Оглавление

II. Православные традиции Российского флота

§ 2.1 Православных традиции и их значение в деле воспитания воинов

Известно, что в русском флоте издавна особое внимание уделялось традициям. «Традиция, — говорил адмирал Бубнов, — показывает нам, как мы должны исполнять свой долг перед Родиной, вызывает к жизни в нашей психологии боязнь покрыть себя позором в случае, если мы не сумеем быть достойными этих традиций — свидетелей былой доблести наших славных предков».[1]

Главные традиции зародились еще в петровском флоте.
По сохранившимся традициям судили о достоинстве воинских частей или кораблей. Они передавались из поколения в поколение и чтились, как священные заветы доблестных предков. С развитием флота возникали новые традиции. Ведущие российские флотоводцы уделяли большое внимание развитию и укреплению традиций. Они призывали беречь собственные национальные традиции и не переносить бездумно чужих правил и представлений.

Всем известны суворовские призывы: «Вперед, с нами Бог», «Всякое дело начинай с благословения Божьего», «Без молитвы оружия не обнажай», «Бог нас водит. Он наш генерал». В нашей морской (также как и вообще военной) истории всегда все сверхъестественное приписывалось воле Божьей. И это не просто традиция, это — беззаветная вера в Бога. Примеров здесь можно привести немало.

Так, оповещая о взятии Азова, Петр I писал: «Ныне со святым Павлом радуйтесь всегда, о Господе, и паки реку, радуйтесь».[2]

Запись в шканечном (вахтенном) журнале корабля «Три иерарха» перед Архипелажской экспедицией начинается словами: «1769 года июля 17 дня, при помощи Божиейначат сей журнал корабля „Трех иерархов“ под командою бригадира флота капитана Самойлы Карловича Грейга …».[3] После Чесменской победы 26 июня 1770 года Г. А. Спиридов сообщал исполняющему обязанности президента Адмиралтейств-коллегии И.Г.Чернышеву: «Слава Господу Богу и честь Российскому флоту! В ночь с 25-го на 26-е флот турецкий атаковали, разбили, разгромили, подожгли, в небо пустили и в пепел превратили. Ныне в Архипелаге всем пребываем Силою Господствующей..».[4]

Князь Потемкин, напутствуя контр-адмирала Федора Федоровича Ушакова, в 1790 году перед Керченским сражением писал: «Молитесь Богу! Он нам поможет, положитесь на Него. Ободрите команду и произведите в ней желание к сражению. Милость Божия с вами!»[5] Каждое важное дело адмирал Федор Федорович Ушаков начинал с молитвы и причастившись в храме Святых Таинств. Перед боем он напутствовал своих моряков: «Идя в бой, читайте 26, 50 и 90 псалмы и вас не возьмет ни пуля, ни сабля!». [6] В своих приказах и распоряжениях по наиболее важным вопросам боевой деятельности флота Ф. Ф. Ушаков непременно обращался к упованию на Господа и его милость. Донося о своей победе над турецким флотом под командованием капитан-паши Саит-Али возле мыса Калиакрия 31 июля 1791 года, Ушаков писал: «При такой, дарованной от Всевышнего, совершенной победе, несомненно, надеялись мы несколько кораблей взять в плен ..».[7] Во время нахождения эскадры русских кораблей в Константинополе в 1798 году Федор Федорович Ушаков вместе с чрезвычайным и полномочным послом России в Турции Василием Степановичем Тамарой нанес визит константинопольскому патриарху Георгию V. Только после благословения патриарха великий флотоводец начал освобождение греческих островов от французских оккупантов.[8] Для православных людей нет сомнений в том, что именно в уповании на волю Божию и состоит феномен всех побед Ушакова.

Победу в войне 1812 года как простой русский народ, так и высшие эшелоны власти приписывали исключительно силе Божией. «Не нам, не нам, а Имени Твоему», — было выбито на медали, посвященной победе над Наполеоном.

В воззвании Корнилова к морякам 11 сентября 1852 года звучали такие слова: «Москва горела, а Русь от этого не погибла! Напротив, встала еще сильнее. Бог милостив! Конечно, Он и теперь готовит ему народу русскому такую же участь. Итак, помолимся Господу и не допустим врага сильного покорить себя!».[9] Свой последний приказ, отданный 3 октября 1852 года, он заканчивал словами: «Да благословит нас русский Бог! Ура! Помни каждый, что для успеха надо думать не о себе, а о товарище».[10] Перед смертью Корнилов молился Богу, но не о своей жизни, а о судьбе Отечества: «Благослови, Господи, Россию и государя, спаси Севастополь и флот».[11]

П. П. Яковлев в своей работе сравнивает в этом отношении двух вождей — Наполеона и Петра I: «Просматривая некоторые приказы Наполеона, объявленные им в различные войны, мы видим, что ему приходилось влиять, главным образом, на славолюбие французов, на лавры побед. в приказах его встречаются указания на необходимость „отмстить за обиды“; читаем также в его воззваниях „час мщения пробил“».[12] «В приказах и воззваниях Наполеона, особенно в первой половине его деятельности, указаний на религию почти не встречается .. В этом отношении русские войска, более глубоко чтящие христианские заветы, стоят особняком. Не нося в своей душе мести врагу, угнетения и эксплуатации других народов и руководясь в глубине души высокими заветами Христа, часто бессознательно, — русский православный человек и солдат доступны воздействию именно на почве христианских идеалов. Блестящим образчиком только что сказанного может служить незабвенный приказ Петра Великого перед Полтавским боем: „Воины, пришел час, который решит судьбу отечества. Вы не должны помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за отечество, за православную нашу Веру и Церковь ..“».[13]

Упование на Бога являлась основой всех флотских традиций. На нем зиждилась традиция стойкой борьбы с иноземными захватчиками, традиция веры в предназначение служить народу православному, традиция мужества, стойкости, практической сметки, умелости, веры в командира.

С древних времен существует традиция самым почетным местом на корабле считать часть верхней палубы от грот-мачты до бизань-мачты, которая называется шканцы. Связано это с тем, что именно здесь располагались божницы икон Богоматери и других святых. Следует сразу заметить, что иконы являлись самой важной, самой почитаемой святыней корабля. Если корабль терпел крушение, то иконы спасались в первую очередь.

При входе на шканцы все моряки от матроса до адмирала обязаны были снимать головной убор. Позднее снятие головного убора заменило отдание чести путем кратковременного прикосновения к козырьку фуражки, обозначавшее готовность снять головной убор.

На русских военных кораблях шканцы были местом, где совершалось богослужение, где собиралась команда для чтения Морского устава. На шканцах читались приказы, выносились приговоры суда. Получить выговор с вызовом на шканцы считалось более серьезным наказанием, чем быть посаженным под арест. На шканцах было определено место для вахтенного начальника. «Вахтенный журнал» в те годы назывался «Шканечным журналом». На кораблях, которые имели две или одну мачту шканцы определялись приказом.

С началом кампании русского военного корабля первым приказом командира был приказ, строго определяющий шканцы. Причем, если шканцы признавались святым местом, то правые шканцы считались святая святых. На них без служебной необходимости никто не имел права появляться кроме командира корабля.[14] В наше время эта традиция частично сохранилась в ограничении передвижения личного состава корабля по правому шкафуту.

Существует на флоте традиция «бить склянки». История ее следующая: В старину время в море отсчитывалось по песочным часам. Эти часы назывались — «склянка». На вахте у таких часов стоял юнга. Всякий раз, когда проходило полчаса, он переворачивал склянку, ударял в корабельную рынду, бежал по палубе и громко кричал: «Один час прошел, в два поворота больше пройдет, если будет Господня воля. Помолимся Богу дать нам хороший поход и Ей, Матери Божией, Защитнице нашей, уберечь нас от откачивания воды помпами и других несчастий. Вперед — Агой». Вахта на носу повторяла то, что он сказал, и приказывала ему прочесть «Отче наш».[15]

Еще в Петровское время зародился добрый обычай собирать в церквах пожертвования на создание флота, он просуществовал до самой революции. Здесь нельзя не упомянуть Воронежского святителя Митрофана, который известен своим благочестием и святою жизнью, за что причтен Русской Православной Церковью к лику святых. Св. Митрофан поддерживал Петра I в трудном деле создания флота и убеждал народ помогать царю всеми силами. Однажды он принес государю 6000 рублей на войну против неверных. И позже святитель Митрофан не раз присылал царю деньги, приписывая: «На ратных». За это государь любил его. Когда святитель Митрофан преставился, Петр вместе с другими сам нес его гроб и опустил в могилу.[16] Во времена Петра I жертвовал деньги на создание флота
и митрополит Новгородский Иов.[17]

Во время Средиземноморской экспедиции эскадры русских кораблей греческие священники с острова Хиос, — братья Дмитрий, Афанасий и Степан Гунаропуло пожертвовали четыре небольших судна. Эти суда использовались в Чесменском сражении в качестве брандеров. Следует заметить, что многие из потомков братьев Гунаропуло были офицерами Русского флота.[18]

С самых первых дней русско-японской войны первенствующий член Св. Синода митрополит С.-Петербургский Антоний (Вадковский) отдал распоряжение о проведении во всех церквях столичной епархии дни, после литургии, специального коленопреклоненного молебствия «о даровании российскому воинству победы, и одоления над врагом на все время военных действий на Дальнем Востоке, и с возглашением после молебна многолетия императору и всему царствующему Дому, вечной памяти всем православным воинам, погибшим на поле брани».[19]

«Идеологическая» составляющая войны прекрасно понималась и командованием, которое было серьезно озабочено поддержанием религиозного духа в войсках. Решением Святейшего Правительствующего Синода за № 418 от 28-го января 1904 года, с личного одобрения императора, было принято постановление, о выделении всеми священнослужителями по одному проценту (ежемесячно) из жалования с целью «жертвовать на военные потребности, впредь до окончания настоящей войны России с Японией».[20]

Кроме того, определением Святейшего Синода за № 18 от 8 февраля 1904 года членам Российского общества Красного Креста или уполномоченным от него лицам было дано разрешение «производить за воскресными богослужениями каждую неделю, на время войны, особый сбор пожертвований по всем церквям Российской Империи в пользу раненых и больных воинов».[21] Данному примеру последовали все государственные и церковные учреждения.[22]

Сбор денежных средств был организовандуховенством по всей России. В приходах было собрано 591 873 рубля 16 копеек.[23] К слову сказать, с целью помочь флоту, в 1904 г. активизировало свою деятельность и Морское благотворительное общество. Одной из важнейших целей этого общества было оказание помощи «недостаточным людям, служившим во флоте или по Морскому ведомству, а равно их вдовам и детям».

По инициативе духовенства и с разрешения командующего армией, был открыт денежный сбор в пользу семейств убитых воинов. Епархиальные архиереи центральной России организовывали материальную помощь и присылку на Дальний Восток (для солдат и матросов) религиозной литературы и культовых предметов.

Свою лепту в дело укрепления духа воевавших вносили и обители Православных монастырей. От имени Русской Вознесенской мужской общежительной лавры, находящейся на Святой Земле, было послано благословение «христолюбивому русскому воинству» «на одоление врагов» и призыв одолеть их с Божией помощью).[24] Весной 1904 г. Русский Андреевский общежительный скит на Афоне обратился к обер-прокурору Св. Синода К. П. Победоносцеву с просьбой о представлении в распоряжение императора (как «Верховного Вождя» армии) 3000 рублей на санитарные нужды.[25] Сверх того насельники скита представили в Одессе 5000 рублей на нужды Красного Креста и в Константинополе 3000 рублей — «на усиление Российского флота».[26]

Подобные меры предпринимались и в период Первой мировой войны. Уже 20 июля 1914 года Св. Синод своим определением № 6502 призвал монастыри, церкви и паству делать пожертвования на раненых и на помощь лицам, призванным на войну. Монастыри и другие подведомственные Православной Церкви учреждения призывались подготовить места под госпитали, а также подобрать способных людей для ухода за ранеными. Во всех храмах были установлены кружки для сбора средств в пользу Красного Креста. В 1914 году все военные и морские священники стали отчислять ежемесячно по 3 рубля на благотворительно-просветительские нужды своего ведомства. На эти же цели император сразу же внес 1000рублей, великий князь Сергей Михайлович — 500 рублей, генерал-адъютант Нимин — 200 рублей.

Следует отметить, что с самого начала Русско-японской войны помощь действующей армии стали оказывать различные благотворительные учреждения империи, представители Дома Романовых и частные лица.

Под патронажем Императрица Александры Федоровны и ее сестры Великой княгини Елизаветы Федоровны 1 февраля 1904 года был открыт склад помощи военным и морским госпиталям.[27] Такую помощь Склад оказывал и морскому госпиталю русских военнопленных в Нагасаки.[28] Были прекрасно оборудованы несколько госпитальных поездов, которым присвоено имя императрицы. Но бытовало мнение, что «„поезда императрицы“ были созданы для популярности царской семьи и только вызывали чувство зависти к тем счастливцам, которые могли пользоваться этой роскошью».[29]

В 1910 году великой княгиней Елизаветой Федоровной в г. Москве была основана Марфо-Мариинская община. Сестры не принимали пострига, и поэтому община была «белой». Более 40 сестер обслуживали лазарет для воинов на 50 кроватей, амбулаторию, две странноприимницы, трудовой приют на 18 девочек, бесплатную библиотеку. Сама Елизавета Федоровна занимала скромное помещение, по заповеди Спасителя не имела двух одежд (Мф. 10, 10), скудно питалась, много молилась, много служила больным и раненым, занималась иконописью.

Мать Николая II — императрица Мария Федоровна также откликнулась на войну, приняв под свое покровительство «семейства воинов, посылаемых на Дальний Восток, и особенно, пострадавших на войне». Председатель образованного под патронажем императрицы-матери попечительства, член Государственного Совета П.П. Семенов (Тян-Шанский) направил информацию о «высочайшем» решении адмиралу Е. И. Алексееву. Он также просил «доставлять во все время войны» на свое имя «именные списки убитых, утонувших, пропавших без вести, раненых, больных в госпиталях, указывая место приписки пострадавших, волости, уезды, города с целью розыска семей для оказания им необходимой помощи».[30]

В официальном органе Св. Синода — «Церковных ведомостях» — тогда же было помещено объявление, гласившее, что «Центральный склад Российского общества Красного Креста имени Государыни императрицы Марии Федоровны (Инженерная, 11) в настоящее время имеет надобность приготовить отправку на Дальний Восток большого транспорта белья, летних халатов, теплых набрюшников, обуви, сахара, мясных консервов .. Пожертвования принимаются ежедневно. От 11 до 4 часов дня».[31]

В том же 1904 г. состоявшее под покровительством брата Николая II Великого князя Михаила Александровича воинское благотворительное Общество Белого Креста провозгласило своей основной целью оказание посильной помощи вдовам и сиротам русских воинов, убитых на Дальнем Востоке.[32] Летом 1905 года, именным высочайшим указом был утвержден Главный комитет по призрению детей лиц, погибших в войну с Японией, получивший в честь дальневосточного наместника наименование «Алексеевского».

Видные церковные деятели принимали активное участие в развитии Российской науки. Так митрополит Макарий Московский учредил премию, которой раз в два года удостаивались «лишь самостоятельные труды и при том такие, которые существенно обогащали науку, внося в нее новые факты наблюдения и воззрения». Этой премией (1000 рублей) 16 сентября 1887 года был удостоен за свой труд «Об обмене вод Черного и Средиземного морей» будущий адмирал Степан Осипович Макаров.[33] А в сентябре 1893 года Макаров, уже контр-адмирал, получил полную премию митрополита Макария (1500 рублей) за труд «„Витязь“ и Тихий океан».[34]

Перед строительством корабля традиционно совершался церковный чин его закладки. Когда корабль был построен, его по обычаю освещал архиерей или священник. Во времена Петра I новые корабли освещались в присутствии царя или вельмож. Так в 1721 году в присутствии императора архиепископ новгородский Феодосий совершил обряд освещения корабля «Пантелеймон». [35]

Позже церемония спуска на воду нового корабля была узаконена и проводилась следующим образом: служился торжественный молебен, корабль и поднятые на нем флаги — Императорский штандарт, кормовой Андреевский флаг и гюйс — окроплялись святой водой, и под звуки государственного гимна и салюта с кораблей обрубались последние державы[36]. Корабль благословлялся иконой святого, который становился его небесным покровителем. Священник, как правило, говорил напутственное слово[37]. Торжество заканчивалось праздничным завтраком.

Освящались не только корабли, но и закладка новых портов и гаваней. Так было положено начало основания новой гавани Рогервик (ныне Палдиск, Эстония). Для освящения места назначен был обер-иеромонах флота, который почему-то отсутствовал, и Петром I было дано указание совершить освящения другому иерею. «По совершении молитв, всякий, от императора до последнего из присутствовавших, носили к концу берега камни и бросали их в воду. Когда же брошен был самый первый камень в воду, то его величество возвел взор к небу, и из сердца его вышел глубокий вздох, что замечено было некоторыми из присутствующих».[38]

Часто кораблям давали названия в память святых, чтимых русским народом, например: 28 сентября 1758 года был спущен на воду самый большой для того времени, боевой (100-пушечный) корабль «Святой Дмитрий Ростовский», которым командовал С. К. Грейг. В последствии он же командовал фрегатом, названным именем другого святого, — «Св. Сергий». [39]

Корабли, находившиеся под командованием Ф. Ф. Ушакова, также в основном носили библейские имена и имена святых: 84-пушечный «Рождество Христово»; 66-пушечные — «Мария Магдалина», «Святой Владимир», «Святой Павел» и «Преображение Господне»; 50-пушечные — «Св. Георгий Победоносец», «Св. Александр Невский», «Св. Андрей Первозванный»; 46-пушечные — «Иоанн Богослов», «Св. Петр Апостол»; 44-пушечные — «Св. Иероним», «Покров Св. Богородицы», «Кирилл Белозерский», «Амвросий Медиоланский», «Св. Нестор Преподобный», «Иоанн Воинственник», «Иоанн Предтече» (захваченный у неприятеля в результате боя 28 — 29 августа 1790 года между Гаджибеем и Тендрою, переименованный корабль «Малеки-Бахри» — «Владыка морей»). Корабли меньших рангов носили также духовные имена.

Была на флоте и другая добрая традиция, которая жива и по сей день — называть корабли именами православных флотоводцев. Не раз на борту боевых кораблей появлялось имя адмирала Федора Федоровича Ушакова. Броненосец береговой обороны «Адмирал Ушаков» участвовал в Цусимском сражении и геройски погиб в бою против превосходящих сил противника. Серию эскадренных миноносцев Черноморского флота, названных в честь побед адмирала, именовали «Ушаковской». В советское время флагманским кораблем Средиземноморской эскадры служил крейсер «Адмирал Ушаков». В 1992 году имя прославленного флотоводца адмирала Федора Федоровича Ушакова принял тяжелый атомный ракетный крейсер Северного флота «Киров» проекта 1144.1, построенный на Адмиралтейском заводе в Ленинграде в 1980 году. Имена флотоводцев получили и другие корабли этого проекта. Построенный в 1983 году однотипный крейсер получил имя адмирала Лазарева, построенный в 1988 году — получил имя адмирала Нахимова, в 1998 году построен модернизированный корабль проекта 1144.2, которому дано имя основателя Российского флота Петра Великого. С 1954 по 1991 год в составе ВМФ находился крейсер проекта 68 БИС «Адмирал Сенявин». С 1971 по 1991 годы в боевом строю находился большой противолодочный корабль проекта 1134А «Адмирал Макаров».

По сей день жива традиция — давать кораблям героические имена. И ныне бороздят моря ракетный крейсер «Варяг», малый противолодочный корабль «Кореец», океанографическое судно «Витязь», ледокол «Ермак» — внук макаровского «Ермака».

Когда на флот приходили новобранцы, их по традиции встречал судовой священник, укрепляя Словом Божьим в предстоящих трудах. В период прохождения курса молодого бойца новобранец должен был выучить несколько молитв. В программе курса унтер-офицеров по закону Божиему были включены: Начинательная молитва, Иисусова молитва, молитва Святому Духу, Трисвятая, молитва Святой Троице, молитва За царя и Отечество, молитва Перед сражением. Новобранцам, кроме того, необходимо было усвоить Символ Веры, знать церковные Таинства и Десять Заповедей.[40]

По окончании срока службы моряков провожал тот же священник, напутствуя их в предстоящую жизнь теплым словом[41]. В знак благодарности за понесенные труды и на молитвенную память каждый уволенный в запас матрос благословлялся священником иконой или крестом, и ему дарилась Библия.

Особой традицией являлось принятие присяги. Присяга на флоте была утверждена с выходом в свет в апреле 1710 года «Инструкций и артикулов военных, надлежащих к Российскому флоту». Текст ее гласил: «Божию милостию Петру Первому, царю России и пр., пр. Обещаем и присягаем мы верными быть и Его Царского Величества указы, и под властью Его Величества, генералов, адмиралов, адмиралтейских советников, вице-адмиралов, контр-адмиралов, комендантов, капитанов и иных глав (то есть начальников), высокопомянутого Его Величества над нами поставляемых, указы и приказы почитать и послушно и верно исполнять, как честным и добрым людям надлежит, и в прочем поступать по артикулам и учреждениям, для нашей службы сочиненным или впредь сочиняемым. В чем да поможет нам Господь Бог Всемогущий».[42]

Русские матросы всегда считали воинскую присягу святыней. Присяга — это клятва. Многие сектанты, ссылаясь на слова апостола Иакова: «Прежде же всего, братия мои, не клянитесь ни небом, ни землею, и никакою другою клятвою; но да будет у вас: да, да и нет, нет, дабы вам не подпасть осуждению» (Иак. 5, 12) утверждают о недопустимости присяги. Здесь обычная ошибка сектантов, которые не воспринимают Святое Писание в целом, а вырывают цитаты из контекста. Если мы возьмем Ветхий Завет, то там клятвы давались и довольно часто, например, в книге Бытия клялся Авраам:

«И было в то время, Авимелех с Филохом, военачальником своим, сказал Аврааму: с тобою Бог во всем, что ты ни делаешь; и теперь поклянись мне здесь Богом, что ты не обидишь ни меня, ни сына моего, ни внука моего; и как я хорошо поступал с тобою, так и ты будешь поступать со мною и землею, в которой ты гостишь. И сказал Авраам: я клянусь». (Быт. 21, 22 — 24).

Или в другом месте говорится:

«И сказал Авраам рабу своему, старшему в доме его, управлявшему всем, что у него было: положи руку твою под стегно мое и клянись мне Господом Богом неба и Богом земли, что ты не возьмешь сыну моему жены из дочерей Хананеев, среди которых я живу» (Быт. 24, 2 — 3).

В Новом Завете, во 2-м послании Коринфянам апостол Павел клянется:

«Бога призываю во свидетеля на душу мою, что, щадя вас, я доселе не приходил в Коринф…» (2 Кор. 1, 23).

В Откровении Иоанна Богослова также говорится о клятве:

«И Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу и клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет» (Откр. 10, 5−6).

Святое Писание не только не отрицает клятву перед законом, но и утверждает ее.

Присяга в Русском Флоте и Армии — это религиозный обряд — обещание перед Богом. Матрос или солдат давал присягу, прежде всего, ни людям, ни государству, а объекту своей веры, то есть, своему Богу — тому, Кому он поклонялся, тому, от Кого он ждал помощи для себя, надеялся, верил в покровительство для себя. Поэтому клятвопреступление в Вооруженных Силах было связано не только с государственными законами, но еще и с вероисповедными моментами. Если ты преступил клятву, то значит, ты покинут своим Богом и ты уже не настоящий верующий, ты уже уподобился Иуде. Такая присяга имела большее значение и большую силу, чем нынешняя присяга, которая имеет исключительно светский государственный смысл.

Вот как звучал текст присяги, которую принимал в 1766 году выпускник Морского шляхетного кадетского корпуса Федор Федорович Ушаков: «Аз, Федор Ушаков, обещаюся и клянуся Всемогущим Богом пред святым Его Евангелием в том, что хочу и должен Ея Императорскому Величеству моей всемилостивейшей Государыне императрице Екатерине Алексеевне Самодержице и Ея Императорскаго Величества любезнейшему Сыну Государю Цесаревичу и Великому Князю Павлу Петровичу, законному всероссийского престола Наследнику, верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови. В чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий!».[43]

Присяга была религиозной. Принимал ее не командир, а духовенство. Если человек был православного исповедания, то значит, он давал присягу в присутствии православного священника. Если он был мусульманином, то вызывали имама из штаба флота, который приезжал и принимал присягу у мусульман. Раввин принимал присягу в иудеев. Католический пастор — у католиков. И только если не было соответствующего священнослужителя, то принимал присягу командир корабля при участии корабельного священника и единоверцев.

Поскольку присяга была религиозная, то для православного человека она принималась перед Крестом и Евангелием. Принятие присяги сопровождалось крестным целованием, которое, по сути, и означает клятву. Текст присяги заканчивался словами: «Во ознаменование сих слов, целую Крест и Евангелие Спасителя моего Иисуса Христа». Принятие присяги заканчивалось торжественным богослужением[44] и напутственным словом священника[45]. Следует заметить, что в наши дни эта традиция возрождается. На Тихоокеанском флоте перед принятием присяги совершается молебен. Верующие матросы так же как и их прадеды принимают присягу перед Андреевским флагом, Святым Евангелием и Крестом, и целуют их.

Также перед крестом и Евангелием принимали присягу католики
и протестанты.

Текст присяги у мусульман был на их родном языке. Присягавший держал два пальца правой руки на каране и повторял всед за имамом слова клятвы. В конце ретуала он целовал каран.[46]

Евреи приносили присягу на расском языке или на идише. Прием присяги ими осуществлялся в любой день кроме субботы или религиозного праздника. Ретуал старались проводить в синагогах или в молитвенных школаг перед открытым кивотом (Орон га кодеш) в присутствии двух свидетелей из иудеев.[47]

Были случаи, когда на флот попадали представители языческих народов Сибири и Севера. При принятии ими присяги нашивался амулет, который имел значение для этих язычников, и на нем эти новобранцы приносили присягу.

Нарушение присяги считалось большим грехом перед Богом и людьми. Согласно официальной статистики атеистов в Российских Вооруженных Силах практически не было. Отказ же сектантов от принятия воинской присяги означает отказ от заповеди Божией, призывающей «положить душу за други своя».

По традиции весь уклад жизни морской команды освящался молитвой. День начинался и завершался молитвой. Перед принятием пищи и по окончании трапезы обязательно читалась молитва. В Петровском «Морском уставе» было записано: «Когда адмирал пожелает, дабы весь флот молебное пение чинил Господу Богу, тогда поднят будет флаг иерусалимский (белый с синим крестом) на кормовом флагштоке».[48]

На кораблях богослужения проводились на самом почетном месте, которым, как мы уже говорили, являлись шканцы. В парусном флоте со времен Петра I правило совершения ежедневных молитв были определены в особой «книжице корабельной молитвенной», которая издавалась для флота с 1714 года в больших количествах.[49] В соответствии с этой «книжицей» было заведено утром, сразу после подъема, совершать краткую молитву. Затем в девятом часу утра совершалась дневная молитва, которая была уже более продолжительной и напоминала по своему составу богослужение. На богослужебном столе стояла дароносица и несколько икон. Свечей во избежание пожара, зажигать не разрешалось. Корабли были деревянные, кроме того, все швы и щели заделывались легковоспламеняющейся просмоленной паклей. Свечи стали использоваться во время богослужений на флоте лишь только с появлением стальных кораблей. В случае отсутствия священника или его болезни молитву мог читать корабельный секретарь, а в некоторых случаях и командир корабля. Не реже одного раза в год каждый воин обязан был причащаться и изучить определенное количество молитв.

Последний протопресвитер армии и флота Г. И. Шавельский отмечал: «Слишком великое дело — богослужение на войне».[50] Постоянные опасности, близость смерти, огромная напряженность ратного труда требовали духовной поддержки для воинов со стороны пастыря Церкви. Молебны, а то и Божественная Литургия служились перед тем, как корабль шел в бой. При этом весь экипаж, как правило, исповедовался. Причем исповедовались не только перед священником, но и просили прощения друг у друга, прощаясь друг с другом, причащались, надевали чистое белье. Люди понимали, что идут на смерть и сами себя готовили к погребению. Так, перед убытием Средиземноморской эскадры под командованием адмирала Сенявина 10 июня 1827 года на кораблях было совершено напутственное молебствие. При этом на флагманском корабле «Азов» присутствовал сам император Николай Павлович.

После получения известий о начале войны с Турцией адмирал Нахимов тотчас передал на корабли своей эскадры: «Война объявлена; турецкий флот вышел в море; отслужить молебствие и поздравить команду».[51] Священники по заведенному со времен Петра I обычаю, обошли все палубы, окропили моряков святой водой. Моряки перед боем попросили друг у друга прощения, надели чистое белье.

Молились русские воины и во время боя. Так участник обороны Севастополя во время Крымской войны капитан-лейтенант П. И. Лесли писал в своем дневнике: «Всего умилительнее смотреть, это как наши солдаты и матросы, несмотря на изрядно летящие бомбы и пули, с полным усердием молятся пред изображением ликов Святых, и, конечно, хоть у них нет глубокого смысла в молитвах, потому что все молитвы они соединяют в одну, но, тем не менее, они молятся искренне и их молитва всегда доступнее, как устремление сердца к Богу».[52] Во время сражения священник находился при раненых, исповедовал и причащал их.

Совершались торжественные богослужения по случаю побед, праздников, закладки храмов, кораблей, госпиталей, памятников и т. д. Так 22-го февраля 1799 года после взятия крепости Корфу адмирал Федор Федорович Ушаков со всеми высшими чинами своего флота отправился на берег, для торжественного молебствия.[53] После одержанной Синопской победы вице-адмирал Нахимов распорядился: «Предлагаю завтрашнего числа на всех судах вверенной мне эскадры в 10 часов отслужить благодарственный молебен Господу Богу и потом ожидать моего прибытия на суда. Я хочу лично поздравить командиров, офицеров и команды с победой и благодарить их за благородное содействие моим предположениям и объявить, что с такими подчиненными я с гордостью встречусь с любым неприятельским европейским флотом»[54] По возвращению эскадры из Синопского сражения первым делом черноморцев было отслужить торжественную панихиду над прахом Михаила Петровича Лазарева.[55]

Павел Степанович Нахимов большое значение придавал соборной молитве. Во время обороны Севастополя по праздничным дням Нахимов приказывал совершать обедню, на которой присутствовали все, не занятые в деле чины, в том числе и воины, находившиеся в укреплениях. По окончании Литургии духовенство служило молебны на оборонительной линии перед батарейными образами, которые находились на всех бастионах, и перед которыми всегда горело множество свечей. Ни одно сражение не начиналось Нахимовым без молебна, по окончании которого священник благословлял войска, обходя их с крестом в руке. Новые батареи также освящались и на них также служились молебны. Даже в боевой обстановке устраивались крестные ходы, в них принимал участие и сам Нахимов, воодушевлявший воинов кратким отеческим словом, что благотворно действовало на всех воинов. Защитник Севастополя капитан-лейтенант В.Г. Реймерс (впоследствии контр-адмирал) пишет в своих воспоминаниях: «Никогда не забуду тот момент, когда в первый день бомбардирования Корнилов, Нахимов, Тотлебен и почтенный священник с крестом, благословляя всех, обходили бастионы. С каким чувством каждый из нас подходил к кресту, и как одушевляли нас своим спокойным духом все эти достойные люди».[56]

Искренней верой в святость русского дела пронизаны буквально все приказы и распоряжения, отдаваемые Нахимовым перед сражением. После каждой одержанной победы, в которой Павел Степанович усматривал промысел Божий, служились благодарственный молебен и заупокойная литургия по убитым воинам.

Набожность русских солдат и матросов определяла их милосердие даже по отношению к врагу. Это являлось не просто традицией, а одной из черт русского национального характера. Как отмечал в своей работе П.П.Яковлев, «наши войны показывают нам замечательно незлобивое отношение русского солдата (матроса) к его врагу, даже нехристианину, против которого он шел с бесповоротною решимостью погибнуть, если Богу угодно, и с которым он готов разделить последний сухарь, если акт боя приостановлен, или враг попал к нему в плен. Очевидно, здесь мы имеем дело, с одной стороны, с полной покорностью Богу, в вопросах о личной жизни, а с другой — наиболее характерные черты именно „христолюбивого“ воина».[57]

Во время боя в 1799 году за крепость Корфу русские офицеры и матросы спасали своих врагов-французов от изуверства турецких солдат: «Наши офицеры и матросы кинулись за турками, и так как мусульманам за каждую голову выдавалось по червонцу, то наши, видя все свои убеждения не действительными, начали собственными деньгами выкупать пленных. Заметив, что несколько турок окружили молодого француза, один из наших офицеров поспешил к нему в то самое время, когда несчастный развязывал уже галстук, имея перед глазами открытый мешок с отрезанными головами соотечественников. Узнав, что за выкуп требовалось несколько червонцев, но, не имея столько при себе, наш офицер отдал туркам свои часы — и голова француза осталась на плечах..».[58] Увещания и угрозы не могли привести турок к послушанию; тогда командир русских десантов составил каре из людей своего отряда, чтобы в середине его укрывать пленных, и тем спасена была жизнь многих.[59] Участник событий капитан-лейтенант Егор Метакса писал: «Французские генералы … были более поражены великодушием и человеколюбием русских воинов, что им одним обязаны сотни французов сохранением своей жизни, исторгнувшие силою от рук мусульман».[60] «Русские и здесь доказали, что истинная храбрость сопряжена всегда с человеколюбием, а не жестокостью, и что звание воина и христианина должны быть неразлучны».[61]

Во время Наваринского сражения 8 октября 1827 года один из офицеров, находившийся при командире русской эскадры контр-адмирале Логине Петровиче Гейдене с рупором в руках, обратил внимание его на то, что русские матросы бросали концы утопавшим туркам. Растроганный человеколюбием Гейден бросился обнимать офицера и воскликнул: «Да! Да! Это славно! Прекрасно! Молодцы наши матросы: они столь же добры, сколько и храбры!».[62] Другой участник Наваринского сражения, — служивший на корабле «Гангут», лейтенант Александр Петрович Рыкачев, описывая события после боя, подмечает: «Отпуская их (плененных турок — А.Б.), мы дали им на три дня сухарей и бочку масла. Как кажется, они живо чувствуют наше доброе с ними обхождение, и многие изъявили даже желание остаться у нас».[63]

Инструкции всех «заморских» экспедиций предписывали самое ласковое обращение с встречающимися племенами и народами. Так инструкция Морского министерства начальнику экспедиции к Антарктиде Фаддею Фаддеевичу Беллинсгаузену строго предписывала, чтобы «во всех землях, к коим будут приставать и в которых будут находиться жители, поступать с ними с величайшей приязнью и человеколюбием, избегая, сколько возможно, всех случаев к нанесению обид или неудовольствий, а, напротив того, стараясь всемерно привлечь их лаской и не доходить никогда до строгих мер».[64] В одном из документов XVIII века отмечалось: «Матросы наши в 1788 году, по стараниям Грейга же, вступали в весьма дружеские отношения с низшими классами финляндского населения около Гангуда».[65] Дружелюбное отношение русских моряков к туземному населению резко отличалось от пренебрежительного и высокомерного, а зачастую и просто грабительского поведения экипажей других иностранных кораблей. Не в пример мореплавателям других стран, нередко грабившим и истреблявшим отсталые народы, русские моряки во время экспедиций ни разу не применили огнестрельного оружия и не обидели ни одного туземца.

Эти примеры не являются каким-то исключением. Наши офицеры и матросы повсеместно проявляли милосердие. Один из участников Синопского сражения описывает показания раненого пленного турецкого вице-адмирала Осман-паши: «У него же свои люди вынули ключ и обокрали его, сняли с него шубу — ужасно! Когда посадили его на русский корабль, все изменилось: за ним стали ухаживать, покоить его. Он удивляется и благодарит Бога. Матросы наши отдавали пленным даже куртки свои».[66]

Участник Крымской войны 1853−1856 годов Г. Чаплинский пишет в своем дневнике: «Вечером за валом услышали стоны раненых французов, которых убирать еще не условились, — некоторые солдаты и матросы, сжалившись над несчастными ранеными, взяв манерку, тихонько пробирались за бруствер, чтобы напоить их ..».[67] Профессор О.В. Золотарев приводит в своей книге вспоминает другого очевидца боев: " .. Какой-то флотский кондуктор и два егеря нашего полка ходили с водой и угощали бедных раненых, хотя врагов, и тут русский показал свое благодарное чувство к ближнему, сверх этого сопряженное с опасностью, но все-таки одного принесли живого раненого в свой стан, которого велено было отправить на перевязочный пункт".[68]

Племянница святителя Игнатия (Брянчанинова) А. Куприянова, бывшая во время первой мировой война медсестрой, отмечая великодушие наших воинов, писала: «Никогда не случалось, чтобы солдаты в лазарете бранили врагов».[69]

Одной из флотских традиций было почитание памятных дней. Помимо уставных двунадесятых праздников особо чтили моряки день Покровителя Российского морского флота Андрея Первозванного и день памяти заступника их Николая Чудотворца.

Отмечались также дни великих побед при Чесме, Гангуте и Синопе. Так, накануне 18 ноября 1903 года, когда исполнялось 50 лет знаменитого Синопского сражения, адмирал С.О. Макаров, будучи главным командиром Кронштадтского порта и военным губернатором города Кронштадта, издал особый приказ. В этом приказе говорилось: «18 ноября, в день 50-летия Синопской победы, в учебных заведениях морского ведомства в Кронштадте, а также во всех экипажах, отрядах, командах и школах занятий не производить и на работы низших чинов не высылать. Утром во всех командах объяснить значение и подробности Синопского боя».[70] Юбилейный в истории русского флота день объявлялся в Кронштадте праздничным. Накануне вечером отслужили торжественную панихиду «по православным воинам, павшим в сражении», а на другое утро офицеры и унтер-офицеры рассказали матросам о славе и подвигах российского флота.

Давней традицией на флоте являлось ежегодное празднование Дня рождения корабля. Экипаж всей семьей особо праздновал это событие. Священник линкора «Андрей Первозванный» Дмитрий Андреев так описывал это торжество: «Наш судовой праздник прошел торжественно и благолепно. С вечера было отслужено Всенощное бдение, а утром — Божественная Литургия и молебен св. Апостолу у его св. иконы, дара св. горы Афон. Присутствующий на богослужении Начальник Бригады кораблей по окончании службы поблагодарил священника за проповедь, а команду за прекрасное церковное пение. После официального завтрака у команды и гостей были развлечения, которые продолжались до 8 часов вечера. На эти несколько часов наш корабль потерял свой угрюмый вид и оживился, превратившись в целый город веселья. На палубе, убранной флагами, везде расставлены столы с прохладительными напитками и сладостями, а в казематах идет спектакль под руководством офицера, причем играют сами же матросы, трещит кинематограф, поют песни и играет хор балалаечников. Все офицеры во главе с командиром везде принимают участие, что особенно оживляет праздник и делает его семейным. Музыка, танцы и множество детей, гуляющих по кораблю, на миг заставляют даже забыть, что мы отделены стальной броней от береговой жизни. В 8 часов гости уехали, и корабль заснул. Все принимали в празднике участие, и он был всецело общий».[71]

Для русских людей любая новая вещь, здание[72], а тем более оружие, освящалась молитвой. Каждый род войск и каждый корабль имел своего Небесного Покровителя и свой почитаемый образ святого. Так покровителем крейсера «Паллада» был преподобный Феодосий Чарниговский[73].

В начале ХХ века Российский флот модернизировался и пополнялся новыми кораблями и новыми видами вооружения. Благодаря русским конструкторам И.Г. Бубнову и М.Н. Беклемишеву на вооружение стали поступать боевые подводные лодки. Небесным покровителем подводников был пророк Иона. В журнале «Вестник военного и морского духовенства» № 22 за 1908 год рассказывается, как праздновался день подводника на Черноморском флоте: «22 сентября (1908 года — А.Б.), в день памяти св. прока Ионы, отряд подводных лодок Черноморского флота в первый раз отмечал день своего Небесного покровителя. .. К 10 часам утра подводные лодки, украшенные флагами, расположились на поверхности воды, окружив со всех сторон линейный корабль «Двенадцать апостолов». В 11 часов на палубе линкора собрались все командиры подводных лодок вместе со своим командованием.

В присутствии начальника морских сил Черноморского флота И.Ф. Бострема священник Евлампий Якиманский отслужил молебствие, после чего обратился к собравшимся со словами приветствия. По окончании проповеди и «Многолетия» на паровом катере, при пении «Спаси Господи люди Твоя ..» священник и клир обошли все «субмарины», окропив их святой водой. На каждом судне священник окроплял и внутренние помещения. После окропления молебствие было окончено".[74]

Любовь к православным традициям русского флота прививалась офицерам со школьной скамьи. Во флотских храмах регулярно совершались торжества, связанные с важными событиями истории флота, с празднованием годовщин великих побед русского флота, поминовением погибших моряков. Братья Епанчины, из рода знаменитых флотоводцев, вспоминают, как проходил 200-летний юбилей Морского кадетского корпуса, в котором они воспитывались: «13-го января 1901 года начались торжества по случаю двухсотлетия Навигаторской школы, впоследствии преобразованной в Морской кадетский корпус.

Накануне юбилея в церкви корпуса была совершена обедня протоиреем отцом Иоанном Кронштадтским, столь любимым во флоте, а также настоятелем местной церкви протоиереем Белявиным, при пении хора воспитанников.

После обедни была совершена панихида по основателю школы Императору Петру I, по окончании панихиды в актовом зале перед молебством отец Иоанн Кронштадтский произнес слово на тему бесконечности миров и бесконечности абсолютной, о Боге промыслителе. Во время молебна духовенство в сопровождении адмиралов и директора корпуса окропило св. водой новый памятник, созданный к юбилею училища".[75]

Особое внимание уделялось на флоте памяти павших защитников Отечества. Эта традиция передавалась от старших к младшим и всеми блюлась как святая обязанность. В дни памяти морских сражений или на вселенских панихидах всегда поминались имена погибших в боях офицеров и матросов.

Часто, по традиции, корабли приходили на место гибели наших кораблей. Здесь, после панихиды, при пении «Вечная память» на воду опускался венок живых цветов. Так командир корвета «Витязь» капитан 1-го ранга Степан Осипович Макаров во время кругосветного плавания при заходе в 1888 году в Императорскую гавань (ныне Советская гавань) счел своим долгом почтить память погибшего в 1853 году русского фрегата «Паллада», открывшего эту гавань. Со свойственной Макарову пытливостью он не только организовал поминовение погибших моряков, но и, опросив местных жителей орочей, установил точное место гибели корабля. Затем он приказал произвести водолазный осмотр корпуса затонувшего фрегата, начертил план с обозначением его местоположения, составил описание места гибели и выставил на берегу створные знаки, точно указывающие на это место. С тех пор Русские корабли, посещавшие гавань, считали своим долгом почтить память тех, кто погиб, первым придя сюда.[76]

Одно из поминовений своих погибших товарищей описывает священник А. Щеглов: «Сибирский флотский экипаж 30 августа текущего 1908 года справил свой экипажный и храмовый праздник. Накануне на Литургии и панихиде было совершено поминовение воинов, на поле брани живот свой положивших и в морях погибших; последних — офицеров и нижних чинов, убитых в китайскую и Японскую войну, в списках Церкви значится не мало, около 900 человек».[77]

И в наши дни ежегодно моряки-тихоокеанцы чтят память своих предков погибших в Корейском проливе, совершаются панихиды по морякам крейсера «Варяг», подводных лодок «Комсомолец» и «Курск» и других кораблей.

Святыней являлись воинские и морские кладбища. Они ведут свою историю с 1887 года. До этого времени военных кладбищ не существовало,
а военнослужащих хоронили вместе со всеми другими гражданскими людьми. Военные кладбища были образованы, прежде всего, в Петербурге, а затем и в других крупных военно-морских базах. Во Владивостоке Морское кладбище сохранилось до наших дней. Устройство военных кладбищ и восстановление достоинства воина-христианина, отдача ему последних почестей после смерти — одна из наиболее заслуживающих внимания традиций. Александр Васильевич Суворов не раз говорил, что войну можно считать законченной только тогда, когда будет захоронен последний солдат. Это была добрая традиция российской армии и российского флота.

23 августа 1903 года Николай II подписал Указ о совершении панихид в Димитровскую субботу (перед 26 октября) по усопшим воинам, отдавшим жизнь за Отечество. Панихида должна была проходить во всех воинских частях и на кораблях, где были священники. В Димитровскую субботу все воинство воспоминало тех, кто отдал жизнь на поле брани. По своей сути учреждение Димитровской субботы означало установление для воинов духовной связи с прошлым — в этот день военные священники выступали перед воинами с беседами о героях и их подвигах, о тех, кто с оружием в руках отстаивал Отечество.[78]

Погребение погибших членов экипажа в море являлось особой традицией. «Русский солдат, — писал Г. И. Шавельский, — не страшится смерти, но боится умереть без причастия, быть зарытым без церковного погребения».[79] Поэтому для православных воинов было очень важно наличие на корабле священника, который утешал раненых, напутствовал умирающих, отпевал убитых. По обычаю, тело зашивалось в парусину, к ногам прикреплялся тяжелый груз. Покойник помещался на специальной чисто оструганной доске. Затем он выносился на шканцы. На церемонии обязаны были присутствовать все офицеры и матросы, не занятые службой. Доска с покойником ставилась на небольшое возвышение, и тело, зашитое в парусину, покрывалось Андреевским флагом. Зачитывался приказ командира корабля о подвиге погибшего. После этого священник отпевал погибшего. Если священник на корабле отсутствовал, то его обязанности исполнял командир корабля. С началом отпевания корабельный флаг приспускался до половины. На рангоутных судах существовал обычай в этих случаях скрещивать реи. По окончании отпевания под пение «Со святыми упокой» доска с телом подносилась к борту ногами вперед и клалась концом на планширь. Два специально назначенных матроса вставали у изголовья и брали края флага в руки. По сигналу горниста доска приподнималась, и тело выскальзывало из-под флага за борт. Звук горна обозначал последнее прости-прощай и предвестие величайшего трубного звука Архангела Гавриила в момент всеобщего воскресения из мертвых. В это же время производился троекратный залп корабельным караулом. После чего флаг поднимался до места.[80]

Следует еще раз заметить, что посеянные материализмом зерна атеизма, дали в начале ХХ века обильные всходы терний неверия, граничащие с цинизмом. Вот как описывает в своем приказе командир 2-й Тихоокеанской эскадры адмирал Рожественский похороны матроса: «..В то время как на всех судах эскадры и на всех транспортах офицеры и команды стояли во фронт, на госпитальном «Орле» даже в моем присутствии слонялись скопища разношерстного люда. Место на палубе, откуда спускали не миноносец тело покойного, было залито грязью; тут же при пении «Святый Боже, Святый Крепкий», тащили ведро с помоями, чуть не облили ризу священника.

С сожалением должен упомянуть, что даже сестры милосердия при печальной церемонии не проявили достаточной чуткости. При отпевании присутствовало только две сестры, многие же, свободные от службы, бродили по палубе, а при выносе и опускании тела на миноносец любопытствовали, сидя в разных местах на планшире и перевешиваясь за борт через леера, вперемежку с грязно одетой женской прислугою..".[81] Данный пример достаточно ярко говорит о глубине падения религиозности на флоте к 1905 году. Хотя его, конечно же, не следует обобщать.

Статья 392 Устава внутренней службы обязывала совершать отпевание инославных и иноверцев «по обрядам их религий с подобающими почестями». Как указывалось выше, еще 24 августа 1797 года Св. Синод издал указ в соответствии с которым похороны иноверных, при отсутствии служителя их веры необходимо было сопровождать пением «Святый Боже». Относительно каноничности отпевания усопших иноверцев не страницах журнала «Вестник военного духовенства» разгорелась дискуссия[82]. В итоге Св. Синод вынужден был выпустить циркуляр о допустимости по желанию родственников и близких воина, принадлежащего к не православной христианской конфессии, служения панихид во время погребения. Поскольку человек отдал жизнь за православного Государя, за православное Отечество, то в случае отсутствия священнослужителя своей веры, он должен быть похоронен по православным обычаям.

Важной традицией было почитание корабельного военного знамени — Военно-Морского Андреевского стяга, который сопровождал корабль во всех его плаваниях и боях.

Известно, что любой флаг несет в себе особый символ, символ нации. Каждый народ, каждое государство в своем флаге стремились отразить свой характер, свою религиозность, свое особое отличие от других и поэтому к флагу всегда относились как к национальной святыне. В Российской империи существовало несколько флагов. Одним из них был Военно-Морской Андреевский стяг, который считался святыней, также как и корабельные иконы, которые нужно было защищать до смерти.

Флаг во имя святого апостола Андрея Первозванного, покровителя России и ее флота, символизировал собой, прежде всего религиозное отличие России от Запада — Православную веру.

В 1700 году, составляя флаг флота, Петр I отметил: «Флаг белый, через синий крест св. Андрея, того ради, что от сего апостола приняла Россия святое Крещение».[83] Как отмечает А. Лысенко, Андреевский флаг — это «символ самобытной и независимой России, принявшей христианство не от какого-нибудь папского миссионера, а от самого апостола — вот идея, заложенная в снежно-белом флаге с небесно-голубым крестом с угла на угол».[84] То есть, утверждая военно-морской флаг, Петр I исходил из того, что флот обязан защищать не только морские рубежи России, но в первую очередь духовно-нравственные ценности государства.

Первое освящение двух Андреевских флагов было совершено в Кронштадтской Андреевской церкви, которая являлась в те годы главным морским храмом России. Эти флаги после освящения были подняты на корабле «Святитель Николай» и фрегате «Орел».[85] Под Андреевским флагом, который несли все боевые российские корабли, русские моряки своею храбростью снискали себе всемирную известность. В Южном и Северном полушариях, в восточных и западных морях, везде, где проходили военные корабли России, где лилась кровь русских моряков, развевался флаг во имя небесного покровителя русского государства.

Перед первым выходом в море на каждом новом корабле вначале происходил чин освящения боевого знамени. Молитва и кропление святой водой делали это полотнище для моряков святыней, за честь которой они не щадили своей жизни. При подъеме и при спуске флага, утром и вечером, в стужу и в зной читалась молитва Господня «Отче наш», а команда стояла с непокрытыми головами в знак благоговения перед святыней.

Перед флагом принималась присяга. Традиция принятия присяги перед знаменем имеет свое начало со времени Павла I. Присяга и знамя неотлучны друг от друга.

В Своде военных постановлений 1831 года сказано: «Знамя есть священная хоругвь». Хоругвь — это церковное знамя, а Андреевский флаг является корабельным знаменем. Андреевский флаг имеет особый статус и как военная святыня, и как церковная святыня, символизирующая духовную брань.

Во время боя, согласно Морскому уставу, Андреевский флаг, поднятый на гафеле, строго охранялся часовым, как знамя в полку, — он ни на минуту не должен спускаться без личного распоряжения командира. Как рассказывали очевидцы, «.. при Синопском сражении передавали, что велено было кормовые флаги прибить гвоздиками, чтобы перебитый фалик не означал еще, что флаг спущен».[86]

Военный историк и публицист Орлов писал в 1913 год: «В русском народе с давних еще пор существует почитание военных знамен, как святыни. При встрече со знаменем .. снимают шапки, осеняют себя крестным знамением — православный народ. Что значит стоять или умереть за знамя, у нас все отлично знают и понимают, кто и не был на военной службе».

Второе значение слова флаг — это стяг, от слова стягивать, собирать — это центр, под которым собираются все. И здесь, его тоже можно понимать как в военном смысле, так и в духовном.

Известно не мало примеров благоговейного отношения к Андреевскому флагу. Вот лишь два из них:

После Октябрьской революции один из тральщиков под командованием лейтенанта О. О. Ферсмана ушел из Ревеля и направился в Копенгаген. На корабле вновь был поднят Андреевский флаг. «Прибыв на Копенгагенский рейд, тральщик наш застал там отряд английских военных судов с адмиралом на крейсере «Худ».

Не успел О. О. Ферсман ошвартоваться, как на тральщик прибыл посланец адмирала и предложил Ферсману спустить Андреевский флаг. Лейтенант Ферсман категорически отказался, заявив, что не считает себя обязанным исполнять приказы английского адмирала, и флаг спущен не будет, а на случай попытки овладеть тральщиком силой приказал пробить боевую тревогу. Достойный ответ и твердость подействовали. Тральщик остался под Андреевским флагом. Пребывание его в Копенгагене стало триумфом".[87]

Второй случай произошел на канонерской лодке «Грозный» Черноморского флота. Во время Гражданской войны эскадра кораблей эвакуировала беженцев, вынужденных покинуть Родину. После выполнения задачи эвакуации, корабли нашли пристанище в тунисском порту Бизерта. Французское правительство в 1923 году решило продать канонерскую лодку «Грозный» за долги. В ночь на 27 февраля 1923 года, чтобы сохранить честь флага, мичманы Петр Рукша и Павел Непокойчицкий открыли кингстоны и затопили корабль. За этот поступок они были арестованы и осуждены, но остались в памяти своих соотечественников, как офицеры, до конца верные Отечеству и присяге.[88]

21 июля 1992 года Указом Президента Российской Федерации за № 798 Военно-Морскому флоту России был возвращен Андреевский флаг. 26 июля 1992 года на основании этого Указа на всех кораблях была произведена торжественная замена флагов в соответствии с разработанным ритуалом.[89]

Современный историк Н. Лысенко пишет об «Андреевском» флаге: «Для этого флага характерно: особая слиянность с народной душой — в нем рассказы стариков-ветеранов, пушечный гром и гарь пороха, слезы морячек и последний судорожный вздох убитого канонира, ликование Чесмы и всенародное горе Цусимы. Этот флаг неотделим от национальной души русского народа».[90]

С 1716 года в российском флоте был введен гюйс. Произошло это следующим образом. В тот год Петру I выпала возможность командовать объединенной эскадрой, в состав которой входили русские, английские, голландские и датские корабли. Он стал первым монархом в истории стоящим во главе столь многочисленного флота четырех разных держав. В честь этого события английский адмирал Норис подарил свой собственный гюйс. Этим отчасти и объясняется, что даже в наше время в Военно-Морском флоте России гюйс, поднимаемый на носовом флагштоке кораблей 1-го ранга, имеет сходство с британским флагом.[91]

С 1828 года за особые заслуги в боях кораблям стали вручать кормовой Георгиевский флаг, который представлял из себя Андреевский флаг с образом Св. Георгия Победоносца посередине. Первым кораблем, награжденным таким флагом за мужество и героизм экипажа в Наваринском бою, был линейный корабль «Азов», которым командовал контр-адмирал М.П. Лазарев. Вот как проходила церемония вручения кормового Георгиевского флага и вымпела, которая состоялась 23 марта 1828 года: «Около 10 часов утра рейд Ла-Валетты был покрыт гребными судами; на них находились генерал-губернатор острова Мальты, командиры русских и английских военных судов. Все они направлялись на «Азов», чтобы поздравить вице-адмирала Гейдена (командир эскадры) и контр-адмирала Лазарева по случаю торжественного вручения линейному кораблю Георгиевского флага и вымпела.

По окончании церемониальных визитов Георгиевский флаг и вымпел в сопровождении двух офицеров и четырех унтер-офицеров торжественно был доставлен на шканцы. Состоялось богослужение, а затем офицеры и команда «Азова» принесли клятву защищать флаг до последней минуты жизни. Реи всех русских судов были усеяны людьми. Георгиевский флаг был поднят на «Азове» под троекратное «ура» русских моряков. Прогремел артиллерийский салют: корабли и фрегаты сделали по двадцати одному выстрелу в честь нации. Салютовали и все корабли английской эскадры, и береговые батареи. Когда умолкли звуки салюта, раздались залпы пушек линейного корабля «Азов» в знак признательности за оказанную честь. Церемония закончилась праздничной музыкой нескольких военных оркестров".[92] В дальнейшем все корабли, носящие имя «Азов» или «Память Азова» получили право нести кормовой Георгиевский флаг.

В русско-турецкой войне 1828 — 1829 годов отличился также экипаж 18-пушечного брига «Меркурий» под командованием капитан-лейтенанта А. И. Казарского. 14 мая 1829 года бриг вступил в бой с двумя линейными кораблями противника (около 200 пушек) и выиграл его. За этот бой весь личный состав получил боевые награды, а бриг — кормовой Георгиевский флаг. Одновременно царским указом предписывалось в составе Черноморского флота иметь корабль с названием «Меркурий» или «Память Меркурия», преемственно носящий Георгиевский флаг, связанный с памятью о подвиге брига «Меркурий». Бой брига «Меркурий» с турецкими кораблями запечатлел на своей картине русский художник-маринист Алексей Петрович Боголюбов.[93]

Традиция давать героические имена кораблям жива и по сей день. И ныне бороздят моря ракетный крейсер «Варяг», малый противолодочный корабль «Кореец», океанографическое судно «Витязь», ледокол «Ермак» — внук макаровского «Ермака».

Георгиевские флаги за особые заслуги в боях вручались и береговым флотским частям. Так 18 декабря 1856 года в кронштадтском Андреевском соборе в присутствии генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича было совершено освящение шести Георгиевских знамен, пожалованных императором Александром II флотским экипажам, участвовавшим в обороне Севастополя во время Крымской войны и переведенным после войны в Кронштадт.[94]

В заключение данной главы нужно еще раз подчеркнуть важность традиций на флоте. Их можно сравнить с цементом, связывающим разрозненные кирпичи в единый монолит. «Традиция в жизни — великое дело, — писал протопресвитер Георгий Шавельский, — Она передает из рода в род добрые обычаи и часто охраняет нравы. Она объединяет, воодушевляет и двигает массы. В военной жизни традиции имеют огромное значение».[95] Через всю многогранную работу флотского духовенства по окормлению паствы красной нитью проходило укрепление славных флотских православных традиций, которые способствовали повышению боеспособности флота, формированию благоприятного, здорового микроклимата в экипажах кораблей.