Оглавление

I. История становления и развития флотского духовенства.

С первых дней своего существования Русская Православная Церковь стала содействовать объединению разрозненных, враждующих друг с другом славянских племен в единое государство, крупнейшее в Европе. С введения христианства на Руси стал формироваться тесный союз служителей веры
и воинства. Среди святых, почитаемых Русской Православной Церковью, имеется целый сонм воинов. Это Феодор Стратилат, Дмитрий Солунский, Георгий Победоносец, креститель Руси святой равноапостольный великий князь Владимир, его сыновья князья Борис и Глеб, князья Михаил и Всеволод Черниговские, Игорь, Девмонт, Андрей Боголюбский, Михаил Тверской, благоверный князь Александр Невский, князь Дмитрий Донской, недавно канонизированный адмирал Федор Ушаков и многие другие.

Русский философ протоиерей С.Н. Булгаков писал: «Русское войско держалось двумя силами: железной дисциплиной, без которой не может существовать никакая армия, да верой. Пока была власть, законная, авторитетная, была и основа дисциплины … Но затем у него (воина — А.Б.) была вера, которая давала ему возможность воевать не за страх, а за совесть. Содержание этой веры известно, оно в трех словах: за веру, царя и Отечество. Но все эти идеи нераздельно были для него связаны, вера православная, царь православный, земля тоже православная».[1] Поскольку православие проникало во все стороны жизни войска, то боевые и моральные качества воина воспитывались православными средствами.

Начало истории военного и морского духовенства уходит в глубь веков. Вся жизнь русского человека, а воина в особенности, начиная с конца X века была пронизана православием. Великие князья и воеводы, совершая боевые походы, в том числе и связанные с преодолением водных преград на ладьях, издревле брали с собой на войну священников своих домовых храмов. Этот же порядок сохранился и при централизации Русского государства вокруг Московского княжества. Так, Н. Невзоров отмечает, что при взятии Казани в стане царя Иоанна Грозного находился протопоп Андрей вместе с причтом. После успешно завершенного сражения Иоанн IV «повелел ему придти из своего царского стана со всем освященным собором, яже бяху тогда за благочестивым царем. Андрей же с животворящим крестом и со псалмопением всем собором прииде к государю, множа двою поприщ, во всем освященном сану, яко же литургиса».[2]

Однако, военное духовенство как государственный институт начало свою историю лишь со времен Петра I. До этого царь предписывал Патриаршему приказу назначить духовенство в войска, который и прикомандировывал туда временно священников и диаконов. Именно царь Петр превратил армейское и флотское духовенство в «социальный орган религиозно-нравственного воспитания войск, предназначавшийся для удовлетворения духовных потребностей лиц военного звания».[3] Т.В. Барсов указал отличительную черту военного духовенства от приходского — наличие особых органов управления, которые непосредственно подчинены Синоду.[4] Кандидат исторических наук В.Р. Давлешин дал определение термина «военное духовенство». Это «официально установленная государством военно-церковная организация с самостоятельными органами управления, одновременно состоящая в военном и духовном ведомствах, призванная удовлетворять религиозные потребности и осуществлять религиозно-нравственное воспитание воинских чинов и служащих и наделенная для этого особыми полномочиями. По мнению диссертанта это определение больше подходит к термину «государственный институт военного и морского духовенства».

Следует отметить, что исторические пути и флотского и армейского духовенства неразрывно связаны между собой.

В целом историю морского духовенства как государственного института России можно разбить на три этапа:

1). 1720 г. (введение Морского Устава, в соответствии с которым корабельные священники подчинялись «начальствующему священнику», и таким образом начался процесс их отделения от епархиального духовенства) — 1800 г. (окончательное обособление от епархиального духовенства и образование самостоятельного военного и морского духовного ведомства);

2). 1800 г. — 1900 г. (приказом по Морскому ведомству № 20 от
10 февраля 1900 г. на флоте вступило в силу «Положение о служебных правах и окладах содержания военного духовенства», действовавшее в армии еще с 1888 года и существенно повысившее авторитет и влияние флотских священников);

3). 1900 г. — 1918 г. (ликвидация военного и морского духовного ведомства).

Доктор исторических наук С.Ю. Чимаров предлагает выделить еще один значимый рубеж в истории военного духовенства — 12 декабря 1815 года.[5] Это дата принятия Указа об образовании Главного Штаба, в штате которого предусматривалась должность обер-священника, не подчинявшегося обер-священнику армии и флотов. Но по мнению диссертанта ведение параллельной должности не повлияло, в какой либо степени на саму организацию духовно-нравственного воспитания русского воинства, поэтому принятие даты 12 декабря 1815 г. за начало очередного этапа развития военного и морского духовного ведомства не обосновано.

К тому же С.Ю. Чимаров допускает здесь неточности. 12 декабря
1815 г. было издано Положение об управлении военного департамента, которым образован Главный штаб Его Императорского Величества.
В состав Главного штаба вошли военный министр и инспекторы артиллерии и инженерного корпуса. Там были сосредоточены не только части гвардейского Корпуса, как утверждает С.Ю. Чимаров, но и все подразделения военного управления. И новая должность в то время называлась не обер-священник Штаба гвардейского корпуса[6], а обер-священник Главного Штаба «с поручением его управлению всех гвардейских полков священнослужителей».[7] Лишь только 6 декабря 1829 года указом Императора она стала называться — «обер-священник Главного Штаба и отдельного гвардейского корпуса».[8]

Кроме того С.Ю. Чимаров называет завершающий период истории военного и флотского духовенства почему-то «пресвитерианским», что на взгляд диссертанта вносит путаницу в понятийный аппарат. Ведь слово «пресвитерианство» (от греч. πρεσβ?τερος - старейший) в научной и религиозной литературе обозначает одну из разновидностей пуританизма, особый тип организационного устройства в протестантизме. Пресвитерианству присущи: выборное руководство из наиболее набожных и авторитетных членов общины — пресвитеров (старейшин); замена литургии молитвенным собранием и проповедями теологически подготовленных участников — министров; независимость от епископальной власти, функции которой передаются выборным консисториям, синодам или ассамблеям. Что общего увидел С.Ю. Чимаров между ведомством военного и флотского духовенста в период 1890 — 1918 гг. и одним из протестантских течений, — не ясно.

§ 1.1 Формирование института флотского духовенства
в XVIII веке.

В последнее десятилетие появилось достаточно исследований, посвященных истории формирования флотского и военного духовенства России. Однако все они в основном ограничиваются освещением первой четверти XVIII века. Основной работой, на которую ссылаются почти все авторы публикаций, является книга протоиерея А. Смирнова «История флотского духовенства». В данном параграфе сделана попытка обобщить как уже известные, так и малоизвестные факты из истории становления института флотского духовенства в XVIII веке.

Начало создания структуры военного как государственного института относится к эпохе царствования Петра I. Структура флотского духовенства сформировалась не сразу и первоначально законодательно не была закреплена.

Во время первой поездки Петра I в Архангельск, которую он совершил с целью «ближе видеть море»[9] в 1693 году, в свите царя были священник и певчие. При плавании на яхте «Святой Петр» по Белому морю в мае 1694 года государя также сопровождал священник. Причем и царь Петр и сопровождавшие его лица причащались во время этого морского путешествия. Во время своего путешествия по странам Европы в 1697 году Петр I наряду с другими вопросами внимательно изучал опыт деятельности духовенства на флотах этих государств. В Англии и во Франции флотское духовенство существовало уже в XVI веке. На больших кораблях было даже по несколько клириков. Так, например, в первой половине XVII века на французском линейном корабле «La Corone» служило два священника и три монаха. Опыт этих стран лег в основу создания института флотского духовенства российского флота.

Началом создания Российского флота считается исторический Указ Боярской думы «Морским судам быть», принятый 20 октября 1696 года. Русская Православная Церковь вместе с государством участвовала в созидании флота. Согласно именному указу об особой «корабельной повинности» духовенству вменялось построить по одному кораблю с каждых 8 тысячи дворов своих угодий. К 1699 году Русской Православной Церковью было построено 19 кораблей.

Говоря об истории флотского духовенства, следует подчеркнуть особое значение приморских монастырей в охране побережья. Здесь нужно отметить Астраханский монастырь, стоявший на страже южных рубежей, и особенно Соловецкий монастырь являвшейся морской крепостью, охранявшие северные рубежи. Соловецкий монастырь имел небольшое стрелецкое войско и флотилию, способную вести боевые действия в прибрежных водах. Шведы в 1701 году после безрезультатного обстрела монастыря вынуждены были покинуть Белое море.

Вопрос о штатном флотском духовенстве встал с началом строительства Российского флота. Трудно определить точную дату назначения первого корабельного священника. Но из письма командующего флотом адмирала Карнелия Ивановича Крюйса известно, что уже в 1704 году священники были включены в расписания экипажей кораблей.[10] Первый документ, регламентирующий флотскую деятельность — «Инструкции и артикулы военные, надлежащие к Российскому флоту»,[11] утвержденный в апреле 1710 года, включал положения о вероисповедании и возлагал ответственность за проведение утренних и вечерних молитв на корабле на командира, что говорит о повышении ответственности командного состава за религиозное воспитание. Никакого упоминания о священнослужителях в этом документе нет.

Должность и обязанности полковых и обео-полевых священников действующей армии были определены указом Петра I от 30 марта 1716 года о введении «Устава воинского»,[12] в котором была заложена основа система управления военного духовенства.

Известно, что с октября 1717 года до мая 1718 года в Морском ведомстве решался вопрос о комплектовании парусных кораблей флотскими специалистами. В составы экипажей были включены и священники. Как правило, на суда священниками назначались иеромонахи. Петр I, считавший монашество лишним сословием, нашел монахам достойное практическое применение.

Несколько судов с небольшими экипажами мог окормлять один иеромонах. Так в 1719 году на бомбардирские суда «Дондер», «Юпитер», «Гангут» был назначен иеромонах Антоний Яковлев Патриарш.[13] Пастыри, исполнявшие свои обязанности на постоянной основе, назначались только на крупные корабли. Они же периодически посещали для совершения треб более мелкие суда, на которых отсутствовал свой штатный пастырь.

Как пишет прот. А. Смирнов, в соответствии с указом Петра I от 8 апреля 1719 года ответственность за комплектование военных кораблей священниками лежало на архимандрите Александро-Невского монастыря Феодосии (Яновском).

При назначении духовенства на корабли имелись определенные трудности. Постоянные задержки с отправкой монахов были связаны с невыделением дорожных и подъемных денег. Так вызванный из Смоленска Кирион Голубовский, получил 30 рублей подъемных и 9 рублей 8 алтын 4 деньги дорожных денег лишь через 4 года. Причем эти деньги были собраны в монастырях Смоленской епархии, а не выданы из казны.[14] Особенно большие трудности с назначением иеромонахов на флот возникли в 1722 году. Архимандрит Александро-Невского монастыря Феодосий, ставший 25 января 1721 года Архиепископом Новгородским и вице-президентом Святейшего Синода, уже тяготился данной ему привилегией, да и отношения с Петром I у него испортились.

В 1723 года положение несколько изменилось. Обязанность комплектования кораблей священниками перешла к Святейшему Синоду. Однако непосредственными поставками пастырей на флот занимался по-прежнему Александро-Невский монастырь.

Необходимо отметить, что для службы на флоте кроме иеромонахов определялись и белые священники. Так во время русско-шведской войны (1741 — 1743) по указу конторы Св. Синода 11 июня 1742 года за № 174, в навигацию на флот, которым командовал тогда адмирал Николай Федорович Головин, были отправлены два иеромонаха из Александро-Невского монастыря: Лука Тимоновский и Иона Свинский, да священник Сампсониевской церкви Симеон Лукин. Они заменили умершего иеромонаха Антония Сивцова и возвращенного по болезни в монастырь иеромонаха Серапиона Свешникова. В морской «гошпиталь», по тому же указу, командирован оказавшийся в Петербурге белый священник Кронштадтского Андреевского собора Феодор Матфеев.[15] Такой порядок назначения флотского духовенства сохранялся на протяжении всего XVIII века.

Кроме Балтики имелись священники на Азовском флоте и на Каспийской флотилии. Однако Азовский флот существовал не долго. После неудачного Прутского похода 1711 года, когда Азовским флотом командовал адмирал Федор Матвеевич Апраксин, от идеи выйти к Черному морю в очередной раз пришлось отказаться. В 1712 году большая часть кораблей была сожжена, а оставшиеся были брошены на произвол судьбы. Восстановление флота у южных рубежей России началось только в царствование Екатерины II в 1769 году во время первой русско-турецкой войны. Комплектование черноморских кораблей иеромонахами было возложено на Георгиевский монастырь на мысе Фиолент[16].

Что касается Каспийской флотилии, то известно, что в Низовом походе в Персию под командованием адмирала Ф. М. Апраксина в 1722 году обер-иеромонахом был назначен настоятель Новоиерусалимского Воскресенского монастыря архимандрит Лаврентий Горка. Он «из Астрахани всегда на морских судах ехал, и в Персиду в Дерьбень и до Елюкентия реки персицкой, также из Персиды в Астрахань на морских судах возвратился и на берегу немного живал».[17] В донесении от 3 ноября 1722 года он просил Св. Синод уволить его со службы по причине усилившейся болезни. Синод удовлетворил эту просьбу.[18]

Для кампании 1723 года на Каспийскую флотилию 15 февраля был назначен обер-иеромонахом Давид Скалуба — иеромонах Московского училищного монастыря. Он исполнял эту должность до окончания Низового похода кампании 1724 года, после чего был назначен «для духовного, до благочестия надлежащего дела в те места, где Астраханской губернии губернатор господин Волынский обретаться будет, и за тем делом быть при Волынском неотлучно».[19] Перед Давидом Скалубой стояла задача вести миссионерскую деятельность среди переселившихся в поволжские степи калмыков. Однако с этой задачей он не справился, так как не знал калмыцкого языка. Живя в Астрахани, Давид Скалуба сохранял звание обер-иеромонаха. В начале 1725 года он получил новое назначение в Санкт-Петербурге.

Священнослужители требовались не только для кораблей, но и для различных учреждений возникающих вследствие развития военно-морского дела, а также для береговых флотских церквей.

Параллельно с развитием флота совершенствовалась и система управления духовенством морского ведомства. Первоначально все морское духовенство находилось в подчинении местной епархиальной власти, в зависимости от порта базирования судна. Но, служа на кораблях, священники и иеромонахи оказывались вне епархиального и монастырского надзора. Поэтому для контроля над иеромонахами на флоте согласно Морскому Уставу назначался «начальный священник», которому предписывалось «быть на корабле Аншеф командующего и имеет управление над всеми священниками во флоте».[20]

В Петровском Морском Уставе ничего не говорится об упоминаемой выше должности обер-иеромонаха, хотя уже в 1719 году, т. е. за год до утверждения Устава, употреблялось такое название начального священника из иеромонахов. Обер-иеромонах обязан был наблюдать за правильным исполнением своих обязанностей священников и иеромонахов на флоте, которые, поступив на корабли, отделялись от надзора епархиального и монастырского начальства. Обер-иеромонах относительно исполнения своих частных обязанностей подчинялся командующему флота, состоял непосредственно в ведении Святейшего Синода и почти не зависел от епархиальных преосвященных. Обер-иеромонах был представителем духовно-административной власти во флоте и пользовался правом подвергать виновных наказанию. В случае не исправления, он обязан был отсылать их к духовному суду архиереев тех епархий, из которых они поступили на флот. В случае своего временного отсутствия или болезни обер-иеромонах для неослабного наблюдения над подчиненным священством назначал одного из иеромонахов, снабжая его инструкциями. Так обер-иеромонах Ревельской эскадры Иустин Рудинский, во время болезни, поручил исполнять свои обязанности иеромонаху Ионе Казанскому.

Известно, что первым обер-иеромонахом флотского духовенства был префект Гавриил Федорович Бужинский. Он занимал эту должность в 1719 и 1720 годах при Ревельской эскадре. Протоиерей А. Смирнов приводит выдержки из письма монастырского судьи Александро-Невской лавры к иеромонаху Гавриилу при его назначении: «О инструкции, как духовным правлением вам одержать, изволите Ваше Преподобие, с господином архимандритом (Феодосием) сами совет предложить».[21] Гавриил Бужинский был хорошим проповедником. Историк Н. Архангельский отмечает, что
«27 июня 1719 года, по случаю празднования полтавской виктории,
он произнес благодарственное о сем слово Триипостасному Богу
при Ангунте в походной церкви Преображенскаго полка, где флот Российский, корабельный и галерный, стоял на якорях. 27 июля того же года на корабле „Ингерманландия“ при острове Ламеланде в Ботническом заливе сказано слово о победе у Ангунта, одержанной того же числа в 1714 году».[22]

Эскадренные начальствующие иеромонахи в 1720 годах назывались префектами. Главенствующая роль среди них принадлежала префекту Ревельской эскадры. Ревельский порт по своему местоположению и по количеству в нем морских сил имел преимущество по сравнению с другими балтийскими портами. Поэтому префект Ревельской эскадры традиционно считался первым во флоте обер-иеромонахом. Но он исполнял обязанности первого обер-иеромонаха, говоря современным языком «на общественных началах» и то не всегда, как это было с Рафаилом Заборовским, бывшем
до назначения иеромонахом на корабле «Ревель» и сменившим Гавриила Бужинского в 1721 году, в то время Балтийским флотом командовал шаутбенахт Александр Данилович Меньшиков. Рафаил Заборовский занимал эту должность до 1723 года. Главенствующее положение было узаконено только в 1724 году, когда командующим Ревельской эскадры и главным командиром Ревельского порта стал англичанин Дуффус. Произошло это следующим образом: Назначенный 8 января 1724 года обер-иеромонахом Ревельской эскадры учитель славяно-латинских школ в Москве Иустин Рудзинский не сразу прибыл к месту службы. Его обязанности некоторое время исполнял Маркел Родышевский, бывший иеромонахом на корабле «Уриил» и имевший уже опыт наблюдающего за флотским духовенством в Котлине. Как пишет протоиерей А. Смирнов, Иустин Рудзинский, прибыв в С.-Петербург, «хотел осмотреть во флоте (именно в Кронштадте и
С.-Петербурге — А.Б.) над иеромонахами благочиния, то командующий флагман (Ф.М. Апраксин) не допустил, с таковым резоном, — тебе де до сих корабельных иеромонахов дела нет, только в ревельской эшкадре».[23] Иустин Рудзинский подал по этому поводу жалобу в Святейший Синод. И 24 июня 1724 года Св. Синод сделал следующее постановление: «Быть ему, Рудзинскому, как и прежде определен, обер-иеромонахом и над корабельными священниками смотрение иметь и управление содержать, под вышнею Св. Правительствующаго Синода дирекциею, во всем корабельном на Балтийском море флоте, непременно, для того, что хотя в прежде посланном во оную Адмиралтейств-коллегию указы написано: быть ему, Рудзинскому, на месте бывшаго обер-иеромонаха в Ревельской эскадре, однакож то разумеется потому токмо, что синодальный асессор, в помянутой эскадре бывший обер-иеромонах, ныне же Калязинский архимандрит Рафаил, жительство свое имел в Ревеле, а понеже команду имел он, архимандрит, тогда над всеми всего флота священниками, того ради и оному Рудзинскому и все по должности своей духовное правление содержать во всем флоте неотменно, ибо и по Уставу Морскому во флоте начальной священник значится один, который по 9-й того Устава главе имеет управление над всеми священниками на флоте».[24] В дальнейшем Иустин Рудзинский именовался обер-иеромонахом «всероссийского корабельного флота». Он занимал эту должность, оставаясь обер-иеромонахом Ревельской эскадры, вплоть до своей кончины 10 апреля 1727 года, когда должность главного командира Ревельского порта исполнял англичанин Теннис Тран. Перед смертью Рудзинский передал обязанности обер-иеромонаха Ревельской эскадры иеромонаху Ионе Казанскому, который также вскоре умер (18 декабря 1727 года). Узнав о смерти Ионы Казанского, Св. Синод поручил исполнение его обязанностей Воронежскому архимандриту Исаии Волошину.[25] Из других обер-иеромонахов Ревельской эскадры известно о Карионне николаевском, который был вызван в Александро-Невскую Лавру из монастыря на Прерве в 1720 году. Он долго служил во флоте и в 1731 году стал обер-иеромонахом Ревельской эскадры. В 1732 году Карионн скончался в городе Ревеле.

Обер-иеромонах галерной эскадры при городе Або (нынешний город Турку) кроме кораблей наблюдал и за сухопутным Финляндским корпусом. Он так же как и Ревельский обер-иеромонах, не приписывался к какому-то определенному кораблю. Его пребывание зависело от распоряжения флагмана. До 4 июля 1720 года, когда галерной эскадрой командовал Матвей Христофорович Змаевич, эту должность занимал Иннокентий Кулчицкий. В 1720 году он по указу Петра был назначен в Китай с производством в архимандрита. На должности обер-иеромонаха галерной эскадры его сменил иеромонах Ревельского корабля «Самсон» Степан Прибылович, который уже 30 июля 1720 года был перемещен на остров Котлин на корабль «Ревель» и передал эту должность Иоасафу Маевскому, бывшему иеромонахом на этом же корабле.

В 1722 году была оставлена только должность обер-иеромонаха Финляндского корпуса и то на незначительный период. Так как полки корпуса размещались по разным городам, полковые священники были переподчинены епархиальному начальству.

Наблюдения флотскими обер-иеромонахами за сухопутным войском бывали и позднее. Случалось это тогда, когда корабли и полки действовали под одним командованием или в промежутке между кампаниями. Так в 1747 году флотский обер-иеромонах Пафнутий Быковский был назначен и обер-полевым священником во «вспомогательный корпус» за границу.[26]

История обер-иеромонашеского управления в Котлинской эскадре довольно коротка. Долгое время положение обер-иеромонаха Котлинской эскадры вообще не было определено. С 22 августа 1720 года по 1-е января 1721 года, когда Котлинской эскадрой командовал А. Д. Меньшиков благочинный Котлинского округа священник собора св. Андрея Первозванного Петр Иоаннов был отпущен в отпуск. На его место временно назначается иеромонах Макарий Хворостин. Пользуясь правами благочинного, он стал исполнять и обязанности первенствующего иеромонаха, используя при этом титул обер-иеромонаха. После возвращения из отпуска Иоаннова Маркарий Хворостин был назначен «протоинквизитором с.-петербургской диспозиции». А в качестве наблюдающего за флотским духовенством эскадры 30 июля 1721 года назначен иеромонах ревельского корабля «Уриил» Маркелл Родышевский. Кроме флотского священства ему были подчинены и полковые священники острова Котлина. Маркелл Родышевский просил Св. Синод подчинить еще и всех священно-церковно-служителей епархиального ведомства, но ему отказали в этом.[27]. Известно, что он был хорошим проповедником. Даже Петр I приезжал в Кронштадт, чтобы послушать его проповеди. Известно, что при нем в 1721 году служили на эскадре иеромонахами ИоильСамойлович и Варлаам Украинцев.

В те годы население С.-Петербурга увлеклось астрологией и различного вида гаданиями. Маркеллу Родышевскому Св. Синодом было разрешено отбирать у морских и сухопутных офицеров и солдат «суеверныя книжицы, творящия тщету христианскому спасению».[28] 26 января 1722 года Маркелл Родышевский былназначен обер-иеромонахом Рижского корпуса, а затем поступил судьей в псковский архиерейский дом. С 23 июня 1722 года наблюдение над иеромонахами Котлинской эскадры было поручено Корнилию Ростовскому под главным ведением Ревельского обер-иеромонаха Рафаила Зборовского. С тех пор в Котлинскую эскадру особого начальствующего иеромонаха не назначалось, а управление перешло в ведение Ревельского обер-иеромонаха.

Особенное положение имели обер-иеромонахи Низового похода, о которых уже говорилось выше. По своим правам они были приравнены к «первому во флоте обер-иеромонаху».

Обер-иеромонахи флота, кроме руководства судовыми священниками иногда возглавляли и епархиальное священство, в районе пункта базирования кораблей эскадры.[29]

До 30-х годов XVIII века должность обер-иеромонахов особенно для Ревельского порта была более или менее постоянной. Но затем они стали назначаться только на срок морских кампаний и при чем исключительно для наблюдения над священнослужителями снаряженных для плавания «кораблей и фрегатов»[30]. Так в кампанию 1734 года с мая по сентябрь по требованию Адмиралтейской Коллегии были назначены на корабли 31 священник, а на должность обер-иеромонаха — судья дома смоленского архиерея Карион Голубовский. По окончании кампании он донес Св. Синоду, что «для зимования в Ревельском порте .. оставлены те семь иеромонахов, в Кронштадте при трех полках — бывшие при них три иеромонаха и сверх этого еще два иеромонаха: один на корабле в Ревеле, а другой на браундвахте. Для надзирания же над теми иеромонахами, которые определены на корабли в Ревель приказано на время команду иметь иеромонаху Августу».[31] Голубовский же, с одиннадцатью иеромонахами и двумя белыми священниками, корабли которых «в свои порты при Кронштадте стали», возвращены «при отношении Кронштадтской канцелярии».[32]

Также как и иеромонаху Августу, было поручено наблюдение над иеромонахами, оставшимися на флоте «для зимования в ревельском порте», в 1743 году иеромонаху Сергию Астраханскому. Таким образом, в зимнее время, когда корабли находились в своих портах, для наблюдения над оставшимися иеромонахами назначался иеромонах, который не носил звания обер-иеромонаха, не пользовался его содержанием, но исполнял обязанности последнего. Иеромонах Сергий Астраханский, желая удостоиться звания обер-иеромонах в 1743 году, обращался в Св. Синод с просьбою, к которой была приложена и рекомендация от адмирала. Однако Св. Синод отказал ему, и во все проведенные во флоте кампании (с 1743 по 1748 годы) иеромонах Сергий являлся только исполняющим обязанности обер-иеромонаха. В 1748 году в связи с ухудшением здоровья он был уволен и отправлен в Москву. Кто был назначен на его место — неизвестно.[33]

21 июня 1766 года Св. Синод назначил обер-иеромонахом заштатного черниговского архимандрита Евстафия. Архимандрит Евстафий зимой жил в Кронштадте, а в летние кампании 1767 и 1768 годов бывал «для экспедиций» в Балтийском море на кораблях флота, которым командовал в те годы адмирал Григорий Андреевич Спиридов. В 1769 году он вместе с российским флотом под командованием Спиридова отправился Средиземное море, где и проходил службу до 25 августа 1772 года, когда по собственному прошению был уволен по болезни. Во время службы он участвовал в 1770 году в Чесменской битве.[34]

В 1788 году во время второй войны с Турцией на Средиземноморскую эскадру, для общего управления корабельными священниками был назначен архиепископ Реардамский Никодим. Но в 1789 году Никодим умер. Его обязанности принял, находившийся во флоте иеромонах Иосаф, который был замечен командиром эскадры. По возвращении с флота Иосаф был награжден императрицей крестом и произведен в игумена Арзамасского Спасского монастыря[35].

Многие отслужившие на флоте обер-иеромонахи и иеромонахи петровского времени, получив флотскую закалку, в последствии достигали больших высот при продвижении в духовной службе:

Гавриил Бужинский, бывший обер-иеромонахом Ревельской эскадры в 1719 и 1720 годах, 30 октября 1726 года стал епископом Рязанским;

Рафаил Заборовский, в 1721 году сменил Гавриила Бужинского.
Получил сан митрополита Киевского 16 июля 1743 года;

Иннокентий Кульчицский, состоявший в должности обер-иеромонаха галерного флота, после службы на флоте был отправлен с миссией в Китай, но по интригам иезуитов не был допущен в Пекин и остался в Селенгенском монастыре на Байкале. Он много сделал для просвещения бурят и монголов. 16 января 1727 годаИннокентий стал епископом Иркутским. В Иркутском Воскресенском монастыре он открыл первую в России школу китайского и монгольского языка, положив начало традициям русского китаеведения. После смерти святителя у его гроба стали свершаться чудеса. 28 октября 1804 года он был причислен к лику святых;

Маркелл Родышевский, служивший на флоте с 1719 года, а в 1719 году «первенствующий над подчиненными иеромонахами» Котлинской эскадры, 10 января 1742 года получил сан епископа Карельского;

Лаврентий Горка, бывший в 1722 году обер-иеромонахом Низового похода, 6 сентября был назначен епископом Астраханским, а 7 сентября 1727 года архиепископом Устюжским;

Вениамин Схановский, служивший на флоте с 1722 по 1725 годы, 25июля 1731 года получил сан епископа Коломенского, в 1739 году назначен епископом Вятским, в 1742 году — епископом Воронежским;

Илларион Роголевский — служил во флоте с 1719 по 1722 годы, участвовал в Низовых походах, 16 апреля 1732 года получил сан архиепископа Казанского;

Иоаким Струков, служивший во флоте с 1719 года по 1722 год включительно, 4 июня 1727 года был назначен епископом Переяславским, а 7 июня 1730 года — епископом Воронежским;

Лев Юрлов — служил во флоте в 1719 году, 28 мая 1727 года получил сан епископа Воронежского;

Сергий Белоградский — служил во флоте с 1720 по 1722 годы, 9 декабря 1731 года получил сан епископа Великоустюжского. Есть данные о том, что флотским иеромонахом и обер-иеромонахом был Киевский архиепископ Варлаам Ванатович, однако протоиерей А. Смирнов подвергает их сомнению.[36]

Как известно правая рука царя Петра в реформе церковного управления, автор знаменитого «Духовного регламента» Феофан Прокопович, до поставления на епископскую кафедру возглавлял войсковое духовенство и в 1711 году участвовал в Прутском походе.

Скудость информации о положении корабельных священников и значительное уменьшение документальных источников, освещающих историю флотских клириков в XVIII веке после смерти Петра I, говорит о том, что правительство мало интересовало состояние духовного воспитания личного состава на флоте в те годы. Флот постепенно начал приходить в упадок, а духовенство попало в большую зависимость от епархиальной власти. Утверждая власть епископа над военным духовенством Св. Синод руководствовался следующими каноническими правилами: «Каждый епископ да имеет власть в своей епархии и управляет ею с приличествующей каждому осмотрительностью и да имеет попечение о своей стране, состоящей в зависимости от его града, и да поставляет пресвитеров и диаконов и да разбирает все дела с рассуждением» (Ант.Пр.9); «По каждой епархии в селах или предприятиях сущие приходы неизменно пребывали под властию заведывающих оными епископов» (IV всел. 17 всел.25).[37]

Время царствования Анны Иоанновны духовенством называлось «моровой язвой для Русской Церкви».[38] Преследования, которым подвергались в те времена передовые православные священники можно сравнить с гонениями на Церковь в советские времена. Всякие попытки проявления самостоятельности военного и флотского духовенства пресекались. Для исключения тенденций к обособлению военного духовенства Св. Синод в 1733 году издал специальные правила, которые в частности гласили: «Всем при полках или при морских командах и при подобных тому всякаго звания службах обретающимся священникам, как скоро с парохиею своею (т. е. с тою командою, при которой обретается) прибудет на станцию, где зимовать, или долгое время, и именно не менее двух недель пробыть должно, не расставляя при том полку (ежели имеется походныя церкви), явиться той епархии архиерею: ежели от того места архиерей получится быть в отдалении, то по близости места духовным тоя епархии управителем, и объявить о себе письменно, когда и при ком прибыл. А тем архиереем, или духовным управителем чинить немедленно свидетельство: правильный ли священник, т. е. кем рукоположен, имеет ли ставленую, или епархиальную грамоту и указ об определении его к той команде, и буде, таковаго яснаго свидетельства не покажет, то духовным оным управителем писать к своему епархиальному архиерею обстоятельно о всем. .. Ежели явится в произведении во священство и в определении к той команде совершенно сумнителен, таковаго до священнослужения до той его команде не допускать, но отсылать таковых с подлинными о них исследованиями к епархиальным их архиереям».[39] Таким образом, процесс формирования института военного и флотского духовенства как государственной структуры не только затормозился, но и был повернут вспять.

Однако к концу XVIII века, в связи с участившимися длительными морскими походами и заграничными походами сухопутной армии, военное духовенство все больше и больше выходило из-под влияния епархиальных властей. Обер-иеромонахи флота получили опыт самостоятельногшо управления корабельным священством. Постепенно создавалась почва для его совершенного обособления. В соответствии с главой 1 Устава военного флота 1797 года (часть 5) «О службе Божией» на флагманских кораблях уже имелись походные церкви, которые снабжали Запасными Дарами священников других кораблей.

Следует отметить, что в 1-й половине XVIII века в состав корабельных экипажей, особенно на галерные суда, назначались часто явные преступники. Протоиерей А. Смирнов в своей работе приводит выдержки из письма посла князя В. Л. Долгорукого к графу Ф. М. Апраксину. В этом письме Долгорукий характеризует поведение матросов с русских фрегатов, находящихся в 1711 году в Копенгагене: «.. такие люди на тех фрегатах, делают стыд такой, чего здесь не видано: непрестанно пьяны, валяются по улицам, дерутся, все ходят чуть не наги; одним словом, могу В. Пр-во, верно донести, не только подобны, — сами они ярыжки кабацкие собраны».[40]

Не смотря на все упущения в подборе военных и морских священников. Благодаря неустанной воспитательной работе командиров и флотского духовенства русские экипажи превратились в относительно короткий срок в образцово-показательные команды. Так, отправляя из третьей Средиземноморской эскадры отряд датчан во главе с контр-адмиралом И. Н. Арфом, граф А. Г. Орлов просил Екатерину II, в случае отправления из России новой эскадры, составить ее из российских матросов и офицеров. «Ибо от своих одноземцев не токмо с лучшей надеждой всего того ожидать можно, чего от них долг усердия и любви к отечеству требуют, но еще и понесении трудов, беспокойств и военных трудностей довольно уже усмотрено между российскими людьми и иностранными великое различие …».[41]

Служивший в русском флоте сослуживец знаменитого Кука англичанин Тревнин, характеризовал русских матросов следующим образом: «Нельзя желать лучших людей, ибо неловкие, неуклюжие мужики скоро превращались, под неприятельскими выстрелами, в смышленых, спокойных и добрых воинов».[42]

Отзываясь о поведении матросов Черноморской эскадры под командованием вице-адмирала Ф. Ф. Ушакова, находящейся с визитом в Стамбуле в 1798 году, один из влиятельных вельмож на встрече у визиря заметил, что «12 кораблей российских менее шума делают, нежели одна турецкая лодка; а матросы столь кротки, что не причиняют жителям никаких по улицам обид».[43] И облик, и весь дух русских моряков были удивительны туркам. Российская эскадра пробыла в Константинополе две недели, «дав туркам опыт неслыханного порядка и дисциплины».[44] «Двухнедельное пребывание в Константинополе российской эскадры оставило у жителей самое благоприятное впечатление. Они только и говорили о строгой дисциплине и послушании российских моряков».[45] Позже, после взятия русско-турецкой эскадрой крепости Корфу турецкий реал-бей Феттах хвалил русских матросов за их дисциплину и храбрость, «присовокупляя, что чрез обращение с оными турецких матрозов, и они довольно навыкли к послушанию».[46]

Докладывая о поведении матросов во время взятия крепости Корфу, вице-адмирал Ф.Ф. Ушаков писал: «Наши служители от ревности своей и желая угодить мне, оказывали на батареях необыкновенную деятельность: они работали и в дождь, и в мокроту или же обмороженные в грязи, но все терпеливо сносили и с великой ревностью старались».[47]

Один из итальянцев, видевший освобождение русским морским десантом Неаполя в июне 1799 года, писал: «Конечно, не было никогда примера, подобного сему происшествию. Но лишь российским войскам возможно было сотворить чудо. Какое мужество, какая дисциплина, какие кроткие, любезные нравы! Их (русских — А.Б.) здесь боготворят, и память о них пребудет запечатлена в роде родов, во всех сердцах обитателей нашего отечества».[48] Историк и бывший военный министр России Д. А. Милютин в книге «История войны 1799 года» писал, что русские моряки сумели своим «обхождением и дисциплиной привлечь к себе сердца народа. Офицеры русского флота могут гордиться кампанией 1799 года …».[49]

И, как отмечает известный биограф Ушакова капитан 1 ранга
В. Д. Овчинников, «не дубина заставляла наших матросов и офицеров идти
в бой и сражаться за чужую землю, как за свою собственную, а истинная православная вера. Именно этим они отличались от европейских вояк».[50] Хотя в государственной иерархии офицер оставался дворянином, а матрос — холопом, но именно единение в вере и рождало это священное воинское братство адмиралов, офицеров и матросов. Ведущая роль в воспитании этого единения принадлежала флотским иеромонахам.

Таким образом, начало XVIII века было ознаменовано созданием регулярного военного морского флота в России. По мере роста численности корабельных экипажей возникла проблема более эффективного всеохватывающего религиозно-нравственного воздействия на личный состав. Задачи, принципы комплектования, управления, снабжения института флотских священников, заложенные в начале века, стали основополагающими и в последующие годы. На всем протяжении существования флота в XVIII веке организационно-штатная структура корабельного духовенства менялась в тесной связи с политической ситуацией в государстве и с востребованностью военных кораблей. Не смотря на государственные кризисы, все же шел по выражению М.И. Ивашко «неспешный поиск»[51], оптимальных форм управления, комплектования, уточнялись права и обязанности священнослужителей.

К XIX веку полковые и корабельные священники находились в двойном подчинении: Св. Синоду и военному руководству. По окончании службы во флоте иеромонахи получали от Святейшего Синода новое место службы, смотря по «аттестату» военного начальства о прохождении ими своей службы. На новом месте корабельное духовенство поступало в ведение епархиального начальства и сливалось с местным епархиальным духовенством. Но особенности корабельной службы при активных действиях флота связаны с частой сменой дислокации корабля и длительной оторванностью от берега. Иногда за одну кампанию военное судно могло в короткий срок оказаться на канонической территории нескольких епархий. В такой ситуации контроль со стороны Св. Синода за деятельностью флотского духовенства было осуществить очень сложно. Обстоятельства требовали такой организации флотского духовенства (так же как и армейского), когда корабельный священник никаким образом не зависел бы от епархиального ведомства.

Мысль обособить военное духовенство от епархиального управления и сделать должность военного обер-священника постоянной принадлежала императору Павлу I. Первым шагом в централизации управления армейским и флотским духовенством было принятие в 1797 году нового воинского устава, в соответствии с которым полковые и корабельные священники в военное время подчинялись исключительно обер-полевому священнику.[52] Но при этом по-прежнему обер-полевой священник определялся только на время кампании и назначение флотского духовенства происходило через епархиальные управления по месту постоянной дислокации корабля, что не устраняло кадровую путаницу. Коренные изменения в организации войскового и флотского духовенства император Павел предпринял уже в XIX веке, о чем будет сказано в следующем параграфе.

В заключении следует еще раз отметить, что флотское духовенство внесло значительный вклад в воспитание русских матросов и офицеров, прививая им высокие нравственные качества, верность долгу и любовь к своему Отечеству. Необходимо также обратить внимание, что в связи с упадком монашеской жизни в XVIII веке снизились и качественные характеристики подбираемых для службы на кораблях иеромонахов.