За что они нас ненавидят?

Глава из книги «Пиррова победа Кароля Войтылы»,

Для того чтобы попытаться на месте понять, почему так по-разному на Украине отнеслись к визиту Папы, один из авторов этой брошюры сам побывал в наиболее «непонятном» для русских регионе Украины — Галиции. Мне удалось встретиться с самими разными людьми, и конечно, услышать самые разнообразные мнения по интересовавшим нас вопросам, но несколько встреч были особенно показательными и впечатления о них, думаю, будут интересны читателю.

Конечно, я побывал в центре украинского униатства — соборе святого Юра. Я надеялся, что здесь-то мне все объяснят про особенности восприятия визита Папы, но оказалось, что все не так просто. Пресс-секретарь епархии — молодой священник — не смог ничего толком объяснить, сославшись на неопытность, и проводил меня к эконому Львовоской епархии УГКЦ митрату (митрофорному протоиерею) Роману Кравчику. Беседа с о. Романом, очень любезным и образованным собеседником, тем не менее, совсем мало прибавила к моим познаниям. Все, что говорил опытный митрат, вполне соответствовало официальным заявлениям предстоятеля УКГЦ кардинала Любомира Гузара. Папин визит был для присутствовавших просто счастьем. До сих пор, когда что-то не ладится в делах, надо просто взять томик с напутствиями дражайшего понтифика, и сразу становится ясным как надо действовать, а если есть какие-то проблемы, только от того, что плохо пользуемся мудрыми советами Председателя Мао, то есть Папы Войтылы.

В кабинете о. Романа я себя чувствовал как на китайской церемонии: все вокруг без конца улыбаются, но не очень понятно почему. Мне объяснили, что от имени УКГЦ интервью может дать только митрополит Гузар, а его сейчас нет, но можно или приехать в другое время, или прислать свои вопросы, и митрополит обязательно на них ответит. Наверное, это действительно так. Однако, прочитав несколько материалов предстоятеля УКГЦ, я понял, что в политических вопросах он ничего нового мне не скажет, а откровений в вопросах духовных я от него и не ждал. К тому же вряд ли гражданин США, хотя и украинского происхождения, лучше советского человека может понять постсоветскую ментальность.

Для знакомства с реалиями унии нужно было ехать в деревню. Я выбрал один из типичных районов Львовской области и попросил знакомых дать несколько адресов церквей, где служат выпускники Санкт-Петербургских духовных школ, предполагая, что с ними мне — уроженцу Петербурга — будет легче разговориться. Добравшись до одной из таких деревень, я справился у селян, где живет местный священник, и следом за стадом коров отправился к его дому. Отец В. встретил меня у калитки. Разговор наш начался совершенно неожиданно для меня быстрым и жестким допросом: кто я, откуда и зачем приехал, кто дал мне адрес, кто и с какой целью оплатил дорогу и т. д. Я показал свое репортерское удостоверение, но это его мало в чем убедило. Отец В. сказал, что сам может таких напечатать, сколько хочешь. Я предложил паспорт, но он сказал, что до него он еще доберется, а пока колись, мол, так. Когда же он узнал, что я ехал на Украину из Питера через Москву, ему и вовсе стало, видимо, ясно, что я агент КГБ.

Все же он пригласил меня во двор, мы сели на скамейку в саду, и беседа наша состоялась. Конечно, ни о какой записи на диктофон, а тем более о фотографировании «секретных» объектов его деревни не могло быть и речи. Приходится рассказывать по памяти. Кстати, ни один из униатов, с которыми мне приходилось беседовать — ни во Львове, ни в области — не соглашался говорить при включенном диктофоне, хотя я пытался объяснить, что можно сделать копию и, в случае, если я что-то не так опубликую, призвать меня к ответу. Но диктофон у моих собеседников, видимо, вызывал ассоциации со шпионством и «рукой Москвы», и мне пришлось оставить надежды на запись разговоров с униатами.

Итак, после небольшой проверки началась наша беседа с отцом В. Она носила своеобразный характер. Не дожидаясь от меня вопросов, он со все более вскипающей яростью начал поносить Россию, русских, Русскую Православную Церковь, Санкт-Петербург, Президента Путина и Патриарха Алексия II. Причем в Санкт-Петербурге, тогда Ленинграде, он учился 4 года в семинарии и был там же рукоположен в свое время во священники.

Скажу сразу, что я не припомню случая, чтобы когда-нибудь в жизни встречал такую сильную ненависть не только к своей Родине, но и к себе лично, хотя в каких только обстоятельствах мне не приходилось бывать. Отец В. действительно ненавидел, как говорится, всеми фибрами души, до мозга костей, Россию и русских. Больше всего его возмущало, что все русские — рабы, что они смиренно и кротко терпят «своих ханов с карманной церковью», что «русские — зараза, от которой хорошо бы избавить мир и от которой надо лечиться» и т. п. На мой робкий вопрос, чему же он тогда учился в Петербурге, он ответил в том смысле, что есть, конечно, и среди русских отдельные, случайно затесавшиеся, порядочные люди, например, такие, как игумен Иннокентий Павлов, у которого он учился, отец Георгий Кочетков, протоирей Александр Мень (?!). А единственной газетой, которую можно читать «порядочному человеку», отец В. считает «НГ-религии» времен Максима Шевченко. По мнению этого униата, если в России и было что духовное, то только у раскольников (старообрядцев), но все хорошее начисто извели деспоты Иван Грозный и Петр Первый. Перечислять всю грязь, которую он вылил на все русское, просто неприлично. Признаться, под конец я даже немного струхнул, что он сейчас кликнет хлопцев, и они мне припомнят и Мазепу, и Бендеру. Даже придумывать стал, куда бы спрятать дорогущий цифровой фотоаппарат, чтобы они его не разбили, когда примутся за мое «воспитание».

Но все обошлось. Через полчаса ругани, наверное, вспомнив, что он все же христианин, отец В. перевел разговор в метафизическую плоскость. Он оказался довольно образованным человеком, после Петербурга учился и в Московской духовной академии, и в Польше. Для отца В. никакой церкви помимо той, что под омофором Папы, нет и быть не может. А Русскую Православную Церковь Господь если и сохраняет, то только для того, чтобы оттенить ее «ужасом» «красоту» католической. Насчет сонма святых нашей Церкви у него тоже заранее готов ответ: или они никакого отношения к московской церкви не имеют, как, например, равноапостольный Владимир, или их подвиг был не славой, а обличением русской церкви. Смирение русское тоже неправильное, потому что мы смиряемся не перед тем, кем надо, а надо, разумеется, перед Папой.

Весьма оригинально высказался отец В. и о возможности визита Кароля Войтылы в Москву. По его словам, в Москве Папе делать нечего. А если Господь и направит туда Римского первосвященника, то характер этого визита будет апокалиптический, свидетельствующий только о приближении конца света, перед которым необходимо «обличить святостью понтифика православие».

Причем никаких возражений сей «ученый муж», конечно, не признавал. Сколько же таких «богословов» было подготовлено в ленинградских духовных школах! А ведь митрополиту Никодиму в заслугу ставят их сохранение…

Находясь в Галиции, я пытался понять: в чем природа такой животной ненависти униатов к России? Казалось бы, у галичан куда больше причин ненавидеть соседнюю Польшу. И воевали с ними не раз, и поляки традиционно презирают украинцев, считают за быдло, а русские, если и посмеиваются над «хохлами», так ведь всегда добродушно, без всякой злобы. Более того, в России украинцев всегда и любили, и жалели. Я многим во Львове задавал вопрос о природе этой ненависти, но вразумительного ответа так и не получил. Как правило, мне отвечали, что причина лежит в репрессиях против УКГЦ в 1946 году, ссылках в Сибирь после войны. Меня даже спросили во время одного из разговоров во Львове: «Почему, как Вы думаете, наши мэр и губернатор в свое время закончили не украинские, а сибирские университеты? Потому что их отцы в Сибирь были сосланы советской властью, а у нас она не с поляками, а с русскими ассоциируется, вот галичане русских и ненавидят».

Но такой ответ меня, честно говоря, никак не мог удовлетворить. В 40-е годы русские тоже кое-что пережили. В моей семье погибли почти все, кроме матери и отца: кто на фронте, кто в блокадном Ленинграде, но я никогда не чувствовал ни в себе, ни у родителей никакой ненависти к немцам, хотя причин для нее у русских куда больше, чем у «западэнцев» к москалям. Дело тут, очевидно, в другом. Видать, сама вера униатская на ненависти и страхе замешана, и никакие Папы тут не помогут. На одной ненависти и страхе дом не построить…

Наш разговор с униатским священником-русофобом естественным образом подошел к концу, я стал прощаться. И тут мой собеседник меня несказанно удивил. Он вдруг стал просить меня нигде не указывать его имени, мол, у него дом, семья, а охраны нет. Я удивленно спросил: «Кого же Вам бояться здесь, в деревне?» Оказывается, он боится, что «у Москвы длинные руки» и «КГБ не дремлет». Я с трудом сдержался, чтобы не засмеяться. Но разве объяснишь ему, что и в России-то ФСБ уже давно никто не боится, потому что сотрудники бывших «органов» заняты, в основном, решением своих личных проблем. Вон, Басаева с Масхадовым до сих пор поймать «не могут». Но успокоить мне его удалось, только твердо пообещав, что ни имени, ни фамилии его в моих публикациях не будет. Оказалось, что оборотной стороной злобы и ненависти к России является страх.

Была и еще одна знаменательная встреча на земле Галиции, которая открыла мне и другую грань униатского самосознания.

На этот раз никто у меня документов не спрашивал и в шпионстве не подозревал. Отец М., узнав, что я из Санкт-Петербурга, радушно меня пригласил в дом. Без всяких церемоний посадил за стол и весьма откровенно отвечал на мои вопросы.

Отец М. также был рукоположен в Ленинграде, вернулся на родину и стал служить священником. Свой переход в УКГЦ объяснил как вынужденный шаг, выбора, по его словам, у него не было. Никакой ненависти к православным у него нет. Он бы хотел со всеми жить мирно. Уважает тех священников, которые остались верны Православию, одновременно и Папу уважает. И Гузара, а также и других американских униатов уважает, но считает чужаками, которым не по силам понять местных греко-католиков. Приезду Папы не то чтобы особенно рад, но и не огорчен. Огорчен протестами его визиту. Следил за визитом по польскому ТВ-каналу, так как свободно говорит по-польски, ему еще отец завещал выучить польский, мол, пригодится.

Его отец был репатриирован во время войны в Германию, на работы. Оказался после войны в американской зоне оккупации. В 46-м совсем еще молодой, 16−17 лет сбежал домой из лагеря перемещенных лиц. Почти уже добрался до родного села, осталось верст 50. На дороге встретился возница-поляк с телегой, пригласил подвезти. Ехали, болтали на украинском. Вдруг польская застава в лесу — возница спрыгивает с лошади, кричит польскому офицеру: «Берите его, это украинец». А в то время попасться в лесу польским военным для украинца означало одно — смерть, поляки очень даже помнили бендеровцев, действовавших аналогично. Отца священника М. спасло то, что он знал польский и, на всякий случай выправил себе два паспорта: в одном написано, что он украинец, в другом — поляк. А фамилия у них хоть и украинская, а звучит как польская. Паспорта он держал в разных карманах, чтоб не перепутать. Не перепутал, поляки поверили и отпустили.

Так он и сыну завещал: «всегда надо два паспорта иметь», на всякий случай. Поэтому, во времена СССР отец М. был православным священником, пришли украинские националисты — стал униатом. А куда денешься? Вот и мечется бедолага между двух огней, сам не зная, кто он: чи католик, чи православный.

Эта встреча открыла для меня и другое лицо галичан — несчастных простых и кротких людей, как бы зажатых между Западом и Востоком. От страха они и сами уже забыли, кто они есть на самом деле.