Многоуважаемая госпожа Кривова!
Я давний читатель «Русской мысли». Сейчас по образу своих занятий — специалист в области компьтерных технологий. Мне небезразлична судьба нашего общества, в котором так и не появились по-настоящему свободные СМИ. В большой степени Россия по-прежнему остается страной, мучающейся духом тоталитаризма. Слово правды всегда было одним из немногих средств излечения от этого яда. Даже в условиях «железного занавеса» оно смогло звучать для наших сограждан, в частности благодаря и «Русской мысли». Ваша газета была передатчиком опыта нормальной жизни, а ее лицо определялось именами Сахарова, Солженицына, Александра Гинзбурга и других замечательных личностей, которые здесь печатались.
Но в последнее время удручают материалы, появляющиеся в религиозном отделе «Русской мысли». Если раньше, в подсоветские годы, там можно было встретить опыт людей, стремящихся найти истину, то сейчас страницы этого отдела поражают отсутствием живой боли о судьбах Церкви. Статья Александра Кырлежева, посвященная биографии еп. Варнавы (Беляева), написанной Павлом Проценко («РМ» N4342), в чем-то напоминает статьи из газеты «Правда», где «отщепенцами» именовали неординарных людей, отличавшихся от толпы. Личность еп. Варнавы, писателя, юродивого, исповедника веры, епископа, фотографа, аскета, критика и одновременно хранителя культуры, даже в контексте нашего ХХ века поражает своей неординарностью и яркостью. Для Кырлежева в поразительном жизненном пути епископа главное одно: почему Варнава «отказался вернуться к церковному служению в послевоенный период»? Иными словами, почему епископ не согласился сотрудничать с советской властью ради благополучия Церкви? Тем самым вместо попытки понять личность одного из тех легендарных людей, благодаря которым Русская Православная Церковь выстрадала опыт, столь необходимый современным поколениям россиян, Кырлежев возвращает нас к избитым спорам о «сергианстве» и «несергианстве», к советской политкорректности.
Почему епископ Варнава оказался «нелояльным» к советской церковной иерархии? Кырлежев отстаивает очень распространенную, я бы сказал, господствующую в нынешних СМИ точку зрения. А именно: советской власти боялись и ей служили все (по крайней мере все, кто выжил). А кто не боялся и не служил, тот или был грешен, или просто ошибался. Но это циничный взгляд. Город, в котором нет ни одного праведника, заслуживает участи Содома и Гоморры. Поэтому задача религиозного писателя отыскать в любом времени (а в данном случае — в советском) человека, выжившего духовно. Кырлежев (вместе с множеством себе подобных) старательно доказывает, что таких не было. То есть были, туманно ссылается он, некие епископы-исповедники, «которые прошли гораздо более тяжелые испытания тюрьмой и ссылкой (оборот и сравнение удивительные! — М.К.), но заняли архиерейские кафедры, когда это стало возможным и необходимым». Из публикаций на эту тему можно узнать, что таких «епископов-исповедников» была горстка и всех их ждала печальная участь, расплата за тесный контакт с государством, преследующим Церковь. Знаменитый архиеп. Лука (Войно-Ясенецкий) успокаивал свою совесть державным патриотизмом, поклонением «вождю» Сталину и в конце концов был отправлен на покой; архиеп. Вениамин (Новицкий) уже в 60-е годы пытался поднять голос против подавления церковной свободы и был сломлен, жил в постоянном страхе; еп. Афанасий (Сахаров) ни на один день не был допущен к своей пастве, находясь за штатом и под негласным надзором. Список можно продолжить.
Кырлежев гордится мыслью о неодолимости Церкви адскими вратами и забывает знаменитые слова: «Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить ее вон на попрание людям». Не говорит ли поведение РПЦ в перестроечный период о потере ею силы? Не превратил ли российскую Церковь многолетний коллаборационизм ее иерархии в ничтожный и жалкий государственный винтик, что во всем безобразии открылось именно «после опыта гонений» и в «посткоммунистическую» эпоху?
Книга, написанная П. Проценко, дает основание для серьезного, интересного разговора о судьбах России и Церкви, но автор статьи о биографии епископа Варнавы озабочен отстаиванием чистоты идеологических риз. Создается впечатление, что он биографию и не прочел толком, а уж тем более труды самого епископа. Иначе трудно объяснить заключение Кырлежева о «случайности» епископского служения Варнавы. Хотя если сводить это служение к административной работе, то такую логику можно понять. Ведь наших архиереев от прочих православных отличает только «административный ресурс». Трудно объяснить и старательные попытки Кырлежева вместить епископа Варнаву в «путь отречения — от „мира“, от культуры, от проблем церковной организации и церковного действия в обществе». Епископа, следившего за всеми событиями в науке, культуре и обществе, постоянно размышлявшего о путях и особенностях спасения в современном мире, о том, как помочь людям, особенно молодежи, прийти в Церковь, о формах церковной жизни в атеистическом государстве… А. Кырлежев не мог не знать этого, если бы его в самом деле интересовала биография епископа Варнавы. Но если автора статьи не интересует предмет, то зачем (или по чьему заказу) он пишет статью? И почему именно такую статью публикует «Русская мысль»?
«Жизнь и подвиги» епископа Варнавы насыщены современной церковной и общественной проблематикой, в значительной своей части сегодня замалчиваемой. Очень печально, что «Русская мысль» присоединяется к тем СМИ, которые стараются заболтать правду об опыте нашей недавней трагической истории, превратить ее в серые рассуждения по поводу «ошибок» тех, кто делом участвовал в сопротивлении тоталитаризму. Неужели в этой позиции заключается «новое лицо» старейшей либеральной газеты русского зарубежья?
С уважением и надеждой на публикацию этого письма, Михаил Кривчиков
Ответ Александра Кырлежева публикуется в этом же номере «РМ».
Москва
