 |
| НГ-Религии | 26.11.2009 |
священник Георгий Рощин — заместитель председателя Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества:
шейх Фарид Асадуллин — заместитель председателя Совета муфтиев России, член Общественной палаты РФ;
Леонид Сюкияйнен — доктор юридических наук, ведущий научный сотрудник Института государства и права РАН;
Константин Бендас — первый заместитель председателя, управляющий делами Российского объединенного Союза христиан веры евангельской, член экспертного совета комитета Государственной Думы РФ по делам общественных объединений и религиозных организаций;
Александр Залужный — профессор кафедры национальной безопасности РАГС, заместитель председателя Экспертного совета по изучению информационных материалов религиозного содержания на предмет выявления в них признаков экстремизма при Министерстве юстиции РФ;
раввин Яков Бар — Московская хоральная синагога, Конгресс еврейских религиозных организаций России;
Роман Силантьев — директор Правозащитного центра Всемирного русского народного собора, член Экспертного совета по проведению государственной религиоведческой экспертизы при Министерстве юстиции РФ;
Тауфик Ибрагим — профессор Института востоковедения Российской академии наук, председатель Российского общества исламоведов, доктор философских наук;
Марк Смирнов — ответственный редактор газеты «НГР».
Смирнов. Уважаемые коллеги, представители духовенства и научного сообщества! Тема нашего круглого стола звучит так: «Практические формы противодействия религиозно мотивированному экстремизму». С самим термином «религиозный экстремизм» можно спорить, многие ученые, журналисты и правозащитники считают понятие «экстремизм» неточным, когда речь идет о политическом, национальном и религиозном экстремизме, и полагают, что его надо заменять словом «радикализм». Юристы тоже расходятся в определениях экстремизма, и религиозного экстремизма в частности. Они ссылаются на то, что в российском законодательстве это понятие не очень точно прописано. В законе об экстремизме некоторые положения не согласуются с законом о терроризме или с Конституцией и Уголовным кодексом. Но мне кажется, что наша главная задача — не «закапываться» в споре о терминах, а достаточно четко определить, чем является этот феномен, с которым мы все чаще сталкиваемся в нашей жизни. Каковы проявления такого общественного поведения, которое угрожает спокойствию и жизни граждан, общественной безопасности. В нашей дискуссии мы оставляем за скобками экстремизм политический и национальный и будем говорить только о том девиантном поведении, которое характеризуется религиозной мотивацией и часто приводит к нарушению закона, то есть к преступлению. Мы попытаемся выяснить, что толкает людей на противоправные поступки, а в определенных случаях и к борьбе с самим государством.
Прежде чем приступить к дискуссии, мне хочется поделиться впечатлением от одного документа, который попал в мои руки. Это инструкция по безопасности и конспирации, которая дает указания моджахедам, как партизанскими методами бороться с российской властью на Северном Кавказе, как организовывать подпольную работу в борьбе с ней. Ее автор Абд аль-Азиз аль-Абини. Первая часть инструкции посвящена рекомендациям, как обмануть следователя. Там даются конкретные указания, как во время допроса отвечать на задаваемые вопросы, как не поддаваться на психологическое давление. В условиях одиночного пребывания в камере в качестве психофизиологического средства предлагается использовать даже йогу. Второй раздел содержит рекомендации по соблюдению конспирации в условиях подполья. Например, автор советует вообще не посещать мечеть, потому что, по его мнению, все мечети контролируются органами безопасности, спецслужбами.
Если в группе моджахедов есть женщина, то ей рекомендуется ни в коем случае не носить хиджаб и лучше даже не покрывать голову. Следует отказаться от всех внешних исламских атрибутов в одежде и внешнего проявления религиозности. Не носить бороду, не одеваться так, как это присуще истинным мусульманам. Недопустимо вести беседы об исламе с непроверенными людьми. Инструкция написана с учетом опыта ведения джихада на Кавказе против российской власти, здесь же учитывается опыт терактов, проведенных исламистами в Тушино и на Дубровке в Москве.
Я привел этот пример, чтобы мы поняли, что имеем дело не с фантомной угрозой, а с ежедневным противостоянием, если хотите, войной, которая становится заметной для глаз обывателя, увы, только тогда, когда случаются теракты или их удается предотвратить.
Самый главный вопрос нашей дискуссии: что практически мы можем сделать — и ученые, и духовенство, и гражданское общество в целом, — чтобы противостоять экстремизму.
Не стоит думать, что экстремизм связан исключительно с радикальным исламом. Достаточно открыть ленту новостей, которая ежедневно приносит те или иные сообщения о проявлениях экстремизма в самых различных религиозных сообществах и в России, и за рубежом. Например, сегодня: «Глава израильской ешивы «Од Йосеф Хай» Ицхак Шапиро издал скандальную книгу. В ней, в частности, он задает вопрос: «Когда еврею разрешается убивать гоев (неевреев)?» При этом автор отвечает, что делать это можно практически всегда, даже если речь идет о совсем маленьких детях. Можно говорить и о представителях новых религиозных движений. Например, призыв «Свидетелей Иеговы» отказываться от службы в армии или от переливания крови при операциях тоже характеризуется как экстремистская деятельность, особенно если это носит не частный, а публичный характер, является призывом к верующим. Еще из новостей. Православные хоругвеносцы выступили против фильма Павла Лунгина «Царь». Им не нравится трактовка фигуры Иоанна Грозного, и они вышли с плакатами: сжечь фильм, а постер символически проткнули колом. Таким образом, мы можем говорить об экстремизме как об очень широко распространенном явлении, существующем в разных религиях и конфессиях. Теперь мне хотелось бы услышать мнение участников дискуссии.
Сюкияйнен: Мотивы экстремизма очень разные, и, что такое религиозно мотивированный экстремизм, для меня вопрос. Хорошо известно, что термин «исламский экстремизм» обозначает, что ислам как общая рамка имеет возможность аккумулировать и собирать под свои знамена самые разные протестные настроения и самые разные мотивы. Среди них отнюдь не только религиозные: политические, финансовые, национальные. Другое дело, что среди всех этих мотивов могут быть выделены и собственно религиозные. Но это в абстракции, а в реальной жизни мне очень трудно назвать событие, когда можно было бы сказать: вот это чистой воды религиозная мотивация, и никаких других привходящих мотивов нет. Мне ближе термин «религиозно интерпретируемый экстремизм», апеллирующий к религиозным постулатам для постановки целей, оправдания средств, мобилизации в свои ряды различных людей. Религиозные тезисы здесь используются как инструмент. Если же мы согласимся с тем, что есть экстремизм собственно религиозно мотивированный, то речь идет о вещах сугубо идейных. Религия — это идеи, ценности. Наверное, стоит согласиться и с тем, что любое привлечение религиозных обоснований обостряет любой конфликт. Чеченский конфликт — хороший пример. Он начинался с целями и причинами, очень далекими от ислама. Когда ислам туда подключился, конфликт приобрел дополнительные измерение и остроту.
При внимательном рассмотрении возникает еще один аспект термина «религиозно мотивированный экстремизм». Что в данном случае подразумевается под религией? Это некая система постулатов и ценностей? Если это так, тогда почему одни верующие следуют за этими ценностями, а другие нет? В самой религиозной составляющей могут быть очень разные элементы. Чаще всего это некая интерпретация. На чем она основана, чем она стимулируется, какие цели ставит? Если мы говорим, что существует исламский экстремизм, как и окрашенный в другие религиозные цвета, и не считаем, что ислам по своей сути радикален, тогда мы должны согласиться, что это интерпретация. Отсюда и вывод: с религиозно мотивированным экстремизмом надо бороться идейными методами.
За последние десять лет уж сколько форм противодействия терроризму было использовано! Но после 11 сентября 2001 года количество терактов не только не уменьшилось, но, наоборот, возросло. Значит, либо направление выбрано неверно, либо направление верное, но неэффективно реализуется на практике. Я могу только отметить, что в идейном плане пока что поражение терпят те, кто отстаивает умеренные взгляды на исламское вероучение. В СМИ мы видим подробное изложение представлений радикалов, но часто ли мы слышим голос тех, кто им противостоит — деятелей умеренного ислама?
Смирнов: Позвольте с вами не согласиться. Об умеренном исламе, который противостоит радикалам, можно много прочесть и на сайте Института религии и политики, а также в статьях, опубликованных в «Независимой газете». В этих публикациях рассказывается об опыте ряда исламских государств, где власти идут на диалог с исламистами, пытаются предложить мирные способы преодоления религиозного конфликта. Эти публикации знакомят широкий круг читателей с точкой зрения на деятельность радикалов таких авторитетных представителей умеренного ислама, как, например, глава Европейского совета по фетвам шейх Аль-Кардави или известный исламский богослов, живущий в Швейцарии, Тарик Рамадан.
Игнатенко: Хотел бы добавить. На сайте Института религии и политики очень хорошо и полно представлен современный саудовский опыт борьбы с так называемой заблудшей сектой. Кроме того, у них существует большая программа реабилитации бывших моджахедов, оказания им психологической помощи.
Сюкияйнен: Хотелось бы больше. То, что вы указали, верно. Но мне трудно отыскать хорошо проанализированные решения крупных центров исламской мысли: Организации Исламская Конференция, Европейского совета фетв и исследований, Всемирного союза исламских ученых. Для того чтобы соревноваться с радикалами, одних военных средств борьбы с финансовыми потоками, с организационной структурой недостаточно.
Рощин: Существует ли экстремизм вне религиозного контекста? Мне кажется, да. Когда мы говорим о религиозно мотивированном экстремизме, ключевым здесь является слово «мотивированный». Светское государство, борясь с экстремизмом, не всегда точно понимает, почему религиозные люди идут на антиобщественные деяния. Для человека вера в первую очередь меняет его ценности. Для него жизнь перестает быть самоценной, поскольку для него высшей ценностью является единение с Богом. Когда возникает национальный, политический экстремизм, как легче всего привлечь на свою сторону людей? Ввести туда религиозную составляющую. Это мотивирует людей настолько, что они жертвуют своей жизнью в терактах. Попробуйте поднять человека в атаку за удвоение ВВП! Надо очень внимательно смотреть, чему учит религия. На вопрос, почему нет активного противодействия экстремизму со стороны религиозного сообщества, ответ простой. У традиционных религий сформировано вероучение. О том, что человеку делать, чтобы достичь спасения и обрести соединение с Богом, уже все сказано. Там не требуется какого-то дополнительного объяснения. Люди, которые попадают под религиозную мотивацию, не знают об истинном религиозном учении. В этой связи практическим способом противодействия экстремизму является воспитание и религиозное образование с самых ранних лет. Люди, у которых сложился вакуум в этой сфере, не всегда адекватно воспринимают религиозную идею. Этот вакуум легко заполнить суррогатом.
Насчет военных действий у каждой религии есть свои установления. Там заповедь «не убий» получает особое толкование, рассчитанное на внешнего врага. Иногда и это толкование используется в плане религиозной мотивации. Здесь важно предоставлять точное знание, которое есть в религиозной традиции. Задача общества, государства, СМИ — предоставлять как можно больше примеров положительного религиозного знания.
Когда человек попадает в экстремистскую группировку, для него выстраивается простая логическая схема: человек воспринимает идею Бога, жизнь перестает быть для него самодостаточной ценностью — а дальше промежуток, который должен быть заполнен традиционным религиозным учением, заполняется набором радикальных суррогатов.
Силантьев: Религиозно мотивированный экстремизм не вчера появился, он существует тысячелетия. Можно вспомнить в исламе течение хариджитов, которые в Средние века принесли много зла суннитам и шиитам. Но сейчас хариджиты живут вполне мирно. Была секта ассасинов-исмаилитов, но тоже в наши дни превратилась в достаточно миролюбивое религиозное сообщество. Многие протестанты начинали с того, что убивали католиков, католики отвечали протестантам тем же. Сегодня и те и другие живут в добрососедстве в большинстве стран Европы. Даже в Ольстере сейчас достаточно спокойно. Хотелось бы поднять вопрос, как в истории удавалось преодолеть экстремистские направления: силовыми ли методами, или убеждением, или просто людям надоедало воевать, и конфликты затухали?
Бендас: Хорошо, что мы ушли от термина «религиозный экстремизм». Это неверно по сути, да и оскорбительно для верующих людей. Термин «религиозно мотивированный экстремизм» имеет право на существование, другое дело, что часто неправильно используют религию люди, далекие от религии. Люди верующие — более толерантны, чем те, кто находится вне религии. Иногда представители власти или общественных структур по собственному ли невежеству или преследуя недобрые цели, как раз занимаются провокацией и эскалацией подобных проявлений. Маленький пример. Полтора-два года назад в Новочебоксарске была ликвидирована религиозная организация пятидесятников. Они относятся к Союзу миссий. Между собой мы называем их «подпольщики». Незарегистрированное братство. Очень ортодоксальные и консервативные пятидесятники, большая часть их епископов — люди в годах, отсидевшие в советских лагерях за веру. Например, епископ Иван Федотов отсидел 18 лет. Они, скажем так, еще не «расконсервировались» после советского времени. Путь от полуподпольной деятельности к регистрации, к публичности очень сложный. У них на окраине Новочебоксарска была община, молитвенный дом, на двери которого с начала 1990-х годов висела табличка с очень громким названием «Миссионерский институт христиан веры евангельской». В реальности никакого института не существовало. На неделю раз в год служители приезжали и проводили миссионерские курсы. Естественно, ничего не аккредитовывали, не лицензировали. И вот ликвидировали общину, аргументируя тем, что она осуществляет незаконную образовательную деятельность. В течение многих лет мы убеждали этих «подпольщиков», что сегодняшняя власть — не советская власть, и нужно быть более открытыми, но все напрасно.
Недавно я разговаривал с начальником управления по борьбе с экстремизмом УВД в одном из южных регионов России. Старший уполномоченный этого УВД обходил по списку учредителей одной из местных религиозных организаций и выспрашивал дотошно: почему вы в эту церковь ходите, а не в другую, это же секта? А сколько с вас там денег берут? Долго убеждал их, что они посещают не ту религиозную организацию, какую следует. Пришлось дозваниваться, были принесены извинения. Но все эти вещи, безусловно, провоцируют верующих.
Асадуллин: Если мы всерьез принимаем дефиницию «религиозно мотивированный экстремизм», то должны отдавать себе отчет, что в этом понятии существует мощная социальная составляющая, включающая и протестный ресурс против несправедливости. Практически все социальные движения в истории человечества подпитывались религиозными идеями. Неважно, какими они были — христианскими или исламскими… Религиозные идеи не живут в вакууме, они адекватно (или нет) материализуются в головах рядовых членов общества. Дело в готовности общества и государства отвечать на эти социальные вызовы через религиозное образование, воспитание толерантности, подготовку соотвестсвующей научной и богословской литературы. Но я думаю, что не все так безнадежно. Даже не вспоминая Аль-Кардави и Тарика Рамадана, можно сказать, что наше отечественное востоковедение продуцирует такого рода исследования. Ситуация в мире складывается так, что ислам — главный религиозный «ньюсмейкер», поэтому важно, не бросаясь в крайности, понять, что движет людьми, которые становятся в воинственную оппозицию государству и обществу может быть, экстремизм — это острая реакция на существующие социальные диспропорции, чиновничий произвол, коррупцию, отсутствие перспектив для молодежи? Ответы могут быть разные, но рычаги решения проблемы — у государства, которое по своему прямому назначению должно заботиться о безопасности и гражданском мире. Ислам, как и любая мировая религия, развивается в остром соперничестве разных идей. Наиболее перспективной мне представляется компромиссная модель «васатыя» — умеренного ислама, сторонников которой много и в России, и за рубежом. Очень важно формировать культуру межрелигиозного диалога, в том числе и через проведение таких встреч, как эта. Эти идеи в мире уже реализуются, например, через деятельность МОФ «Диалог цивилизаций». Я говорю и о Межрелигиозном совете России, который был создан более десяти лет назад. Я помню, что первые заседания проходили в обстановке полной открытости, доверия. Мы могли высказывать самые разные идеи и выслушивать мнения оппонентов. Почему эта рабочая площадка сейчас не работает с прежней отдачей, вопрос к представителям православия, ислама и иудаизма.
Игнатенко: Есть немалая доза лукавства либо неведения в заявлениях тех религиозных деятелей или политиков, которые говорят о невозможности религиозно мотивированного экстремизма. Вопрос в другом: какой религией мотивируется экстремистская деятельность. Дискуссии об «исламском экстремизме» полностью повторяют споры «остроконечников» и «тупоконечников» у бессмертного Джонатана Свифта. Уверен, что необходимы концептуальные инновации, которые могут подсказать пути противодействия этому явлению. Мы в настоящее время имеем дело с глобальным феноменом, движением, которое называется по-разному. Организаторы, финансисты, руководители и идеологи этого движения, во-первых, действуют в мусульманской среде и, во-вторых, апеллируют к исламу. Если мы присмотримся, то увидим, что идеологи этого движения представляют собой специфическую группу «автокооптированного», или, говоря по-простому, самозваного духовенства. Это — люди, которые, не имея достаточного религиозного образования и не будучи «профессионалами от религии», выступают в качестве идеологов и пропагандистов «джихада на пути Аллаха». Это и Усама бен Ладен (строитель), и Айман аз-Завахири (врач-педиатр), и Абу-Мусаб аз-Заркави (человек без образования и профессии), и Шамиль Басаев (недоучившийся студент землеустроительного техникума, кажется). Имя им легион. Они «мастерят» свою религию, используя исламский материал и называя это «исламом». Чудовищная опасность этого «ислама» (в кавычках!) заключается в том, что кто-то может принять и принимает эти поделки за настоящий ислам. Что делать? Я считаю, что здесь свое слово должны сказать исламские религиозные деятели из настоящего, не самозваного духовенства. Они должны давать «в масштабе реального времени» (они очень плодовиты, эти самоназначенные «лидеры мусульман»!) фундированную критику с позиций ислама концепций, программ, лозунгов и фетв «автокооптированного духовенства». Не требовать от СМИ не употреблять слово «шахид» в приложении к террористам-самоубийцам, а публично разоблачить тех, кто «шахидов» готовит.
Видимо, это задача духовенства и богословов разных религиозных традиций — выявлять и опровергать в своей среде подобные идеи, смягчать их. Речь идет о трактовке. Читают Коран — и понимают по-своему, читают Библию — и тоже по-своему понимают. Представитель каждой религии найдет в своих Священных Писаниях массу противоречивых вещей. Значит, от духовенства зависит правильная, каноническая трактовка, которая обезопасит прихожан от неверно понятых идей и действий.
