назначенное время во все воскресные и праздничные дни, подготовка военнослужащих к исповеди и принятию святых таинств, совершение самих таинств и молитвословия для военнослужащих, назидание и утешение больных в лазаретах, проведение внебогослужебных собеседований, поучение воинов истинам православной веры и благочестия, преподавание Закона Божия.[30]

Особая комиссия, созданная по Указу императора от 23 января 1900 года, о которой упоминалось в первой главе, предложила для повышения уровня религиозно-нравственного воспитания следующие меры:

1. Организовать в войсках и на кораблях внебогослужебные собеседования по одному разу в неделю в каждом батальоне продолжительностью не менее одного часа каждое и представляющее собой элементарный курс Закона Божия, разработанный протопресвитером Александром Алексеевичем Желобовским, включенный в планы занятий зимнего периода;

2. Отправлять по возможности всех православных нижних чинов, особенно новобранцев в праздничные дни к обедне и накануне к всенощной; нижние чины из иноверцев при этом «должны быть посылаемы в инославные храмы, а за неимением таковых в войска должны быть командируемы иноверческие священнослужители»;

3. Ввести в военных церквах хоровое пение всеми нижними чинами общеизвестных молитв; установить обязательное пение хором всеми присутствующими чинами молитв, утренней, вечерней, перед обедом и ужином; организовать в каждой части церковные хоры;

4. Запретить в часы праздничных церковных служб всякого рода смотры людей и наряды на домашние и хозяйственные работы;

5. Установить, чтобы говенье, за крайними исключениями, вместе с приобщением продолжалось 6 дней;

6. Требовать соблюдение постов, по крайней мере, всего Великого поста;

7. Разрешить командирам выписывать за счет хозяйственных сумм книги для чтения нижним чинам сверх установленных норм из числа рекомендованных циркулярами Главного штаба;..

10. Преследовать всякого рода брань и сквернословие;

11. Обратить внимание на религиозно-нравственное воспитание малолетних учеников школ солдатских и матросских детей;

12. Обратить внимание на религиозно-нравственное воспитание юнкеров и кадетов военно-учебных заведений.

В 1913 г. протопресвитером Г. И. Шавельским была выпущена брошюра «Служение священника на войне», а в июле 1914 г. на Первом съезде армейского и флотского духовенства была принята специальная Инструкция. Этот документ был принят как нельзя кстати. 1 августа 1914 года Германия объявила войну России. Личный опыт Шавельского в деле подготовки Инструкции был дополнен опытом и наблюдениями его сослуживцев — участников русско-японской войны.[31]

Вскоре после начала войны был издан «Циркуляр о. Протопресвитера о.о. Благочинным военного и морского духовенства», в котором лаконично повторялись требования Инструкции.[32] Как вспоминал позднее Георгий Шавельский: «С тех пор, как существует военное духовенство, оно впервые только теперь отправилось на войну с совершенно определенным планом работы и с точным понятием обязанностей священника в разных положениях и случаях при военной обстановке: в бою и вне боя, в госпитале, в санитарном поезде и пр. Несомненно, этим объясняется то обстоятельство, что, по общему признанию, в эту войну духовенство работало, как никогда раньше».[33] Однако, как показали события последующих трех лет, о. Шавельский явно преувеличивал значение, как своей проделанной работы, так и работы съезда.

К 90-м годам 19-го века появилась необходимость создания печатного органа для обсуждения проблем духовно-нравственного воспитания в Вооруженных Силах, а также для информирования о событиях, охватывающих поле деятельности военных и флотских священников. При активном содействии протопресвитера военного и морского духовенства А.А. Желобовского с 1890 года в России начал издаваться корпоративный журнал «Вестник военного духовенства», который выходил два раза в месяц. Журнал включал в себя два раздела: официальную часть и неофициальную. В первой публиковались циркуляры, распоряжения, указания военно-духовной администрации и Св. Синода в части, касающейся военно-духовного ведомства, а также официальная хроника. Во втором разделе были представлены исторические справки, публицистические статьи, письма, материалы для бесед религиозно-нравственного содержания и т. д. Авторами статей, заметок были не только священнослужители, но зачастую и офицеры, светские богословы, солдаты и матросы, родители военнослужащих, военные врачи и медсестры. Через журнал осуществлялся обмен опытом работы с паствой, проводилось увековечение памяти воинов и их духовных пастырей, обсуждались любые вопросы, находящиеся в сфере интересов военного духовенства.

Отдельные иеромонахи, получив назначение на флот, оставались на этой службе в течение нескольких лет, до нового назначения. Такое продолжительное пребывание священников на флоте оказывало благотворное влияние, так как роднило их с флотской жизнью. Но, к сожалению, ежегодно иеромонахи назначались на другие корабли, и для каждого священника паства ежегодно менялась. К тому же пребывание священника на корабле ограничивалось только временем летней навигации. С наступлением осени иеромонахи возвращались в монастыри, а белое священство определялось служить при госпиталях или на время подменяло приходских священников. Причем срок пребывания на военном корабле не входил в выслугу лет на приходе.

В период перехода с парусных на паровые броненосные корабли флоту необходимы были новые, молодые, высокообразованные священники. Каждый кандидат, направленный для службы во флот, лично должен был быть представлен главному священнику, а с 1890 года протопресвитеру. После краткого испытания разрешался вопрос — допускать его к служению или нет.

В конце XIX — начале XX века численность паровых броненосных кораблей на флоте постепенно возрастала, священников не хватало. Трудная морская служба ученое монашество не прельщала. В связи с этим кадровые проблемы усложнялись.

В 1902 году после Указа императора впервые появились штатные судовые священники. Приказом по Морскому ведомству за № 51 в военно-морском флоте Российской империи было учреждено 15 первых вакансий штатных судовых священников, по своим правам и преимуществам приравненных к сухопутному военному духовенству.[34] Говоря о правах и преимуществах, приказ не забывал и о специфике морской службы, указывая на имевшиеся особенности, которые касались форм и способов выполнения пастырского служения и вытекали «из обстановки и условий жизни на военном корабле».[35] Священнослужители, приписывались на корабль как полноправные члены команды, получали полное офицерское жалование. В 1905 году штатные корабельные священники были введены на всех кораблях 1-го ранга, отдельных кораблях 2-го ранга, императорских яхтах, а также на некоторых учебных судах и транспортах. Они назначались, как правило, на один год и подчинялись в строевом отношении командирам кораблей, а по духовным вопросам — старшему священнику эскадры (а не епархиальным властям), которому духовное ведомство поручало наблюдать за исполнением судовыми священниками своих обязанностей. Впоследствии при протопресвитерстве Георгия Иоанновича Шавельского почти все священники на военных кораблях в мирное время стали штатными. Во время военных действий во флот привлекалось приходское духовенство, но оно уже шло по нештатному расписанию только на военное время.

Улучшение материального положения позволило привлекать в армию и на флот образованных священников. Но среди иеромонахов таковых было мало. К концу 1909 года нештатных священников по приказу Императора не должно было оставаться на флоте более чем 15% от общего числа.[36] К началу Первой мировой войны в ведомство старались принимать только лиц, имеющих среднее богословское образование. Для всех, кто хотел занять место в рядах военного и морского духовенства устраивался экзамен. После этого, желающий попасть в Ведомство служил литургию и произносил проповедь в присутствии помощника протопресвитера.[37]

Во время Первой мировой войны были введены должности священников при штабах армий и флотов. Но, по мнению Г. И. Шавельского, это нововведение было неудачным, так как этим священникам кроме совершения богослужений в штабах никакие обязанности не вменялись.[38]

Так как протопресвитер армии и флота постоянно находился в ставке Верховного Главнокомандующего, он не имел невозможности контролировать деятельность корабельных и полевых священников. В связи с этим в 1916 году были учреждены должности главных священников фронтов, Балтийского и Черноморского флотов.

На группу кораблей ниже 1-го ранга полагался один священник, а богослужения отправлялись либо в портовой церкви, либо в корабельной церкви флагманского корабля. Например, в штате отряда заградителей Балтийского флота был только один священник, а походная церковь была устроена на минном заградителе «Амур». Отряд подводного плавания того же флота также имел одного священника и судовую церковь на плавбазе подводных лодок «Хабаровск». Иногда один священник обслуживал целые флотские формирования. Так, с 1911 года на Амурской флотилии в штат ввели священника, который в походах отправлял богослужения на одной из канонерских лодок, а при стоянке в главной базе в хабаровском соборе. Один священник был и на Амударьинской флотилии. Богослужения он проводил в местном храме Чарджуя.

Служение священника на корабле было нелегким. Наравне с командой они переносили тяготы флотской жизни: штормы, жару и холод, дальние походы, морские сражения, и при этом священник должен был поднимать боевой дух команды. Многие из них, неся свое нелегкое служение, погибали, а иные получали увечья и подрывали свое здоровье. Так, например, с 1722 по 1725 года только по имеемым данным погибло три иеромонаха: «19 января 1724 года .. на фрегате „Амстердам Галея“ потонул иеромонах Матфей-грек, а в 1725 году погибло на Каспийском море в Низовом походе на разбитых кораблях два астраханских священника».[39] Кроме того, 31 июля 1722 года умер иеромонах Викентий Крутицкий и погребен на острове Котлине. Причины смерти не известны. Иеромонах Ревельской эскадры Иоиль Самойлович сломал ногу и после этого был списан с флота (Приложение VIII). Только во время Первой мировой войны свыше 40 священников погибли, более 200 — получили раны и контузии, свыше 100 — попали в плен, множество священников стали инвалидами. Но, несмотря на все отрицательные стороны корабельной жизни, многие иеромонахи настолько свыкались с флотской службой, что нелегко расставались с ней.

При проведении десантных операций в состав морского десанта также назначался священник. Как правило, это был иеромонах одного из кораблей участвующих в десантировании. Так при взятии крепости Кольберг в 1761 году в составе морского десанта, высаживаемого на берег с кораблей, которыми командовал вице-адмирал Андрей Иванович Полянский, было приказано «.. священнику быть с корабля „Вархаила“ с надлежащими святыми требами».[40] При совместных действиях сухопутных войск и сил флота обер-иеромонахам вменялась общее начальство и над духовными нуждами полков.[41]

Как справедливо отмечалось в журнале «Вестник военного духовенства» № 1 за 1905, «Пастырское служение судового священника весьма отличается от служения полкового и имеет свои особенности, касающиеся формы и способа его выполнения и вытекающие из обстановки и условий жизни на военном корабле».[42]

Еще со времен Петра I при назначении на должность корабельного священника каждый кандидат должен был дать особую присягу, которая отличалась от приходской присяги.[43]

В соответствие со вторым разделом 6-й главы Устава 1899 года назначение на должность и освобождение от нее флотских священников производилось «духовным ведомством».

Вступление священника в должность на корабле выражалась в том, что он принимал по описи все церковное имущество и церковную утварь (Приложение XV), а также ключи от помещения, где она хранилась. На заседании Военным Советом 26 июля 1912 года был утвержден перечень церковно-богослужебных предметов для походных церквей. Обычно церковное имущество хранилось в специальных деревянных шкафах, расположенных в отдельной церковной каюте. Впоследствии на новых кораблях: крейсер «Нахимов», броненосец «Николай I» и других устанавливались постоянные алтари, где и хранились все церковные вещи.[44] К началу 1917 года на 33 кораблях флота были установлены постоянные церкви. На большинстве кораблях церковное имущество и иконостас, после каждой службы укладывались в широкие и низкие ящики и подвешивались на железных пластинках к потолку жилой палубы.[45]

При назначении на новый корабль священник обязан был взять от настоятеля Богоявленской церкви морского ведомства в Кронштадте св. антиминс, миро, а также запасные Св. Дары из какой-либо церкви, так как заготовление запасных Даров на корабле было соединено с некоторыми неудобствами.

Корабельный священник имел церковный актив, оказывающий помощь при проведении церковных служб. Кроме священника, приказом командира корабля назначались ктитор, церковник и певчие. Ктитором назначался один из офицеров корабля. Он заботился о внутреннем обустройстве церкви, совместно со священником вел книгу приходов и расходов церковной суммы, командовал церковником и следил за соблюдением последним своих обязанностей. Церковник назначался, как правило, из нижних чинов по рекомендации священника и ктитора. В его заведовании было церковное помещение и вся церковная утварь. Ежедневно во время утренней приборки он протирал образа, киоты, свечной ящик и осматривал лампады. Он также отвечал за приготовление корабельной церкви к богослужениям. О готовности церкви к богослужению церковник докладывал ктитору. Для продажи свечей, постановки иконостаса выбирались несколько унтер-офицеров, они же прислуживали во время богослужения.

Священник сам закупал все необходимое для службы на деньги, полученные от ревизора в заем. Потом этот расход покрывался средствами, вырученными от продажи свечей во время богослужения.

Для руководства корабельными певчими на отдельных кораблях приказом командира корабля назначался один из корабельных офицеров, а самих певчих набирали из нижних чинов. Не менее двух раз в неделю с разрешения старшего помощника командира корабля проводилась спевка, на которую обязаны были являться все певчие. «Забота о церковном хоре всегда лежала на плечах корабельного священника, так как он был знаток этого дела. Поэтому на флот подбирались священнослужители, умеющие руководить хором».[46]

В целом в деятельности военных священников следует выделить два основных тесно взаимосвязанных направления.

Первое характеризовалось широкой социально-педагогической направленностью и именовалось богослужебным. Оно основывалось на христианском учении о нравственности. Это направление включало в себя такие элементы, как разъяснение воинам понятий о нравственном законе, долге, о свободном исполнении закона о добродетели, о высшем благе, о конечной цели бытия человека с изложением обязанностей человека к Богу, ближнему и самому себе, проведение молитв, литургий, молебнов и крестных ходов, и так далее.Богослужебное направление являлось доминирующим и, составляя ядро религиозно-нравственного воспитания, выражалось в молитвенной практике, служении литургий, молебнов, проведении крестных ходов, совершении таинств, освящении флагов, освещении построенных кораблей, зданий и других сооружений, благословение орудий, изучения Закона Божия, чтении проповедей, причащении умирающих и отпевании павших воинов. Все это в конечном итоге было призвано обеспечить распространение на кораблях и частях христианской веры и благочестия.

Вторым важнейшим направлением в системе ралигиозно-нравственного воспитания являлась так называемая внебогослужебная деятельность, содержательную основу которой составляли любовь к Отечеству, верность гражданскому и воинскому долгу, воинская честь, храбрость, стойкость, доблесть, мужество и взаимовыручка. Большую помощь военные священники оказывали военному руководству в деле поддержания воинской дисциплины. Задачей священника в период боевых действий являлось влияние на свою паству личным примером, твердостью духа в сложнейших ситуациях, стойкостью в исполнении воинского долга. Священник в армии и на флоте рассматривался, прежде всего, как педагог, обязанный помогать командиру в деле нравственной подготовки военнослужащих к бою и отвечал за дух в войсках и на кораблях. Основная задача, стоящая перед корабельными священниками, — поддержание высокого боевого духа моряков, борьба с разного рода враждебной пропагандой[47].Главными формами этой деятельности были: сбор и обобщение информации о морально-психологическом состоянии личного состава, проведение индивидуальных и коллективных по подразделениям пастырских бесед, организация занятий по словесности, антиалкогольная пропаганда (с мая 1914 года начала издаваться газета «Трезвость»), благотворительная деятельность и так далее. Священник выполнял также функцию, которую сейчас бы назвали социальной помощью. Она заключалась в контроле за их здоровьем военнослужащих, в посещении больных в лазарете и в госпитале, в помощи написания писем на родину и так далее .

Русская Православная Церковь издавна считала, что исход войны, сражения зависит в основном от воли Божьей. Поэтому в обязанности военных священников во время войны входило непрестанно молиться о даровании победы русскому оружию. Первым пастырским долгом на корабле было богослужение.

Еще Морским Уставом 1720 года корабельному священнику определялось «3. Отправлять службу Божию по надлежащему. — На котором корабле определена будет церковь, тогда священник должен оную в добром порядке иметь, и в воскресные и праздничные дни, ежели жестокая погода не помешает, литургию отправлять. Также поучение словесное, или на письме читать, в наставление людям, а в прочие дни, молитвы положенныя».[48]

Позже постановлением Святого Синода служение Литургии на парусных кораблях было запрещено, так как парусные суда того времени были весьма неустойчивы, и во время Литургии возможно было пролитие Св. Даров. В крайних случаях разрешалось использовать запасные Св. Дары. Даже Александру Даниловичу Меньшикову, который 16 июня 1721 года просил антиминс с принадлежащей утварью на корабль «Фридрик-Штат», Св. Синод дал почтительный отказ: «Понеже на корабле, во время морского волнения, бывает не малое, как прочему, так и разливающимся вещем колебание, от чего иногда и пролитие случается, каково и Пречистым Тайнам, в литургии совершаемым, случится может, чего соблюсти, хотя бы и всячески по должности священнослужители тщалися, нужной великого волнения случай не допустит, также и частое престола разбирание, по нужде случающееся, не без повреждения бывает, и в хранении оных Тайн великая есть опасность: ибо по святым правилом, ежели что от Святых Тайн небрежением пролиется, лишен бывает священнослужитель сана своего, паче же и самая христианства должность понуждает всемерно оныя Святыя Тайны, яко святейшую вещь, соблюдать и хранить, да николиже пролиется; не хранящие же того смертно согрешают. Чего ради Святейший Правительствующий Синод общим согласием за благо рассудили: довольствоваться во флоте, кроме литургии (которой за оною важностью совершаемой тамо быть опасно), прочими церковными службами, и без антиминса отправляемыми; а для которой потребы паче, то есть для причастия, требуется литургия, того требующие могут быть сподоблены, и без такого зело опаснаго на корабле литургисания, запасными Святыми Тайнами, которыя при обретающихся во флоте священниках всегда бывают».[49]

С принятием на вооружение больших стальных кораблей на Флоте начинают служить Литургию в воскресные и праздничные дни.

Статья 920 Морского устава 1914 года гласила: «По воскресным и праздничным дням на тех кораблях, где имеется священник, совершается Божественная Литургия, а на прочих кораблях служится обедница. Сверх того, в торжественные дни по утвержденному расписанию бывает молебствие. На всех кораблях служат накануне этих дней с вечера всенощную. Во бремя постов совершается установленная служба по мере возможности. Все эти службы справляются по церковному уставу.» (Приложение XVII).[50] В соответствии со статьей 385 «О говении» Устава внутренней службы «говеющие освобождаются от очередных нарядов, за исключением нарядов на внутреннюю службу». Но в эти дни иногда церковная службы отменялись, если была сильная качка, велись авральные работы или были какие-либо непредвиденные обстоятельства, когда корабль был на ходу.

Огромное влияние на религиозно-нравственное состояние команды оказывала исповедь, которая была обязательна для всех православных матросов один раз в год. Но священники старались исповедовать команду чаще, особенно в дни Великого поста. Каждый командир, на основании
ст. 331 Устава внутренней службы, обязан был наблюдать, чтобы все его подчиненные христианского вероисповедания ежегодно, по обряду своей церкви, исповедались и причастились. В этом требовании имелись и свои негативные стороны, о чем будет сказано в § 3.2.

Кроме обязанности совершать богослужение по воскресным и праздничным дням, священник еще обязан был присутствовать на вечерних и утренних молитвах команды. Вечерняя молитва бывала в 8 часов вечера и состояла из пения молитв «Отче наш», «Богородице Дево» и «Спаси, Господи, люди Твоя ..», а по субботам прибавлялось еще «Воскресенье Христово видевше». Утренняя молитва бывала в 5 часов утра и ограничивалась пением одной молитвы Господней.

Конфессиональные обязанности православных на флоте были внесены в Морской устав. В Статье 921 подчеркивалось, что «При совершении Божественной Литургии и обыкновенных молитвословиях, а также при торжественных молебствиях и общих панихидах обязаны присутствовать все офицеры корабля и православного вероисповедания нижние чины, кроме больных и занятых службою, а при остальных богослужениях присутствуют желающие» (Приложение XVII). Итак, из этой статьи Морского устава видно, что весь экипаж военного корабля должен был присутствовать в полном составе на богослужении. Статья 388 Устава внутренней службы гласила: «В дни больших христианских праздников все наряды в части должны по возможности возлагаться на чинов нехристианских исповеданий».

Чтобы привлечь и расположить к службе Божией такую массу людей, священник должен был позаботиться о церковном благолепии, хорошем церковном пении и о, по возможности, непродолжительной службе. Последнее обстоятельство было немаловажным, оно было продиктовано спецификой флотского быта. Один корабельный священник отмечал, что для того чтобы быстрее подготовить певчих, он старался их подбирать из матросов родом из одной местности и они пели уже известные с детства напевы.[51]

Многие епархиальные владыки выступали за разумное сокращение богослужения. Когда в начале 1906 года большой противник сокращений обер-прокурор Св. Синода К. П. Победоносцев экстренно опросил их о необходимости реформ, большинство высказалось за создание трех редакций богослужения: для монастырских, приходских и домовых храмов. По утверждению кандидата исторических наук протоиерея Георгия Митрофанова это предложение было поддержано и на Поместном Соборе 1917 — 1918 годов[52]

Протопресвитер армии и флота Георгий Шавельский пишет: «..сокращения варьировались на все лады, иногда разумно, а иногда безумно, до полного изуродования самого богослужения. .. На людей религиозных такое разнообразие, соединенных с произволом, производило удручающее впечатление; людей разумных, знающих богослужение, удручали бестолковость и безграмотность сокращений».[53] Шавельский отмечал, что «в войсках, а еще более во флоте богослужения, исключая особо торжественные случаи, не могли затягиваться более полутора часов. На судах богослужение совершалось в зимнее время в трюме, при необыкновенно спертой атмосфере, не позволявшей выстоять более часу».[54] По этой причине службу все же необходимо было сокращать. «В статье 920 Морского устава хоть и говорится, что „все службы отправляются по церковному уставу“, на самом деле это выполнить было очень трудно».[55] «Сокращения были неизбежны. Но каких-либо указаний относительно того, что и как сокращать, не имелось .. Каждый священник сокращал по-своему, считаясь с личным вкусом и разумением, и иногда до неузнаваемости извращал наше чудное богослужение».[56] В 1916 году Г. И. Шавельский обратился к первоприсутствующему в Св. Синоде митрополиту Владимиру с просьбой поставить на обсуждение составленного им сокращенного чина богослужений для военного времени. На это он получил категорический отказ.[57] Во избежание искажений, поспешности и вообще для сохранения благообразия в службе по образцу придворной церкви протопресвитером Г. И. Шавельским был выработан особый сокращенный порядок службы. Впоследствии он вошел в инструкцию для военных священников. К сожалению и после этого в вопросах сокращения службы нередко наблюдались злоупотребления.

Как было сказано выше, на кораблях 2-го и 3-го ранга, с малым числом команды, священников не было. На них все же проходило богослужение, но Литургия заменялась «Обедницей». Читали и пели на этих службах сами матросы под руководством офицеров. По большим праздникам на корабли, не имевшие священников, приезжали служить или сам благочинный эскадры, или командированные от него священники.[58]

Кроме совершения воскресных и праздничных богослужений, священник совершал с разрешения командира требы по частной просьбе кого-либо из экипажа: молебен по случаю Дня Ангела или панихиду по умершему родственнику (Приложение XVII ст. 926). Все это совершалось в тот отрезок времени, который сообразовался с распорядком морской службы. Священник сам выбирал подходящее для этого время, чтобы не было отказа со стороны начальства.

Войны вносили большие коррективы в работу военных священников. В начале XX века серьезным испытанием для военного духовенства стала русско-японская война, которая внесла много нового в его работу.
Во-первых, военные события показали необходимость специальной подготовки духовенства к войне, во-вторых — русский священник успешно сотрудничал в бою с представителями других религиозных конфессий,
в частности с раввином и муллой.

Большой интерес у общественности вызвала брошюра Георгия Ивановича Шавельского «Служение священника на войне», о которой уже упоминалось выше. В ней автор подробно разъясняет значение деятельности военного священника во время войны: Духовный пастырь должен поддерживать и питать в воинах религиозное чувство для охранения их от уныния и отчаяния, с одной стороны, от возможного разврата, насилия, грабежа и ожесточения, с другой. В обязанности военных священников входила поддержка в воинах духа мужества, честного и самоотверженного исполнения своего долга, так как трусость одних и измена долгу других влекут за собой огромные жертвы, наносят неисчислимый вред Отечеству, народу. Священник обязан поддерживать и воспитывать в воинах веру, правду, праведность, долг и честь. Его средства: богослужение, книга, проповедь, беседа и личный пример.

Священник должен, пользуясь каждым удобным случаем, совершать богослужение, как можно чаще беседовать, стараясь возможно ближе стать к воинам, делить с ними все лишения, трудности, опасности и всячески проявлять свою заботливость о них. Отсюда вытекают более частные обязанности: священнику находиться там, где больше требуется его присутствие и откуда легче всего оказывать помощь. Как правило, этим местом являлся корабельный лазарет или перевязочный пункт.

Военным и флотским священникам вменялось в обязанность собирать сведения о геройских поступках воинов. Эта обязанность во время Первой мировой войны была узаконена директивой № 177 протопресвитера военного и морского духовенства, которую он 2 сентября 1914 года разослал в войска и на корабли. В директиве Г. Шавельский призывает всех священников «без замедления сообщать ему обо всех подвигах, совершенных в обслуживаемых ими частях как отдельными лицами: офицерами, врачами, нижними чинами, так и целыми этими частями, описывая каждый подвиг возможно подробнее, с указанием времени, места, лиц, а также о всем, что может свидетельствовать о доблести наших войск». При чем обращалось внимание на то, чтобы по возможности «..каждое описание было скреплено подписями 2−3 офицеров.[59]

В статье 703 Морского Устава 1914 года четко определялись обязанности корабельного священника перед боем и в сражении: «Перед боем, если командир признает возможным, священник служит молебен с коленопреклонением о даровании победы, обходит палубы и окропляет корабль и команду святою водою. Во время сражения он должен находиться при раненых, подавать им возможное пособие и утешение, исповедовать и приобщать умирающих и тяжело-раненых, которые того пожелают.[60]

В особо важных случаях священникам поручалось объявление экипажу наиболее важных государственных документов. Так в своем приказе от
3 ноября 1853 г. об объявлении Россией войны с Турцией П. С. Нахимов писал: «Предлагаю гг. командирам судов приказать священникам прочесть манифест при собрании офицеров и команды».[61]

Нередко корабельное духовенство выполняло задачу дипломатов. Так капитан 1 ранга Иван Андреевич Селивачев, прибывший 24 октября 1798 года во главе отряда кораблей к острову Корфу с задачей его блокады, сразу же отправил на берег одного из священников с воззванием от константинопольского патриарха Георгия V к местным жителям о восстании против французских захватчиков.[62]

Часто отношения священника с командой имели не официальный характер: когда священник посещал больных в лазарете, при ведении духовных бесед, или когда к нему в каюту являлись матросы за каким-либо советом.

Регулярное посещение и утешение больных и раненых входило в обязанность священника. Об этом говорилось еще в ст. 4 главы IX Книги 3 Петровского Морского устава. Священнику вменялось «Смотреть над больными, чтобы без причастия не умерли. — Должен посещать и утешать больных, и иметь попечение, дабы без причастия кто не умер, и подавать ведение капитану о состоянии, в котором их обрящет».[63] Кроме поддержания духа раненых священник должен был уметь оказывать им медицинскую помощь. С этой целью, как правило, перед назначением на корабль священник, обычно прикомандировывался к госпитальной церкви или проходил обучение в ближайшем госпитале. Основы медицины преподавались и в Военной семинарии существовавшей с 1800 по 1819 год. При оказании помощи больным и раненым священник, конечно же, взаимодействовал с корабельным врачом. В соответствии с Морским уставом врач должен был информировать корабельного священника о состоянии больных и раненых и о прописанных им лекарствах. В свою очередь священник должен был докладывать командиру корабля о тяжелобольных [64]

Во время боя место нахождения корабельного пастыря расписанием определялось в корабельном лазарете или на перевязочном пункте, где скапливались раненые, нуждающиеся в моральной поддержке и облегчении страданий. Священник исполнял не только свои прямые обязанности, но также помогал врачам — брал на себя обязанности санитаров, помогая спасать раненых часто с риском для собственной жизни.

В соответствие с Инструкцией, принятой на Первом всероссийском съезде военного и морского духовенства и «Циркуляром» протопресвитера, военным священникам так же вменялось в обязанность оказывать медицинскую помощь раненым[65], заведовать захоронением убитых, заботится о поддержании в порядке воинских могил и кладбищ, извещать родственников погибших, создавать походные библиотеки.[66] Военные клирики нередко под огнем неприятеля совершали погребение убитых воинов и напутствовали раненых.

Важной задачей священника, служащего на корабле являлась пастырско-просветительская деятельность. «Пещись о Слове Божием», о проповеди Евангелия священника обязывали уставы. «Морской состав ждет от священника особой пастырской деятельности, выражающейся, прежде всего и главным образом в учительстве», — призывал журнал «Вестник военного духовенства» в 1905 году.[67] Учительство начиналось, как правило, с церковной проповеди. «При богослужении с предварительного согласия командира священник излагает команде краткие поучения, стараясь, чтобы они были доступны понятиям слушателей и чтобы имели на них благодетельное нравственное влияние» (Приложение XVII, ст. 701).[68]

Проповедь обычно произносилась за богослужением, в памятные дни или по случаю какого-либо события на корабле. От священника требовалось произносить доступные для понимания простых матросов проповеди, и в то же время так, чтобы они могли отвечать на запросы образованного офицерства.

В 1910 году была учреждена премия им. Желобовского за лучшую проповедь. А в 1916 году военно-морском церковном ведомстве были введены штатные должности проповедников, которые назначались в каждую армию и обязаны были посещать с проповедями все ее части. На должности проповедников протопресвитер Г. Шавельский назначал наиболее талантливых пастырей. «Выбирались проповедники чрезвычайно тщательно из самых выдающихся священников всей России. Институт этот в начале 1917 г. блистал дарованиями и силами».[69] Так А. А. Кострюков отмечает таких выдающихся проповедников, как назначенный в Особую Армию архимандрит Петр (Зверев) — впоследствии архиепископ, причисленный ныне к лику святых, назначенный в 5-ю Армию петроградский епархиальный миссионер иерей Николай Чепурин, назначенный в 1-ю Армию иерей Валентин Свенцицкий.[70] Среди способных ораторов были и такие, как Александр Введенский, Иоанн Егоров и Александр Боярский, ставшие в дальнейшем обновленческими лидерами. Надо отдать должное, что они были талантливыми людьми, умели убеждать, и вдохновлять людей. Шавельский писал, что они «своими вдохновенными проповедями потрясали воинские части, их приветствовали громогласными „ура“, выносили на руках, умоляли еще раз посетить их».[71]

Проповедническая деятельность пастыря на корабле не ограничивалась только проповедью с амвона. Наряду с церковной проповедью священник имел право заниматься с командой отдельно, проводя беседы (Приложение XVII, ст. 705). С 1889 года это право распоряжением главного священника армии и флота А.А. Желобовского превратилось в обязанность.[72]

Практика проведения внебогослужебных бесед была весьма популярна среди корабельных священников. Один из них писал в начале XX века: «Трудно отдать преимущество которой-либо одной из этих двух (имеется в виду церковная проповедь и беседы — А.Б.) главных форм церковного учительства, та и другая имеют за собой свои достоинства и преимущества, при которых они лишь восполняют одна другую».[73]

Беседа, при простоте обстановки, могла оказать благодатное влияние на слушателей. Этому способствовали: свобода выбора темы, раскованность в форме изложения во время проведения беседы, возможность вне официальной обстановки и в доступной форме проводить беседу. Для бесед священник обычно выбирал время накануне воскресных или праздничных дней, после ужина и до вечерней молитвы, когда матросы были наиболее свободны. В одном из помещений собиралась команда, и после молитвы «Царю Небесный» начиналась беседа. Во время этого мероприятия корабельные пастыри в конце XIX — начале XX века священники для наглядности использовали так называемый «волшебный фонарь» для показа «световых картинок»[74].

При выборе темы бесед обычно придерживались определенной системы: о православной вере, о нравственности, объяснение молитв, Символа Веры, Евангельских заповедей, жития святых и т. д. Повторение одной и тойже темы беседы в течение двух лет не допускалось.[75] Иногда священник проводил беседу на тему, в данное время интересующую команду или посвящал ее какому-либо явлению, имеющему место на корабле. Заканчивалась беседа молитвой «Достойно есть». После беседы матросы могли лично обратиться с каким-либо вопросом к священнику уже в его каюте. Беседы обычно проводились один или два раза в неделю.[76]

Особое внимание придавалось умению вести устную пропаганду среди матросов и солдат и оперативно реагировать на изменения в политической жизни. Военный священник обязан был освещать политические события с патриотической и религиозной точек зрения. В беседах с личным составом он должен был заинтересовать слушателей, разъяснить им смысл и цели войны. Однако не все священники и особенно иеромонахи имели способности к проповеднечеству и к проведению внебогослужебных бесед, о чем более подробно будет сказано в § 3.2.

Как писал в своей докладной записке от 19 сентября 1917 года священник Димитрий Полянский, «В проповедях и беседах приходится наблюдать осторожность, называя настоящими именами недостатки и пороки времени. 8 июня, в день ротного праздника, на молебне я произнес приблизительно такую краткую речь: «В армии нашей совершается великий, великий грех и предательство. В то время, как одни полки идут в наступление, другие их не поддерживают, даже мешают им и стреляют по ним, оставляют свои позиции и уходят в тыл. Нам, братцы, неясно, необходимо разобраться, кто совершает грех против Родины и присяги, идущие в наступление или оставляющие свои позиции, чтобы не впасть в грех и не нарушить присяги пред Богом и родиной». После молебна солдаты заявили ротному командиру скопом: «преступник тот, кто не исполняет своего слова. Если рота соглашается поддерживать наступающих, а на деле не поддерживает, то она нарушает присягу"… Моя речь построена была на том, чтобы вызвать солдат на размышление. Результаты ясны. Построй я речь иначе, и не предложи дилеммы, то, более чем уверен, не избежать бы мне скандала и без всякой пользы для дела. Осторожность в словах, в форме изложения нам нужна и необходима для пользы службы нашего дела; прямое же обличение порока может не всегда уместным и полезным быть. На всё свое время. Не из чувства личного самосохранения в тяжелые минуты я припоминаю слова Евангелия: «Иисус же уклонься народу сущу», принуждая себя, по временам, в речах святые и вечные истины облекать в форму прямых, ясных дилемм, представляя слушателям самим разбираться в истине; принуждая себя вовремя и умолчать во избежание соблазна немощных духом и умом».[77]

Одной из задач, стоявших перед военным духовенством во время бесед, было сглаживание классовых противоречий между офицерами и нижними чинами. Как отмечал генерал П. Залесский, для матросов и солдат любой офицер независимо от социального положения был барином: «Барин — это не только тот, кто был у власти, не только помещик и богатый человек, а всякий прилично одетый человек и притом, конечно, грамотный. В противоположность ему мужик — крестьянин, рабочий, прислуга, всё это — темнота, среди которой читавший и писавший человек — редкость». Как пишет Залесский, в армейской среде «был виден отчетливо офицер-барин и солдат-мужик, со всеми оттенками классового различия».[78] И здесь полковой или корабельный священник должен был найти среднее независимое положение. Как писал Г. Шавельский, «от полкового (корабельного) священника, дабы вполне отвечать своему назначению, требовалось много мудрости змеиной и чистоты голубиной (Мф. 10:16). Его паства состояла из двух категорий людей — офицеров и нижних чинов. Трудной была первая категория: тут священнику приходилось двоиться, так как он должен был быть для офицеров и товарищем, и духовным отцом, должен был снискать себе в этой части своей паствы и товарищескую любовь, и духовно-сыновнее почтение. Для этого священнику надо было, прежде всего, сразу же как следует поставить себя: не чуждаясь офицерского общества, всецело деля с офицерами и радости, и скорби полковой жизни, участвуя в добрых офицерских развлечениях, он должен был решительно устраняться от всего, что так или иначе могло уронить его сан, подорвать уважение к нему, как к духовному отцу, как к полковой совести… В обращении с нижними чинами священник должен был избежать и тени какого-либо начальствования, должен был быть для них и духовным отцом, и добрым другом».[79] Для проведения бесед привлекались и офицеры.

Время от времени судовое духовенство пыталось практиковать ежедневные духовные собеседования не со всем экипажем, а с теми, кто желает. Вся команда в свободное время была занята своими личными делами, и поэтому священник, собрав желающих, уединялся в тихое место, чтобы никому не мешать, и проводил беседу. Часто это даже не было беседой, просто вокруг священника собирались матросы, которые не владели грамотой, и он им читал доступные для каждого христианина душевнополезные рассказы из журналов «Отдых христианина», «Русский Паломник», «Доброе слово» и другие.[80] Такая практика вечернего религиозно-нравственного чтения пользовалась популярностью среди команды. Так как в то время на флоте был определенный процент матросов, не владеющих грамотой, то такие чтения им были очень полезны.

Протопресвитер Г. И. Шавельский рекомендовал корабельным пастырям для ненавязчивого нравоучения нижних чинов использовать каждый случай общения с ними[81].

В период Русско-японской войны во время бесед нижним чинам читались и выдавались (грамотным матросам) листки религиозно-нравственного и исторического содержания, брошюры, книги, пожертвованные Санкт-Петербургским митрополитом Антонием (Вадковским), протопресвитером А.А. Желобовским, товарищем обер-прокурора (впоследствии обер-прокурором) В.К. Саблером и другими лицами. С целью удовлетворения религиозного чувства воинов духовенство также раздавало крестики и образки, поступавшие (вместе с иконами для походных церквей) со склада императрицы Александры Федоровны.

Важную роль во время бесед отводилось нравственному воспитанию военнослужащих. Как писал «Вестник военного духовенства» № 3 за 1898 год, «лишь истинный христианин может быть истинно доблестным воином. Христианская Церковь, благословляя воина на защиту Веры, Монарха и Отечества, воодушевляет его одновременно на духовный подвиг самоотвержения, бескорыстия, милосердия к побежденному врагу, воодушевляет на службу государю и Родине не за „страх“ только или „корысть“, а за „совесть“, во имя Божией Правды, во спасениесобственной души».[82]

С конца 19-го века важное место в работе военных священников занимали братские собрания, которые проводились под председательством протопресвитера. На них рассматривались самые животрепещущие проблемы[83]. Например: как преподавать Закон Божий, какие меры нужны для предупреждения деятельности в войсках проповедников сектантского толка[84], как лучше устроить библиотеку при церкви и т. д.

Довольно успешно решались духовенством вопросы межрелигиозных отношений. В дореволюционной России вся жизнь русского человека от рождения и до самой смерти была пронизана православным учением. Российские Армия и Флот по сути своей были православными. Вооруженные Силы защищали интересы православного Отечества, во главе которого стоял православный Государь. Но все-таки в Вооруженных Силах служили и представители других религий и национальностей. И одно совмещалось с другим. Некоторые представления о конфессиональной принадлежности личного состава императорских армии и флота в начале XX века дают следующие сведения: На конец 1913 года в армии и на флоте было
1229 генералов и адмиралов. Из них: 1079 православных, 84 лютеран,
38 католиков, 9 армяно-григориан, 8 мусульман, 9 реформаторов, 1 сектант (вступивший в секту уже, будучи генералом), 1 неизвестен[85]. Среди нижних чинов в 1901 году в Сибирском военном округе под ружьем находилось 19 282 человека. Из них 17 077 православных, 157 католиков, 75 протестантов, 1 армяно-григорианин, 1330 мусульман, 100 евреев, 449 старообрядцев и 91 идолопоклонник (северные и восточные народности). В Вильнюсском военном округе под ружьем находилось 126 284 человека. Из них 97 193 православных, 9030 католиков, 1224 протестанта, 8609 мусульман, 8050 евреев, 1482 старообрядца, 552 идолопоклонника. 45 буддистов. В Казанском военном округе под ружьем стояло 27 998 человека. Из них 21 400 православных, 3115 католиков, 1184 мусульман, 584 старообрядца. 65 идолопоклонников. В среднем в тот период в вооруженных силах России православные составляли 75%, католики — 9%, магометане — 2%, лютеране — 1,5%, другие — 12,5% (в том числе и не заявившие о своей конфессиональной принадлежности)[86]. Примерно такое же соотношение сохраняется и в наше время. Как отметил в своем докладе заместитель начальника Главного управления воспитательной работы Вооруженных Сил РФ контр-адмирал Юрий Феликсович Нуждин, из числа верующих военнослужащих 83% являются православными христианами, 6% мусульманами, 2% - буддистами, по 1% - баптистами, протестантами, католиками и иудеями, 3% относят себя к другим религиям и верованиям[87].

В Российской империи взаимоотношения между религиями решались законодательно. Православие было государственной религией. А остальные делились на терпимые и нетерпимые. К терпимым религиям относились традиционные религии, которые существовали в Российской империи. Это мусульмане, буддисты, иудеи, католики, лютеране, реформаторы, армяне-григореане.К нетерпимым религиям относились в основном секты, которые полностью запрещались.

История взаимоотношений между вероисповеданиями, как и многое другое в российских вооруженных силах, берет свое начало со времени царствования Петра I. Во времена Петра I в армии и на флоте значительно увеличился процент представители других христианских исповеданий и национальностей — особенно немцев и голландцев. В казачьих войсках служили мусульмане. Об этом говорит Указ от 17 декабря 1712 года, где при установлении жалования донским казакам указан и татарский мурза.[88] Согласно главе 9-й Воинского Устава 1716 г. предписывалось «Всем вообще к нашему Войску принадлежащим, несмотря на то, кто какой они есть веры или народа они суть, между собою христианскую любовь имети». То есть, сразу всякие несогласия на религиозной почве пресекались законодательно. Устав обязывал терпимо и бережно относиться к местным вероисповеданиям, как в районах дислокации, так и на территории противника. Статья 114 того же Устава гласила: «..священников, церковных служителей, детей, и иных, которые противления чинити не могут, нашим воинским людям не обижать и не оскорблять, и церквей больниц и школ весьма щадить и не касатися под жестоким телесным наказанием».

В вооруженных силах тех лет инославные были в основном среди высшего звена и еще меньше среди среднего командного звена. Нижние же чины, за редким исключением, являлись православными. Для инославных в доме начальника обороны Котлина вице-адмирала Корнелия Крюйса еще в 1708 году была устроена лютеранская церковь. Эта церковь служила местом собрания не только для лютеран, но и для голландских реформаторов. Не смотря на религиозные различия, они следовали указаниям лютеранского проповедника и держались лютеранских обрядов[89]. В 1726 году будучи уже полным адмиралом и вице-президентом Адмиралтейств-коллегии, Корнелий Крюйс хотел построить лютеранскую кирху, но болезнь и скорая кончина остановили его намерения[90].

В Петербурге для служивших на флоте англичан была построена англиканская церковь. Инославные и иноверческие церкви строились и в других пунктах базирования армии и флота, например в Кронштадте[91]. Некоторые из них строились непосредственно по инициативе военного и Морского ведомств.

Устав о полевой и кавалерийской службе 1797 года определял порядок следования военнослужащих на богослужение. В соответствии с 25-й главой этого Устава в воскресные и праздничные дни все христиане (и православные и не православные) должны были идти в церковь строем под руководством одного из офицеров. При подходе к православной церкви осуществлялось перестроение. Православные военнослужащие заходили в свою церковь, а католики и протестанта продолжали следовать строем в свои костел и кирху.

Следует заметить, что даже инославные военачальники заботились не только о своих единоверцах, но, имея государственное мышление, понимали важность укрепления православия. Например, главный командир Кронштадтского порта адмирал Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен, будучи лютеранином по вероисповеданию, 15 мая 1814 года ходатайствовал перед обер-прокурором Святейшего Синода Н.А. Протасовым о скорейшем освящении новой каменной церкви Успения Пресвятой Богородицы в городе Кронштадте: «Просим оказать зависящее с Вашей Стороны содействие о ускорении разрешением на освящение указанной церкви, чем изволите одолжить как меня, так и все общество здешних граждан»[92]. Мусульманин генерал Хан Нахичеванский на свои собственные средства построил для воинов в Красном Селе православную церковь. Было немало случаев, когда ктитором православной церкви избирался не православный офицер.

В 1828 г. Св. Синод утвердил новую инструкцию благочинным, через которых обер-священник управлял духовенством в войсках и на флотах[93]. Эта инструкция уполномочивала флотского благочинного разрешать присоединение желающих к православной церкви из евреев, магометан и язычников и совершать над ними таинство крещения на кораблях и в частях. Но учитывая, что присоединение к православию в те годы давало отдельные преимущества в служебных отношениях, а для отдельных народов даже освобождение от воинской службы,[94] инструкция обязывала приступать к этому не иначе, как по письменному предложению командира, испытав при этом бескорыстие и твердость обращения крещаемых ко Христу и наставив их в догматах православной веры и христианской жизни.

В бытность обер-священником армии и флота Василия Иоанновича Кутневича в военных портах на Черном и на Балтийском морях, в 1845 году были учреждены должности имамов. Они были учреждены в портах Кронштадте и Севастополе — по одному имаму и помощнику, а в прочих портах — по одному имаму, который избирался из нижних чинов с государственным жалованием. Причем православное духовенство поднимало вопрос, почему инославным платят больше, чем православным. То есть, финансирование шло совершенно разными путями, и часто инославные получали жалование больше.

Как уже отмечалось выше, в связи с военной реформой, проведенной во второй половине XIX века, была введена всесословная воинская повинность. Спектр призываемых с различным вероисповеданием лиц значительно расширился. Военная реформа потребовала более внимательного отношения к межрелигиозным отношениям.

Еще более этот вопрос стал актуальным после 1879 г., когда баптисты и штундисты добились принятия закона, который уровнял их права с инославными исповеданиями. Таким образом, юридически они стали терпимой религией. Баптисты стали проводить огромную пропаганду среди военнослужащих. Противодействие баптистской пропаганде лежало исключительно на плечах военного духовенства, которое имело помощь от государства лишь в том случае, если эта пропаганда шла явно вразрез с государственными законами.

Перед военным духовенством стояла сложная задача — не допустить, чтобы религиозные различия переросли в противоречия. Военнослужащим разных вероисповеданий говорилось буквально следующее: «.. все мы христиане, магометане, евреи вместе одновременно молимся Богу нашему, потому Господь Вседержитель, сотворивший небо, землю и все, что на земле, есть для нас единый, истинный Бог»[95]. И это были не просто декларации, такие принципиально важные установки были уставными нормами.

Священник должен был не допускать никаких споров о вере с иноверцами. Свод военных постановлений 1838 года гласил: «Полковые священники, отнюдь не должны вступать в прения о вере с людьми другого исповедания». В 1870 году в Гельсингфорсе издана книга благочинного штаба войск Финляндского военного округа протоиерея Павла Львова «Памятная книжка о правах и обязанностях армейского духовенства».
В частности, в главе 34 этого документа был специальный отдел, который назывался — «О предупреждении и пресечении преступлений против правил веротерпимости». И военное духовенство прикладывало все силы во все времена, чтобы не допустить в войсках конфликтов на религиозной почве, какого-либо ущемления прав и достоинства приверженцев других конфессий.

Во время Первой мировой войны, в связи с наличием в Вооруженных Силах представителей других религий, протопресвитер военного и морского духовенства Георгий Иванович Шавельский в циркуляре № 737 от 3 ноября 1914 г. обратился к православным военным священникам со следующим призывом: " .. Усердно прошу духовенство действующей армии избегать по возможности всяких религиозных споров и обличений иных вероисповеданий, а равным образом заодно следить, чтобы в походные и госпитальные библиотеки для воинских чинов не попадали брошюры и листки со встречающимися в них резкими выражениями по адресу католичества, протестантства и других исповеданий, так как подобные литературные произведения могут оскорбить религиозное чувство принадлежащих к этим исповеданиям и ожесточить их против Православной Церкви, а в воинских частях сеять пагубную для дела вражду. Подвизающееся на бранном поле духовенство имеет возможность подтверждать величие и правоту Православной Церкви не словом обличения, а делом христианского самоотверженного служения как православным, так и инославным, памятуя, что и последние проливают кровь за Веру, Царя и Отечество и что у нас с ними один Христос, одно Евангелие и одно крещение, и не упуская случая, чтобы послужить уврачеванию и их духовных и телесных ран"[96]. Говоря о необходимости душеспасительной работы среди инославных Шавельский указывал на условия проведения этой работы: 1). Пастырь не должен подражать примеру инославных пропагандистов, нередко хулящих и поносящих православную веру и Церковь. Во всяком христианском поведении, пусть и криво, и несовершенно, но все же чтится имя Христа Спасителя и проявляется религиозное чувство. 2). Насмешки, ругательства и издевательства не должны входить в приемы пастырской полемики. Они могут возмущать, оскорблять и ожесточать противника, но не убеждать и привлекать. 3).Пастырь должен избегать публичных споров и решаться на них только в крайней необходимости (1 Тим.6, 4 — 5; Тит.3, 9). 4). Прежде чем вступить в борьбу или защиту, пастырь должен тщательно изучить природу, приемы, методы противника и собрать материал, достаточный для предполагаемых действий. 5). Пастырю полезно признать всё доброе, что он заметит у своих противников и не бояться подражать доброму примеру. 6). Не полагаясь лишь на свои собственные силы, пастырь обязан привлечь к защите православной веры и наиболее просвещенных, идейных и одушевленных прихожан. 7). Пастырю необходимо всегда помнить, что лучший способ борьбы — это не словом и приказом, а делом и показом. Если пастырь верен Богу и своему делу, если он любит своих овец и спешит накормить голодную, перевязать израненную, отыскать заблудшую овцу своего стада, если он в своем суждении ищет не своей выгоды, а славы Божией и спасения вверенных ему душ, — тогда никакая пропаганда для его паствы не опасна[97].

Статья 92-я Устава внутренней службы гласила: «Хотя Православная вера господствующая, но иноверцы, инославцы пользуются повсеместно свободным отправлением их веры и богослужения по обрядам оной». В Морских Уставах 1901 и 1914 годов в 4-ом разделе: «О порядке службы на корабле», говорилось: «Иноверцы христианских исповеданий совершают общественные молитвы по правилам своей веры, с разрешения командира, в назначенном им месте, и по возможности одновременно с православным Богослужением. Во время продолжительных плаваний, они увольняются, по возможности, в свою церковь для молитвы и для говения»[98] (ст. 930). Статья 931 Морского Устава разрешала давать молиться мусульманам по пятницам, а евреям по субботам: «Если на корабле находятся мусульмане или евреи, им дозволяется читать общественные молитвы, по правилам своей веры и в назначенных командиром местах: мусульманам — по пятницам, а евреям — по субботам. Это разрешается им и в главные их праздники, на время которых они, по возможности, освобождаются от службы и увольняются на берег».[99] К уставам прилагались списки наиболее значимых праздников каждой веры и религии, не только христиан, мусульман и иудеев, но даже буддистов и караимов. В эти праздники представители этих исповеданий должны были освобождаться от несения воинских повинностей. Статья 388 Устава внутренней службы гласила: «Военнослужащие евреи, магометане и прочие не христиане, в дни совершаемого по их вере и обрядам особого богослужения, могут быть освобождаемы от служебных занятий и, по возможности, от нарядов в части. Расписание праздников смотри в Приложении». В эти дни командиры обязательно предоставляли иноверцам увольнение за пределы части для посещения своих храмов.

Таким образом, представителям терпимых религий, как христианских, так и иноверных, разрешалось совершать молитвы по правилам своей веры. Для этого командиры выделяли им определенное место и время. Организация проведения богослужений и молитв иноверцами закреплялась в организационных приказах по части или кораблю. При наличии в пункте дислокации части или корабля соответствующей церкви мечети или синагоги командиры по возможности, отпускали туда иноверцев для молитв. Кроме того, каждое исповедание имело право совершать свои большие религиозные праздники и в этот день быть свободными от несения своих обычных воинских повинностей.

Подобная благожелательность не распространялась на баптистов, которые были в то время самой известной и чуть ли не единственной сектой. Следует заметить что баптисты, как в те времена, так и в наше время в вопросах воинской службы и патриотизма в корне отличаются от баптистов Соединенных Штатов Америки и Западной Европы. Там баптисты являются явными патриотами своего государства и свято соблюдают все государственные законы. Многие президенты США были баптистами, что не мешало им быть верховными главнокомандующими вооруженных сил США и принимать решения о применении военной силы за пределами своей страны. У нас в России деятельность баптистов, а также многих других нетрадиционных конфессий (иеговистов, новоапостольцев, адвентистов седьмого дня и т. д.), традиционно направлена на дискредитацию воинской службы. Верные своей традиции выдергивать из общего контекста Священного Писания отдельные стихи сектанты умалчивают тот факт, что в ряде мест Нового Завета мы встречаем воинов, и нигде несение воинской службы не осуждается. Наиболее существенное значение имеет то место в Евангелии от Луки (7:1−10), в котором описывается исцеление Господом Иисусом Христом слуги римского сотника.

Циркуляр протопресвитера армии и флота Г. И. Шавельского № 2647 от 29 июля 1915 г. требовал от священников противодействовать баптистам и штундистам: «Распространению в районе военных действий среди христолюбивого Российского воинства столь вредной секты, представляющей собой, по свидетельству исследователей сектантского движения в России проповедь гуманизма, необходимо противопоставить должный отпор со стороны пастырей воинских частей. Усердно прошу военное духовенство принять все возможные меры к пресечению в войсках пропаганды сектантства и иметь неослабное попечение об ограждении наших воинов от этой зловредной пропаганды»[100]. О сектантстве Шавельский говорит как об агрессивной и вместе с тем опасной для Православной Церкви пропаганде. Если инославные — это уклонение от истинной Церкви, то сектантство — есть полное отпадение от Церкви. По инициативе протопресвитера в 1916 г. Главный штаб запретил баптистские собрания в Армии. Летом 1917 г., при Временном правительстве Шавельскому эту инициативу припомнили. Он был посажен в тюрьму. Одно из обвинений при этом было якобы ограничение им в армии и на флоте вероисповедных свобод.

Известен рапорт Командующего Балтийским флотом, Главнокомандующему 6-й армией: «За последнее время на некоторых судах наблюдаются признаки пропаганды религиозного вероучения так называемых евангельских христиан. Развиваемые ими тенденции под видом религиозных истин несут идею разлагающую воинский дух и извращающую понятие о присяге и долге». И дальше приводится следующий пример: «19 июня 1915 г. минный корабль „Слава“ был вызван на подмогу крейсерам. Когда на горизонте появились суда, и была пробита боевая тревога, пять нижних чинов не заняли своих мест по боевому расписанию и совершенно сознательно отказались выйти по тревоге, ссылаясь на то, что по своим религиозным убеждениям они являются евангельскими христианами». К счастью, в данном случае корабли оказались своими. На корабле каждый человек на счету, и отказ выполнять воинский долг в самый критический момент, являлся не только преступлением закона, но и нарушением библейской заповеди.

До 1905 г. К сектантам приравнивались и старообрядцы. «Инструкция благочинному» в статье 53 обязывала «Со всякою ревностью, но разбавленною благоразумием и кротостью Евангельскою, старание прилагать о обращении ко святой Церкви прибывающих в расколе, прочитывать им с толкованием на то сочиненные книги. Изъяснять им вред душевный, причиняемый отторжением от собора православных, и ожидать духовного плода со всяким благодушием и терпением. О чем прилагать старание, и приходским священникам при всяком случае подтверждать. Ежели кто из раскольников обратится, о таковом немедленно представлять»[101]. В 1905 г. был принят закон «О веротерпимости», в соответствии с которым, старообрядчество официально получило право на легальное существование. На основании этого закона военнослужащие-старообрядцы могли совершать богослужения по своим обрядам.

Постановление о военной службе евреев было утверждено еще 27 августа 1827 года. Военнослужащие евреи имели право исполнять обряды согласно своей вере, поскольку иудейская вера являлась терпимой. Разрешалось ходить в синагоги. Если в месте стоянки корабля не было синагоги, то позволялось собираться вместе «кучкой» для совершения своих молитвословий, треб и нужд. Если евреев более 300 человек, то в соответствии с 94-ым параграфом Армейского Устава для них мог быть определен раввин с жалованием от казны, что делалось по представлению от военного начальства.

В Росси была большая разница между понятиями еврей и иудей. Иудей — это еврей, который исповедует иудейскую веру. Они имели ограничения в правах. Иудеям запрещалось занимать в Русском государстве высшие государственные должности. Иудей не мог стать генералом или адмиралом. Их не рекомендовалось ставить на хозяйственные должности — типа каптерщик или баталер. Вызвано это было тем, что они не хотели служить, и пытались занять должности, связанные с финансами и хозяйством. Как отмечал Г. И. Шавельский, «евреи многими считались .. для строя непригодными»[102]. Это, пожалуй, единственный момент, где можно назвать некие ограничения по религиозной принадлежности. Те же евреи, которые честно исполняли свой воинский долг, никаких ограничений не испытывали. Военный дипломат А. А. Игнатьев в своих мемуарах вспоминает, как хоронили фельдфебеля — еврея по национальности, который около 30 лет прослужил в кавалергардском полку, добросовестно выполняя обязанности простого истопника: «..После речи раввина гроб старого кантониста подняли шесть бывших командиров полка, а на улице отдавал воинские почести почетный взвод под командой вахмистра — как равного по званию с покойным — при хоре полковых трубачей».[103] В дореволюционных армии и военном флоте России главным было — отношение к делу и лишь потом вероисповедание и национальность.

К началу XX века в портах и крупных гарнизонах, кроме православного духовенства, существовали военные священники других исповеданий. Это, прежде всего, католические капелланы, лютеранские проповедники, евангельские проповедники, мусульманские имамы и иудейские раввины, а впоследствии еще и старообрядческие священники. Они вводились там, где это было необходимо вследствие специфики контингента экипажей, частей и районов дислокации кораблей. В штабе флота и армии по штату полагался один имам, один раввин, один католический и один лютеранский капеллан. Надо сказать, что представители этих религий практически не соприкасались друг с другом. Каждый по своей церковной линии подчинялся своему непосредственному духовному начальству. Православные подчинялись протопресвитеру. Католики обычно находились в ведении административного декана на местах. Лютеране — адъюнктов. Мусульмане подчинялись своим мусульманским центрам. Раввины — своим раввинатам.

Военное православное духовенство относилось с чувством такта и должного уважения к представителям других вер. Поэтому вероисповедный вопрос в Русской Армии не стоял. Более того, военные священники даже вступали в некие прения с епархиальным духовенством по вопросам отпевания не православных христиан — католиков, лютеран, старообрядцев, а также о присоединении к православию униатов. Еще 24 августа 1797 г. Св. Синод издал указ в соответствии, с которым похороны иноверных, при отсутствии служителя их веры необходимо было сопровождать пением «Святый Боже». Это положение было закреплено и в Инструкции благочинным, утвержденной Св. Синодом в 1828 г. Поскольку человек отдал жизнь за православного Государя, за православное Отечество, то в случае отсутствия священнослужителя своей веры, он должен был быть похоронен по православным обычаям.

Если же кто-нибудь из инославных перед своей кончиной желал принять православие, то предписывалось присоединять их через возложение рук священнослужителя и исповедь, а кто не помазан миром, через миропомазание, удостоив святого причастия. Униаты же во время войны, как пишет Шавельский, негласно принимались в православие даже без совершения вышеуказанных таинств. Такие новообращенные погребались по всему чиноположению Православной Церкви[104].

Каждая религия имела право в войсках совершать службы и выполнять обряды, но не имела право вести миссионерскую деятельность, кроме Православной, как государственной религии. В 97-й статье сказано: «Но, сия вера порождается благодатью Господнею, поучением, кротостью и более всего добрыми примерами. Посему, господствующая Церковь не дозволяет себе ни малейших понудительных средств при обращении последователей иных исповеданий и вер к Православию и тем из них, кои приступить к нему не желают, отнюдь ничем не угрожать, поступая по образу проповеди апостольской».[105] То есть государством было установлено, что только исключительно добрым пастырским словом, только любовью, можно приводить человека к Православию. Статья 98-я определяла, что «никто без ведома и благословения епархиального Архиерея проповедовать иноверным православие да не дерзает».[106]

Особые предписания давались католикам по поводу запрещения им заниматься миссионерской деятельностью (прозелитизмом). Связано это было с тем, что католики всегда использовали любой шанс, чтобы перетянуть православных в лоно католичества.

Уния много зла натворила в Западной Украине. Не смотря на это во время Первой мировой войны миссионерская деятельность со стороны православных священников была запрещена на оккупированных землях. Первоначально, назначенный управляющим церковными делами на этих территориях архиепископ Волынский и Житомирский Евлогий (Георгиевский) по утверждению Шавельского взялся рьяно обращать униатов в православие (хотя сам Евлогий в своих воспоминаниях это отрицает). В ответ австрийские власти стали притеснять православных на своей территории. Протопресвитер Георгий Шавельский обратился к Николаю II приостановить миссионерскую деятельность архиепископа Евлогий и добился передачи дел галицких униатов в свое ведомство.[107] Помощником о. Георгию на правах главного священника фронта был назначен профессор Киевской Духовной академии, доктор церковной истории, протоиерей Ф.И. Пастов. В записке, составленной по поводу церковной деятельности в районах Галиции и Буковине, занятых русскими войсками, Шавельский подчеркивал о необходимости идти на встречу нуждам униатам, об исключении принятия от них вознаграждений за требы. И никогда в своих циркулярах он не говорил о необходимости проведения работы по воссоединению их с православными.[108] К концу 1916 года около 50 православных священников служили в униацких приходах, руководствуясь инструкциями Шавельского.

В обязанность священника входила проповедь Евангелия. Проповедь в основном строилась в отношении тех, которые не входили в число так называемых терпимых вер. Поэтому во многих частях и кораблях священники строили миссионерскую работу направленную, прежде всего на язычников, идолопоклонников, на штундистов, баптистов, других сектантов, и так далее. Надо сказать, что священники именно в Армии и на Флоте приводили очень многих к христианской вере из числа таковых людей. Хотя в отношении терпимых вер была очень четкая граница. Штатное, профессиональное корабельное духовенство подходило к этому вопросу с большим чувством ответственности и доброжелательности к другим вероисповеданиям.

История не знает ни одного факта, когда какие-нибудь конфликты в русской Армии или Флоте возникали на религиозной почве. И во время войны с Японией и в войне с Германией успешно сотрудничали и православный батюшка, и мулла, и раввин. Г. И. Шавельский в своих «Воспоминаниях» рассказывает, как в ноябре 1914 г. в Кишиневе по инициативе архиепископа Платона было создано Трудовое православное братство портных. Целью братства было шитье теплой одежды для воинов. В братство входили портные православные монахи и городские портные. Причем, как отмечает Шавельский, почти все входящие в братство городские портные были евреями[109].

Священник своим поведением сам должен был быть добрым примером для экипажа, и поэтому к флотским священникам предъявлялись большие требования. Образованность, аккуратность, трезвый образ жизни — все это должно было быть продолжением пастырской проповеди. К большому сожалению, в начале XX века далеко не все военные священники отвечали этим требованиям.

Большое значение в нравственном, духовном и патриотическом воспитании военнослужащих по праву занимали библиотеки при корабельных церквах. Для матросов, умеющих читать, священник предлагал разнообразную литературу. На иеромонахе лежала обязанность пополнять и содержать эту библиотеку. Перед дальним походом из корабельной кассы выделялась определенная сумма денег на покупку литературы, часть этих денег шла на приобретение книг духовного содержания и церковных нот. Духовная библиотека на корабле располагалась в каюте священника, а он выполнял должность ее библиотекаря. Это способствовало более тесному контакту его с командой. Приходя за книгой, матрос мог получить от священника совет, что лучше прочитать, или ответ на возникший вопрос. Состав духовной библиотеки был обширен. Здесь были Св. Писание Ветхого и Нового Завета, богослужебные книги, богословская литература, ноты, разнообразные христианские журналы, такие как «Вестник военного и морского духовенства», «Офицерская жизнь», «Страж» и простые художественные рассказы на религиозные темы.[110]

Как отмечает В.М. Котков, большое внимание распространению книг религиозно-нравственного содержания уделяли обер-священник армии и флота В.И. Кутневич и обер-священник главного штаба, гвардейского и гренадерского корпусов В.Б. Бажанов. Бажанов заботился о распространении грамотности среди гвардейцев. Циркуляром от 10 декабря 1859 года за № 1789 он предписал всем подчиненным ему священникам, чтобы «они озаботились устройством библиотек .., приобретали для оных библиотек религиозно-нравственные книги на церковные суммы и давали таковыя книги для чтения нижним чинам».[111] Должное внимание развитию духовного просвещения уделял и протопресвитер А. А. Желобовский.

В 1822 году, когда Черноморским флотом командовал адмирал Алексей Самуилович Грейг, по инициативе лейтенанта В. И. Мелихова в Севастополе была основана офицерская морская библиотека. Фонды ее в значительной степени составляли богословские книги. Решительные меры по улучшению работы библиотеки принял адмирал Лазарев, вступив в командование Черноморским флотом 31 декабря 1834 года. К этому времени в ней находилось уже около 3000 экземпляров разных книг. Библиотека управлялась комитетом, состоявшим из 6 директоров, избиравшихся ежегодно баллотировкой преимущественно из капитанов 1 ранга. В 1834 году ее старшим директором был избран капитан 1 ранга Папахристо — командир 30-го флотского экипажа и корабля «Императрица Мария».[112]

Благодаря инициативе и заботам Михаила Петровича Лазарева в течение 1846 — 1850 годов было построено новое здание библиотеки. В ее управлении и в комплектовании книжного фонда активно участвовали Корнилов, Нахимов, Истомин и другие передовые офицеры флота.[113] С 1851 года директором Севастопольской библиотеки был Захар Андреевич Аркас. Он же перед осадой Севастополя вывез ее в Николаев.[114]

В 1911 году по распоряжению протопресвитера военного и морского духовенства Георгия Ивановича Шавельского в Петербурге была организована Комиссия из столичных военных пастырей для составления каталога книг и периодических изданий для церковных библиотек.[115]
В «Вестнике военного и морского духовенства» были оглашены семь вопросов к военным священникам на местах, касающихся желательного состава библиотек, степени интереса, проявляемого в среде офицерства и нижних воинских чинов к чтению книг религиозно-нравственного содержания. Анализируя получены ответы, а также каталоги из нескольких наиболее известных издательств, Комиссия выработала план составления «нормального» каталога. Результаты этой работы были опубликованы в Петербурге в 1913 году и представили, по сути, библиографическую модель фонда для военно-церковных библиотек.[116]

Но, имея даже фундаментальную библиотеку, священники часто устраивали на судах небольшие передвижные библиотечки. В определенном месте на корабле, чаще всего у корабельного образа, священник клал несколько христианских журналов и небольшие брошюры, например: «Афонский листок», «Троицкий листок», «Троицкие книжки», «Просветительные листки для народа и войск», «О сущности сектантства», «Молитва перед сражением» и др.[117] Это позволяло матросам в перерывах между вахтами, когда есть свободное время, почитать душеполезную литературу. Г. Шавельский писал, что во время Русско-японской войны «книжки брались нарасхват и читались не только нижними чинами, но и офицерами с захватывающим интересом. ..Эти библиотечки принесли огромную пользу».[118]

Конечно, библиотеки были рассчитаны на умеющих читать. Для неграмотных, помимо вечернего религиозно-нравственного чтения, священник проводил дополнительно уроки Закона Божия. В соответствии со статьей 425 Морского устава к концу службы все неграмотные матросы должны были быть обучены грамоте офицерами. Пока обучение начиналось, священник в устной форме преподавал обучающимся Закон Божий, Катехизис, Библейскую историю, приобщая к церковному пению. К концу службы, кроме приобретения грамотности, матрос получал знания и в вопросах веры. Уходя домой, каждый член команды уносил с собой книгу Св. Писания, которую он мог сам читать и понимать.

Главной задачей армейского и флотского духовенства являлось укрепление духа солдат и матросов. И здесь немалую роль играл личный пример военного духовенства

Флотское духовенство несло бремя всех войн выпавших на долю нашего Отечества и им написано немало ярких страниц в историю Российского военного флота. Имена многих флотских священников были овеяны славой героев. Военные пастыри примером мужества подавали высокий образец самоотвержения, непоколебимой веры в Божью помощь окружающим. Геройским подвигам армейского и флотского духовенства посвящено немало исследований и написано немало книг.

Во время второй войны с Турцией (с 1787 по 1791 год) проявил себя иеромонах Иоасаф, который исполнял обязанности обер-иеромонаха Средиземноморской эскадры после смерти штатного обер-иеромонаха Никодима. За самоотверженное исполнение своего долга иеромонах Иоасаф, по возвращении с флота, был награжден императрицей Екатериной II наперсным крестом.[119]

Количество священнослужителей — участников Крымской войны 1853 — 1956 годов достигало двухсот.

Из всех священнослужителей, участвовавших в Крымской войне
150 были награждены различными наградами. Двое были награждены офицерским крестом св. Великомученика Георгия Победоносца 4-ой степени, 58 — золотым крестом на Георгиевской ленте, 5 человек золотым наперсным крестом из Кабинета Его Императорского Величества, 29 — золотым наперсным крестом Святейшего Синода, 8 человек орденами св. Владимира 3-ей и 4-ой степени, 17 человек орденом св. Анны 2-ой степени, 38 священников орденом св. Анны 3-ей степени. Семьдесят четыре человека были награждены духовными наградами: набедренниками, скуфьями и камилавками, серебряными и бронзовыми медалями. Кроме того, за защиту Севастополя получили серебряные медали 3 диакона и 4 псаломщика.[120] Среди награжденных было немало флотских священнослужителей.

В русско-турецкую войну 1877 ? 1878 годов получили золотой крест на Георгиевской ленте 33 священника, ордена святого Владимира 3-й и 4-й степени с мечами? 19 человек, святой Анны 2-й степени? 16 человек и святой Анны 3-й степени? 45 человек.

Во время русско-японской войны военными и флотскими священниками также совершено немало подвигов.

Многие помнят имя командира крейсера «Варяг» — капитана 1 ранга Всеволода Федоровича Руднева. Сегодня мы знаем и его однофамильца — корабельного священника этого же корабля — Михаила Руднева. Руднев-священник под артиллерийским огнем японцев, «подвергая ежеминутно во время жестокого боя жизнь свою опасности, .. бестрепетно ходил по палубе корабля, залитой кровью, заваленной ранеными и искалеченными трупами убитых, напутствуя умирающих, утешая страждущих и воодушевляя сражавшихся. Самым деятельным образом помогал он в уходе за ранеными».[121] Наряду с проявившими себя офицерами корабля он был награжден орденом «Георгия» IV степени.

Так же действовали во время боя корабельный священник крейсера «Аскольд» иеромонах о. Порфирий[122], священник крейсера «Россия»
о. Феодосий Станкевич, священник крейсера «Громобой» о. Георгий Федоров, воодушевлявшие матросов.[123]

1 августа 1904 года, рано утром, русская эскадра, в составе трех крейсеров ­ «Россия», «Громобой» и «Рюрик» завязала бой с превосходящими силами противника. Хотя русские моряки сражались самоотверженно, но силы были не равны. Более всех русских кораблей пострадал крейсер «Рюрик».

Во время сражения бесстрашно выполнял свой долг священник крейсера «Рюрик» — иеромонах Алексий Оконещников. Он вспоминает: «Я начал было исповедовать раненых, причащать их не представлялось возможности. Всюду было тесно, я боялся пролить Св. Дары. Скоро пришлось отложить и исповедание. Я спустился в лазарет, наполнил карманы подрясника бинтами и стал ходить по верхней палубе и батарейной палубам и делал перевязки. .. Я перевязывал раненых, в это время начался пожар, мы с лейтенантом стали тушить его и потушили. .. Говорят, осталась только одна кормовая пушка. Я побежал туда и увидел 5- 6 человек матросов: схватил снаряд, понес к пушке, а матросы стреляли из нее. Корабль постепенно погружался. Я исповедовал людей группами, перебегая от одной к другой».[124]

Пастырей, совершивших подвиги во время русско-японской войны, было множество. Деятельность священнослужителей на кораблях флота во время боев в годы русско-японской войны высоко оценивалась и их непосредственными боевыми командирами. К примеру, командир крейсера «Олег» капитан 1-го ранга Л. Ф. Добротворский, вспоминая Цусимское сражение 14 мая 1905 года, особо отмечал заслуги корабельного иеромонаха Порфирия, «своим бесстрашием и полным равнодушием к опасности» подававшим «пример самоотвержения и честного выполнения христианского долга. За все время боя, — писал Добротворский, — он был повсюду в самых опасных местах. Обходя палубу и спускаясь неоднократно в перевязочный пункт, он всюду успевал принести пользу, где словом, а где и делом».[125]

Геройски вел себя во время боя в Цусимском проливе священник крейсера «Светлана» иеромонах Феодор (Хандалеев). Во время пожара он «от начала до конца выстоял на брандспойте».[126]

Иеромонах Пожарского Успенского монастыря Никодим, являвшийся священником на броненосце «Победа», во время подрыва корабля на мине организовал заводку пластыря на пробоину[127]. В дальнейшем, когда вблизи Порт-Артура 24 ноября 1904 года броненосец был японцами потоплен, он два дня подряд нырял на глубину, пока не достал Антиминс и сундучок со священными сосудами[128].

Вот еще несколько имен отличившихся во время войны священников. Иеромонах Никаноровой пустыни Гавриил с крейсера «Диана» награжден наперсным крестом на Георгиевской ленте за отлично-усердное исполнение пастырских обязанностей.[129] Золотым наперсным крестом на Георгиевской ленте награжден иеромонах Иона за отлично-усердное исполнение пастырского служения на броненосце «Адмирал Ушаков».[130] Иеромонах Герасим с погибшего в Цусимском бою броненосца «Сисой Великий» за отлично-усердное исполнение пастырского служения награжден золотым наперсным крестом на Георгиевской ленте.[131] Священник крейсера 1-го ранга «Дмитрий Донской» Петр Никитич Добровольский награжден скуфьей и золотым крестом на Георгиевской ленте.

Таких же наград удостоились: иеромонах Герман с броненосца «Севастополь»[132], иеромонах Никодим с броненосца «Победа», иеромонах Виталий с крейсера «Адмирал Нахимов», священник Квантунского флотского экипажа Димитрий Нещеретов, священник крейсера «Паллада» Николай Исидоров.

Высокой награды Императора был удостоен иеромонах крейсера «Богатырь». За отлично-усердную службу он был награжден орденом Св. Анны 3-й степени.[133] Священник корабля «Синоп» Куньев Анатолий Георгиевич награжден орденами: св. Владимира 4-й степени с мечами и св. Анны 3-й степени с мечами и камилавкой. Священник Квантунского флотского экипажаНещеретовДмитрий Ефимович Награжден орденом св. Анны 3-й степени с мечами и бантом, Крестом на Георгиевской ленте и камилавкой. Все упомянутые флотские священники отличились мужеством во время боя, бесстрашно исполняя свой пастырский долг (ПРИЛОЖЕНИЕ XIV).

Исключительно важным признавался личный пример священника Первой мировой войны.По неполным даннымза подвиги совершенные во время боевых действий в период с 1914 по 1917 годы 227 военных священников были награждены золотыми наперсными крестами на георгиевской ленте, 85 — орденом Св. Владимира 3-й степени с мечами, 203 — орденом Св. Владимира 4-й степени с мечами, 304 — орденом Св. Анны 2-й степени с мечами, 239 — орденом Св. Анны 3-й степени с мечами. Кавалерами ордена Св. Георгия 4-й степени стало 14 человек в то время как за все довоенное время этим орденом было награждено всего 4 священника.[134] В войне погибло более 30 священников, ранено и контужено более 400. Более 100 священников попали в плен, но и там они продолжали исполнять свои обязанности.Как пишет Г. Шавельский, «пленение священника свидетельствует, что он находился на своем посту, а не пробавлялся в тылу, где не угрожает опасность».[135]

Личное участие флотских и армейских священников в боевых действиях поднимало их авторитет и оказывало значительное воздействие на моральный дух христолюбивого воинства.

Две войны в последние годы существования флотского духовенства обогатили его историю многими славными именами пастырей-героев. Память о них должна жить в сердцах благодарных потомков и служить примером для будущих священников, так как подвиги пастырей-героев являются зримым примером слов Христа: «Пастырь добрый душу свою полагает за овцы своя» (Ин. 10, 11).

Священники не брали в руки оружие и не участвовали в уничтожении врага. Однако многие из них показали себя не просто смелыми пастырями, но и тонкими психологами, в самых экстремальных ситуациях находившими нужные слова и оказывавшими поддержку шедшим на верную смерть воинам.

Таким образом, в Российских вооруженных силах сложилась система воспитательной работы, включавшая в себя два взаимодополнявших звена:

1. Командиры и штабы, занимавшиеся вопросами «умственного» и физического воспитания;

2. Институт военного духовенства, отвечавший за духовно-нравственное воспитание.

Деятельность их была подчинена единой государственной идеологии, выражавшейся в девизе: «За Веру, Царя и Отечество». Однако взаимоотношения между этими двумя звеньями складывались не всегда гармоничные, о чем будет сказано в следующем параграфе.

Главными целями системы воспитания были:

в мирное время — духовно-нравственное и патриотическое воспитание моряков, формирование необходимых морально-боевых качеств в целях подготовки офицеров и нижних чинов к выполнению задач мирного и военного времени;

в военное время — поддержание морального состояния и боевого духа частей и подразделений на уровне, обеспечивающем победу над противником.

Религиозно-нравственное обучение и воспитание военнослужащих должно было проводиться всеми категориями начальствующего состава Русской армии и флота.

В целом штатно-должностная структура военного духовенства позволяла проводить в войсках и на кораблях идейно-нравственное воспитание военнослужащих, изучать и оперативно воздействовать на политико-моральное состояние войск. В деятельности морских пастырей наряду с богослужебной деятельностью доминирующей задачей было религиозно-нравственное воспитание личного состава флота, основная цель которого — формирование истинно христианского мировоззрения, высоконравственных качеств воина.

Военное духовенство, делящее с армией и флотом все тяготы воинской службы, немало содействовало патриотическому воспитанию всех категорий военнослужащих, укрепления у них преданности долгу службы.

Каждый матрос или солдат имел возможность расти духовно.

О результативности системы воспитания свидетельствовали многочисленные примеры непоколебимой стойкости и героизма явленные русскими моряками в ходе славных морских сражений Русского флота.

В своей деятельности, армейские и флотские священники в военное время проявляли немалую доблесть, словом и личным примером поддерживая дух войск в самые трудные моменты боя. Всю свою деятельность они старались направлять на формирование у военнослужащих чувства патриотизма, национального единства и уверенности в победе.

К сожалению, в наши дни находятся люди, подвергающие сомнению многочисленные подвиги, совершенные российскими моряками (см. книгу Доценко В. Д. «Мифы и легенды Российского флота». СПб.: ООО Издательство «Полигон», 2002.).

Приведенные в данном параграфе факты не являются попыткой создать идеальное представление о деятельности военного и морского духовенства. Существуют не только положительные свидетельства и отзывы. В деятельности военных священников было немало недостатков, ошибок и нерешенных проблем. Общее падение благочестия в государстве не давало ожидаемых результатов от деятельности военного и морского духовенства. Как отметил в своей статье «Военное духовенство и развал армии в 1917 году» А.А. Кострюков, «Только сопоставив все имеющиеся факты мы сможем приблизиться к ответу на вопрос о том почему „христолюбивое воинство“ всего за несколько месяцев 1917 года не только лишилось эпитета „христолюбивое“, но и перестало быть воинством как таковым, и почему военное духовенство не смогло воспрепятствовать этому».[136]