 |
| Богослов. Ru | Священник Александр Шумский | 26.11.2009 |
Упреки оппонентов в мой адрес в связи с отсутствием академичности изложения материала представляются мне неубедительными. Во-первых, никто еще не дал внятного определения, что такое академизм и научность в гуманитарной сфере знаний. Во-вторых, мне кажется, что нередко сторонниками так называемого академизма оказываются люди, не имеющие своего лица, своей индивидуальной манеры. Их тексты невозможно авторски идентифицировать, и они похожи друг на друга, простите за банальность, как две капли воды. Но скука — первый признак мертвечины, убивающей творчество. В свое время великого филолога В.В. Виноградова спросили, что с его точки зрения следует считать главным критерием уровня любого текста. Академик Виноградов ответил: «Главное, чтобы было интересно». Полагаю, что тексты А.К. Светозарского и мой этому академическому виноградовскому критерию вполне соответствуют. Порукой тому является экстраординарный накал полемики, вызванный нашими материалами.
Особенно я благодарен диакону Владимиру Василику, который мастерски на протяжении многих дней поддерживал дискуссионный градус. Его рассуждения, которые по существу составляют еще один большой материал по теме, свидетельствуют о том, что отец диакон уже давно и независимо от нас пришел к аналогичным выводам. Тем ценнее его братская поддержка!
Исчерпывающую и очень точную оценку наших статей дал москвич Игорь Бессмертнов: «Наконец-то появился здравый, выверенный взгляд. Статья отца Александра (и, кстати, А. Светозарского, они очень хорошо читаются вместе, дополняя друг друга) — это тот проход между Сциллой экстремизма и Харибдой либерализма, который очень нужен сейчас. Есть, оказывается, срединный путь. Можно объективно смотреть на действительность. Этот путь сложен. Он требует большого напряжения и интеллектуального, и, прежде всего, духовного. Пройти этим путем может только истинно верующий и церковный (живущий в Церкви и жизнью Церкви) человек. Спасибо отец Александр. Жаль, что отец игумен так несерьезно отреагировал на статью. Вывел себя в другую плоскость. Высокомерие, или просто испугался того, что получил серьезный, аргументированный ответ?» К этому мне добавить нечего. Если бы меня попросили предельно коротко сформулировать суть нашей позиции, я вряд ли сделал бы это лучше Игоря Бессмертного. Благодарю также Екатерину Домбровскую из Москвы за ее глубокое сопереживание тому, что написано в наших статьях, особенно за ее слова: «Чуткому и чистому русскому читателю, будь он хоть подросток, сразу становится слышно: это голоса из дома…». Не могу не поблагодарить также Андрея из Москвы. Выражаю признательность брату Матвею из Киева — города, который всегда был и пребудет в моем сердце. Благодарю всех, кто нашел время выразить солидарность с нашей позицией. Из всех отзывов оппонентов, которые меня удивили своей повышенной эмоциональностью при отсутствии серьезных аргументов, хотел бы выделить трезвый комментарий Андрея Хвесюка: «К сожалению, призыв отца Александра к взвешенной полемике не был услышан. Как только речь заходит о Советах и Сталине, мы просто перестаем мыслить. Лично я также не соглашусь с завышенной оценкой отца Александра советского периода, но он и предлагает обсуждать, размышлять, разговаривать, а не повторять одни и те же фразы о богоборческом советском режиме, о чем никто и не спорит. В статье много очень важных и правильных мыслей, но у нас, если произносится слово „Сталин“, мыслительные способности отключаются. С этим попытался бороться отец Александр и этого — не по своей вине — здесь преодолеть так и не смог. Обсуждение прошло как по писанному отцом Александром».
Самое главное — вопрос наконец-то поставлен на должном медийном уровне. Долгое время отношение к советскому периоду, к Великой Отечественной войне, к Сталину, Власову и т. д. обсуждалось среди церковных людей вполголоса, «назадах». Теперь, выражаясь языком Достоевского, от «проклятых вопросов», связанных с советской эпохой, церковному обществу не уйти. Началось открытое и широкое обсуждение проблемы. Это замечательно. Я не думаю, что в ближайшем обозримом будущем все церковное общество примет в своем большинстве ту или иную точку зрения, но само неравнодушное, пусть даже иногда переходящее «академические» границы, рассмотрение советского вопроса представляет большую ценность в плане развития русской мысли.
Но в моих статьях есть и еще один аспект, неразрывно связанный с советским вопросом — церковное реформаторство или неообновленчество, представленное игуменом Петром Мещериновым. Я долгое время не реагировал на его публикации в СМИ. Из года в год он бросал свои пробные неообновленческие камни, которые с каждым разом становились все больше и тяжелее, но должного отпора не получал. Только журнал «Благодатный огонь» (приложение к журналу «Москва») начал бить тревогу. Но в широком медийном пространстве, на уровне порталов «Православие. Ru», «Русская линия», «Богослов.Ru», по настоящему адекватной реакции на материалы игумена Петра не последовало. Между тем, многие встревоженные прихожане нашего храма и других обращались ко мне с просьбой ответить отцу игумену. Сдерживало меня лишь то, что в таких случаях невозможно дискутировать безлично, не упоминая конкретных имен. А лишний раз бить публично по своим (ведь, несмотря ни на что, отец Петр пока свой) мне не хотелось. Но всему есть предел, и когда я познакомился в Интернете с суждениями игумена Петра об Успенском посте и о смысле миссионерской деятельности, я уже не имел права молчать, поскольку речь там шла не о каких-то мелких частных взглядах автора, а о программе церковной революции. Да, да — именно так, я ничего не преувеличиваю. Отец Петр Мещеринов предлагает, по моему мнению, программу радикальной церковной революции. Если его и таких как он не остановить, то последствия будут очень тяжелыми. Сам отец игумен утверждает, что он никого никуда и ни к чему не призывает, но это всего лишь уловка. Судите сами, он говорит: «Миссия — это всегда некое «начало с нуля"… Церковь отходит на второй план и получает значение некоего «инструментария», но никак не самостоятельной духовной ценности». Это что?! Это — важнейший пункт программы церковной революции (особенно слова «начало с нуля» — чем не большевизм!). И еще хотелось бы задать вопрос нашим профессиональным богословам: не содержится ли в рассуждениях игумена Петра Мещеринова элементов экклезиологической (учение о Церкви — греч.) ереси?
Как ни пытается отец игумен в своих публикациях набрасывать «тень на плетень», видно, что острые прутья этого плетня направлены против существующей Русской Православной Церкви. Отец Петр пишет: «Миссия = Реформация. И именно так. И только так. Если мы серьезно займемся миссией и призовем людей отвне вовнутрь, то нам неизбежно придется все менять: изменять богослужение, духовнические подходы, отменять или крайне послаблять посты». Если это не программа церковной революции, то что?! Я мог бы привести еще множество цитат, подтверждающих, что отец Петр рассуждает как церковный революционер слева, но, честно говоря, уже надоело. Есть еще правые церковные революционеры — всевозможные «опричные движения», «диамидовщина» и т. п. Правые и левые церковные революционеры психологически очень близки (и те и другие являются антисергиевцами и антисоветчиками), вместе они раскачивают наш церковный корабль.
Отец Петр! Одумайтесь! Вы ведь таким не были. Вы замечательно начинали, а сейчас губите себя и тех, кто за вами идет. Давайте встретимся и поговорим. Я готов доказать Вам на собственном опыте и опыте близких мне людей, что традиционная миссия может быть вполне успешной. Вы просто этого не знаете или не хотите знать. Но, боюсь, что Вы не услышите моих призывов, Вы ведь сказали, что мы с вами находимся в совершенно разных плоскостях. Хотя я поминаю Вас и протоиерея Георгия Митрофанова на проскомидии и надеюсь, что в литургическом пространстве мы еще вместе.
Неужели, Вы, батюшка, не знаете, что именно маргинальная миссия погубила все дело в Католической Церкви?! Главная причина пустующих латинских храмов — это отрыв миссии от Церкви! А если Вы об этом знаете, то чего же в таком случае желаете нам?!
И, конечно, церковное диссидентство игумена Петра неразрывно связано не только с его абсолютным отрицанием советского периода русской истории, но также с нескрываемой неприязнью к отечественной истории вообще. По своему историческому мировоззрению отец игумен типичный западник. Здесь он не только полностью совпадает с протоиереем Георгием Митрофановым, но и явно находится под сильным влиянием последнего. Они не любят землю, на которой живут. В свое время таких называли «безродными космополитами». Я определил бы их мировоззрение как «христианский интернационал», который является полной противоположностью христианской соборности. Они отрицают идею Империи в принципе, независимо от исторического времени. Такая позиция типична для обновленцев всех эпох. Им ненавистно все, что способствует укреплению российской государственности, которой они противопоставляют свою местечковую общинность. Вся историософия Митрофановых-Мещериновых образно укладывается в две строфы поэта Иосифа Бродского:
Если выпало в Империи родиться
Лучше жить в глухой провинции у моря.
Но такая историософия выгодна лишь ненавистникам России и Православия, вроде З. Бжезинского, поскольку она открывает ворота нашей Родины для вражеской армии. И еще следует подчеркнуть, что эта местечковая провинциальная историософия совсем не предполагает тихой созерцательности на берегу южного моря, она очень агрессивна и нетерпима, в ней сжата пружина либерального тоталитаризма, который похлеще любого имперского.
Один из оппонентов не согласился со мной в том, что ярые антисоветчики всегда становятся ярыми церковными реформаторами. Но дело обстоит именно так. Не все антисоветчики становятся церковными людьми, но те из них, которые приходят в Церковь, обязательно начинают потом «бузить». Это, кстати, вполне объяснимо еще и с психологической точки зрения. Ведь если человек сформировался как диссидент, то он, в принципе, никогда не может принять идею церковного послушания, его лейтмотив — всегда быть против. Один знакомый диссидент сказал мне однажды: «Ваша Церковь — это тот же «совок», только в православной упаковке». В диссидентстве центр тяжести находится не столько в объекте критики, сколько в субъективном умонастроении — всегда везде быть против. Правда, интересно заметить, многих антисоветчиков-диссидентов удалось «перевоспитать» с помощью денежных знаков, и они сейчас вполне успешно интегрировали в сложившуюся систему и готовы защищать ее до последнего доллара на банковском счете. Честь русской интеллигенции всегда спасала служивая интеллигенция, которая в диссидентских кругах именовалась и именуется гнусным словечком «совок». Диссидентствующая интеллигенция бунтовала против «режима», главным образом на кухнях, прикрывая, в большинстве случаев, свое неумение и нежелание работать, свою бездарность, свою личностную и профессиональную несостоятельность. Люди уровня А. Сахарова, ставшего, к сожалению, рупором профессиональной революционерки Е. Бонер, редки в диссидентском сообществе. А служивая интеллигенция — это лучшая, наиболее одаренная часть русской интеллигенции. Служивому интеллигенту некогда заниматься борьбой с «режимом», он тихо и незаметно делает свое нужное дело, невзирая на низкую зарплату и многие унижения, которые приходится претерпевать. Так было и в советское время, так происходит и сейчас. Поэтому совершено неверно отождествлять русскую интеллигенцию исключительно с диссидентствующей ее частью. Диссидентство есть грех русской интеллигенции, и когда она от него освобождается, ей цены нет! Как удивительно остроумно заметил в своем отзыве Владимир из СПб: «На диссидентской основе не то что страны — свинарника не выстроишь».
За время перестройки народилось новое поколение молодых диссидентов, которых А.К. Светозарский в своей статье очень удачно назвал «мальчиками-белогвардейчиками». Эти белогвардейские бойскауты знают о советской действительности в основном из лживых перестроечных учебников и протухшего телевидения, они — поколение вражеской радиостанции «Эхо Москвы» — никогда не дышали воздухом советского времени. За всей этой власовской белогвардейщиной стоит органическое либеральное неприятие реальной России. Белогвардейские бойскауты утверждают, что они не любят советскую Россию, но любят досоветскую. Но очевидно, что за тотальным отрицанием советской эпохи кроется отрицание подлинной России. Поэтому есть все основания утверждать сегодня, что советский вопрос — это все тот же русский вопрос. Но я не хочу ставить железный крест на «мальчиках-белогвардейчиках». Будем надеяться, что они подрастут и поумнеют.
А диссидентствующей интеллигенции, которая уравнивает Сталина и Гитлера, советую честно ответить на один простой вопрос: Что случилось бы с евреями, жившими в СССР, если бы в Великой Отечественной Войне победила фашистская Германия? Один мой, уже почивший, знакомый ветеран войны, побывавший в немецком плену, рассказывал, что в их лагере немцы предпочитали евреев не расстреливать, как остальных заключенных, а закапывать живьем. Хотелось бы подчеркнуть, что ветераны войны, живущие в Израиле, наших диссидентствующих уравнителей Сталина и Гитлера не поддерживают. Жаль, что нет в живых выдающегося человека и писателя Ильи Эренбурга, а то, боюсь, этим уравнителям пришлось бы в панике ретироваться.
Очевидно, что благодаря Великой Победе, уцелела вторая в мире по величине после США еврейская диаспора, и все разговоры о советско-русском антисемитизме, мягко говоря, несерьезны. Я за свою уже довольно долгую жизнь не припомню ни единого случая очевидной дискриминации евреев. Напротив, почти все мои многочисленные знакомые и друзья из евреев получили хорошее образование, престижную работу и т. д. Хочу напомнить в этой связи, что без решающего слова товарища Сталина не появилось бы государство Израиль, а предатель и гитлеровский прихвостень Власов, которого защищают наши бледные либералы, призывал в своих листовках «бить жидов». Вот так, господа уравнители! Как ни крутите, получается, что Германия во главе с Гитлером хотела уничтожить весь мир и евреев, а Россия во главе со Сталиным спасла весь мир и евреев. Надо совсем потерять совесть и разум, чтобы их уравнивать. Кроме того, складывается такое впечатление, что кое-кто из наших диссидентствующих бледных либералов никак не может примириться с тем, что «великий» Троцкий проиграл «ничтожеству» Сталину битву за власть. Сталину задним числом пытаются приписать антисемитизм, раздувая так называемое дело врачей. Но ведь это дело рассыпалось, не успев толком начаться, его, собственно, сам Сталин и остановил. А в реальности мы видим, что еврейская служивая интеллигенция активно и эффективно участвовала в советской жизни, оставив свой впечатляющий след и в культуре, и в науке, и в создании ядерного щита страны. А гениальная песня Яна Френкеля «Русское поле» стала поистине народной, не говоря уже о военных песнях, в которых во всем блеске проявилось сотворчество русских и евреев.
Теперь хотелось бы обратить внимание на следующее рассуждение. Советская власть, с одной стороны, жестко ограничивала и контролировала Церковь, но, с другой стороны, эта же власть, особенно после войны, сводила к нулю шансы церковных реформаторов. Вот и еще одна причина ненависти к советской власти церковных диссидентов. Лишний раз останавливаешься в изумлении перед премудростью Божьего Промысла.
Характерно, что простые церковные люди никогда не поддерживали бунтарские настроения церковных диссидентов, за что последние называли их забитым стадом, быдлом, темной народной массой и тем же «совком». Между тем, оскорбляли они и продолжают оскорблять подавляющее большинство церковного русского народа. Опять кто-нибудь из оппонентов скажет, что отец Александр оправдывает советскую власть. Не собираюсь я оправдывать пороки любой власти, я просто хочу обратить внимание левых и правых схематистов на то, что в живой реальной жизни все гораздо сложнее, чем им хотелось бы. Я отнюдь не подвержен тайным мечтаниям о возвращении советской власти, которая заставила бы замолчать церковных реформаторов. Пусть об этом мечтает А. Проханов со своей «красной иконой». Я уверен, что у нашего священноначалия хватит мудрости, сил и ресурсов для того, чтобы решить эту задачу без вмешательства государства, хотя последнему, по моему глубокому убеждению, церковная революция тоже совсем ни к чему.
При этом хочу подчеркнуть, я отнюдь не считаю, что в нашей церковной действительности все идеально и не следует ничего менять. Есть больные вопросы, которые необходимо решать, но не революционными методами, а очень, очень аккуратно, так, чтобы не задеть здоровую ткань, которая безусловно преобладает. Вся беда игумена Петра и его сторонников в том, что они, говоря научным языком, не системно видят картину церковной жизни и совершенно неверно оценивают соотношение в ней позитивного и негативного. Негативное они истерически гипертрофируют, а позитивное либо вовсе не замечают, либо считают его ненужным, мешающим.
И опять волей-неволей приходится вспоминать «отца-основателя» диссидентства, писателя А.И. Солженицына. Мои оппоненты обиделись на меня из-за того, что я, по их мнению, неуважительно назвал писателя «дядя Саня из Рязани». Они, судя по всему, люди молодые, и когда мы уже зачитывались книгами Александра Исаевича, они еще пребывали в детсадовском возрасте. Так вот, уважаемые молодые адвокаты Солженицына, в 70-х — начале 80-х годов прошлого века существовал подпольный книжный рынок, на котором было принято общаться на конспирологическом языке. Например, приходит некто на такой рынок (места рынков постоянно менялись) и спрашивает у знакомого продавца: «Нет ли новостей от дяди Сани из Рязани?». В переводе на нормальный язык это означало: «Нет ли новых книг Солженицына?» «Архипелаг ГУЛАГ» назывался на этом рынке «Островом сокровищ». В советское время конспирологический язык вообще был в моде. Например, Никиту Сергеевича Хрущева называли по телефону Наумом Соломоновичем, а грозную организацию КГБ — Галиной Борисовной и т. п.
Уважаемые защитники А.И. Солженицына, в предыдущей статье я ведь сказал о нем далеко не все, что следовало бы сказать. И вот теперь, пользуясь случаем, добавлю. Александр Исаевич всегда отличался предусмотрительностью и хитростью. Удивительно, что мы, читая «Архипелаг ГУЛАГ», не обращали внимание на такую деталь: на титульном листе книги под названием, написанным заглавными буквами, прописным шрифтом набрано: «Опыт художественного исследования». Всего три слова, но как много они теперь объясняют. Ведь художество предполагает вымысел. Зададимся вопросом: а может ли вообще исследование быть художественным? Может, но только в художественном произведении, прежде всего в романе. Что же такое «Архипелаг ГУЛАГ»? Это не роман и не историческое исследование. Тогда что же? Публицистикой это тоже не назовешь. Одним словом, я не берусь определить жанр данного произведения. Но для меня очевидно следующее — подзаголовок «опыт художественного исследования» избавляет писателя от необходимости объяснять впоследствии все несообразности, несоответствия, противоречия и просто ложь, которые могут быть обнаружены в тексте книги. Зачем кому-то что-то объяснять, исследование-то ведь художественное!
Что же касается его эпопеи «Красное колесо», то ничего более скучного я в жизни не читал. А скука, согласно виноградовскому критерию, есть смерть любого произведения.
В Евангелие сказано: «По плодам их узнаете их» (Мф 7, 16). Каков же главный плод чтения книг Солженицына. Я назвал бы его одним словом — пораженчество. Благодаря Александру Исаевичу, мы начали буквально во всем, от хоккея до Афганской войны, желать поражения своей стране.
А.И. Солженицын — ярчайшее подтверждение моей мысли о взаимозависимости антисоветизма и церковного реформаторства. Прочитайте его письмо Святейшему Патриарху Пимену от 1972 года. Это образец наглости и полного непонимания смысла церковной жизни. В письме Святейший Патриарх по существу обвиняется в равнодушии и попустительстве злу. Это гнусная клевета. В тех условиях Русская Православная Церковь делала все, что было в ее силах. Солженицын, прикрываясь деланным смирением, пытается провоцировать нашего Патриарха. Как можно без возмущения читать вот эти его слова: «Если бы Церковь не отреклась от своей самостоятельности и народ слушал бы голос ее, сравнимо бы с тем, как, например, в Польше». Здесь Солженицын демонстрирует свое полное непонимание конкретной исторической ситуации, а так же природы Церкви, которая в принципе не может отречься от своей самостоятельности. Ее стеснили — да, но и только! Также Солженицын воспел в своем письме очередного предателя, на этот раз «церковного власовца» — будущего расстригу Глеба Якунина. Это письмо, повторю еще раз, подстрекательство и провокация, облеченные в форму псевдосмирения. Святейший Патриарх Пимен, к слову, прошел войну и не писал, в отличие от Солженицына, глупых писем с фронта, очерняющих армию. Между прочим, в любой армии мира во время ведения боевых действий проверяются письма военнослужащих, и, в случае неблагонадежности того или иного текста, его автор подлежит немедленному аресту. В своем нелепом письме Патриарху Солженицын высокомерно пытается поучать Церковь и неслучайно, конечно, что он поддерживал всех церковных диссидентов своего времени.
Очевидно, что ненавидя Сталина, советскую власть, всю советскую эпоху, воспевая Власова, Солженицын и его последователи не могли и не могут принять церковную политику Святейшего Патриарха Сергия Страгородского, то есть ту линию, начало которой положил еще святитель Тихон и которая обеспечила Церкви выживание в сложнейших условиях. Я считаю Патриарха Сергия одним из выдающихся архипастырей за всю историю Русской Православной Церкви. Этот человек решал небывалые по сложности задачи. Недаром крупнейший православный богослов современности Владимир Лосский, спустя год после кончины Святейшего Патриарха Сергия, произнес знаменательные и пророческие слова: «Пройдут еще годы, десятки, сотни лет, изменятся судьбы народов, изменится самое лицо земли, но до конца времен Церковь сохранит память великого святителя, наряду с другими именами, которые знает каждый христианин». Желающие могут сколько угодно спорить по поводу личности Патриарха Сергия и проводимой им церковной политики. Но бесспорно одно — победа СССР в Великой Отечественной войне однозначно показала, что Патриарх Сергий был прав, решившись на поддержку советской власти и Сталина. И последний, насколько мог в тех условиях, оценил этот промыслительный выбор. И совершенно очевидно, что сегодняшняя полемика в отношении советского периода русской истории не может не затронуть фигуру Святейшего Патриарха Сергия в самых различных аспектах. Нам, его сторонникам, еще предстоит нелегкая борьба как с внутренними, так и с внешними антисергиевцами. И от исхода этой борьбы в очень большой степени зависит будущее Русской Православной Церкви.
