«Я считал своей обязанностью быть своего рода миссионером в Оксфорде»

Будущий владыка Каллист (в миру Тимоти Уэр) родился в городе Бат (Bath) на юго-западе Англии, воспитывался в знаменитой Вестминстерской школе и с отличием закончил классическое отделение и богословский факультет Оксфордского университета. После обращения в православие в 1958 г. будущий владыка долгое время провел в монастыре св. Иоанна Богослова на о. Патмос, где до сих пор состоит в числе братии. В этой обители в 1966 г. Тимоти Уэр был пострижен в монашество с именем Каллист и вскоре возведен в сан иеромонаха. В 1982 г. он был рукоположен в сан епископа с титулом «Диоклийский» и назначен викарным епископом Вселенского Патриархата, а 31 марта 2007 г. возведен в сан митрополита.

На протяжении 35 лет владыка Каллист занимал пост Сполдинг-лектора по восточно-христианским исследованиям в Оксфордском университете. Эта преподавательская должность была учреждена в 1947 г. для Николая Зернова и благодаря этому Оксфорд стал первым британским университетом, включившим в свою программу изучение православия.

После ухода на пенсию в 2001 г. владыка Каллист продолжает публиковать свои работы, читать лекции по патристике и богословию в различных университетах по всему миру и регулярно служить в своем греческом приходе в Оксфорде. Кроме того, митрополит Каллист — председатель общества «Друзья горы Афон», член совета директоров Института восточно-христианских исследований в Кембридже, председатель группы «Друзья Православия на острове Айона».

В чрезвычайно насыщенной событиями жизни митрополита Каллиста переплелись судьбы нескольких поколений деятелей Православной Церкви в Великобритании. Владыка активно участвовал в работе Содружества св. Албания и преп. Сергия, был другом Николая Зернова и его жены Милицы, которые создали вокруг церковной общины в Оксфорде, основанной архим. Николаем (Гиббсом), целый православный микромир и установили прочную связь между университетом и Церковью.

Незадолго до своего юбилея, владыка дал развернутое эксклюзивное интервью в своем уютном доме на севере Оксфорда.

— Ваше Высокопреосвященство, Ваш выбор православия был осознанным и самостоятельным. Какие главные вехи на своем пути в Православную Церковь Вы могли бы обозначить и как Вы считаете, что изменилось в Вас после обращения в православие?

Мои родители были верующими христианами и принадлежали к Англиканской Церкви, поэтому с раннего детства они водили меня в церковь и учили молиться дома. Переломный момент на моем духовном пути произошел, когда мне было 16 лет, и я еще не имел никаких контактов с Православной Церковью. Под влиянием одного англиканского монаха, состоявшего в общине францисканцев, я решил впервые пойти на исповедь к известному духовному отцу Англиканской Церкви, и это решение, и сам опыт исповеди оказали глубокое личное воздействие на меня. Я бы сказал в этот момент совершилось мое обращение ко Христу в том смысле, что хотя я уже был христианином, тем не менее во мне вдруг все ожило и я стал чувствовать свою личную причастность к вере.

Первая встреча с православием произошла около года спустя, когда мне исполнилось 17 лет и я, окончив школу, поступил в университет. Я рассказал о ней в одной из статей (1). Это случилось в православном храме в Лондоне, куда я зашел во время субботнего всенощного бдения. Впечатление от православной молитвы оставило на мне неизгладимый отпечаток. Несмотря на то, что я почти ничего не знал о Православной Церкви, в тот момент я почувствовал, что здесь мой дом. Впечатление от всенощного богослужения было прежде всего переживанием единства земного и небесного. Мне казалось, что во время службы мы, малая видимая община, возносимся далеко за пределы нашей собственной реальности, что молитва Церкви здесь на земле является частью молитвы Церкви небесной. Я чувствовал присутствие ангелов, святых, Пресвятой Богородицы, Самого Христа — небо на земле. Таким образом, первая встреча с православием состоялась вскоре после моего личного обращения. И произошло это не благодаря знакомству с другими православными или через чтение книг, но посредством литургической молитвы Церкви.

Будучи англиканином я принадлежал к так называемой Высокой Церкви (или англо-католической), которая является частью Церкви Англии. В отличие от других ветвей Англиканской Церкви, члены Высокой Церкви достаточно близки к православию: они почитают святых отцов, Вселенские соборы и по своей вере мало чем отличаются от православных.

Итак, со времени моего первого визита в православную церковь прошло еще 6 лет, прежде чем я принял православие. Но я стал больше узнавать о нем, когда поступил в университет, и затем впервые имел возможность познакомиться и общаться с православными христианами. Принимая решение стать православным, я не думал, что меняю свою веру, но чувствовал, что теперь она обретет более прочное и надежное основание. Когда я был англиканином, я верил, потому что сам так определил, став православным, я верил, потому что так верила Церковь. Вступая в Православную Церковь, я нашел подтверждение своим прежним убеждениями, и теперь мог сказать, что придерживаюсь не собственного мнения, но традиции Святой Церкви. По мере знакомства с православием я понимал, что здесь есть все, о чем я размышлял, но нигде не мог найти выраженным в полноте.

На протяжении тех 6 лет, что я готовился принять православие и обдумывал этот шаг, я встречался как с представителями русского православия, так и греческой традиции. Здесь, в Оксфорде, я познакомился со многими русскими, среди которых были, например, Николай Зернов, Димитрий Оболенский, архиепископ Василий (Кривошеин). В то время в Оксфорде существовала довольно активная русская православная община. Но поскольку в университете я учился на классическом отделении и знал древнегреческий, у меня появились друзья среди греков. В частности, я познакомился с греческим архиереем в Лондоне — викарным епископом Иаковом (Вирвосом). Русских я встречал и в Лондоне. В Оксфорде русская община подчинялась Московскому Патриархату, в Лондоне я общался с русскими, которые принадлежали к Зарубежной Церкви. Среди них, например, была игуменья женского монастыря в Лондоне мать Елизавета и один из тамошних священников протоиерей Георгий Шереметьев. Мне казалось, что лучше всего принять православие у греков Константинопольского Патриархата, отчасти, потому что я изучал греческий и мне было легче понимать богослужение, но еще по той причине, что мои друзья в Оксфорде относились к Московскому Патриархату, а в Лондоне — к Зарубежной Церкви, и в этом я видел определенную сложность, поскольку в то время эти две части Церкви были разобщены, и мне не хотелось участвовать в конфликтах между различными юрисдикциями. Я полагал, что раз я англичанин, мне не стоит вмешиваться в проблему, которая касается исключительно Русской Церкви, и поэтому, присоединившись к Вселенскому Патриархату, я мог сохранить дружеские отношения с обеими частями Русской Церкви. Когда я принял православие, епископ Иаков назначил мне духовника — священника, которого я уже упомянул, — о. Георгия Шереметьева. Таким образом, у меня осталось много связей с Зарубежной Церковью.

— Расскажите, владыка, как Вас принимали в Православную Церковь и какой приход Вы затем посещали?

Богослужение, во время которого меня принимали в православие, совершал епископ Иаков, и происходило это в греческом соборе в Лондоне. Вначале я исповедовался за всю жизнь, затем епископ произнес разрешительную молитву. После этого я прочитал Символ веры, и в конце епископ помазал меня святым миром. Моим приходом в Лондоне стал греческий собор Святой Софии в районе Бейзуотер, но часто я ходил в русский монастырь, где была мать Елизавета, а в Оксфорде я молился в русском приходе, который принадлежал тогда к Московскому Патриархату. Мне очень повезло, что еще до принятия православия, у меня было огромное число друзей среди православных из самых различных мест, и это дало мне некоторое понимание глубины и разнообразия, которое существует в Православной Церкви.

Как видите, я не проходил через повторное крещение. Вы прекрасно знаете, что существует различная практика чиноприема. На Афоне, к примеру, англикан и римо-католиков принимают через крещение. В остальных Церквах Вселенского патриархата обращение в православие обычно происходит только через миропомазание. Для Русской Церкви перекрещивание нехарактерно и римо-католики часто принимаются даже без миропомазания, просто через исповедание веры. Таким образом, здесь существуют различия, однако я прошел через миропомазание, и сам придерживаюсь такой же практики, когда принимаю в православие, следуя традиции Вселенского престола. Когда члены других христианских Церквей просят совершить над ними повторное крещение, я отвечаю: «Пусть это будет на вашей совести. Если хотите пройти через крещение, отправляйтесь на Афон». И насколько я знаю, некоторые так и поступают, но сам я был совершенно согласен с тем, что стал православным через миропомазание. Кроме того, следует помнить, что царственные страстотерпцы — супруга последнего российского императора Николая II царица Александра Федоровна и Великая Княгиня Елизавета Федоровна — исповедовали лютеранство и приняли православие через миропомазание, а не через крещение. Но я признаю, что сейчас в Православной Церкви существует два различных вида чиноприема и возможно предстоящий всеправославный собор внесет ясность в этот вопрос.

Мне много раз приходилось принимать членов Англиканской и Римо-католической Церквей в православие, и я никогда не занимался агрессивным прозелитизмом. Мне в голову бы не пришло распространять негативную пропаганду в отношении других христиан. С другой стороны, я твердо верю, что Православная Церковь есть единая истинная Церковь Христова, что только в православии содержится полнота истины и духовной жизни, и поэтому если члены других Церквей свободно и по своей воле обратятся ко мне с просьбой принять их в православную веру, после соответствующей подготовки я буду готов это сделать. «Двери открыты», — скажу я им. На самом деле, в последнее время мне все чаще приходится принимать людей, которые не являются прихожанами ни одной из Церквей. Сегодня в Англии люди в большинстве своем утратили живую связь с христианской верой и многие из тех, кто обращается в православие или не крещены, либо если были крещены в младенчестве, не стали активными верующими. Таким образом, мы не привлекаем людей из других Церквей. Мы пытаемся вывести их из нехристианской и нецерковной массы людей в этой стране.

— Православная Церковь в Великобритании имеет свой неповторимый облик, историю и современное развитие. Как бы Вы могли охарактеризовать основные черты православия в Англии и, в частности, в Оксфорде, где в 1966 г. началось Ваше священническое служение и преподавательская карьера в университете?

Вы совершенно правы — в 1966 г. я был рукоположен в священники и назначен Сполдинг-лектором по восточно-христианским исследованиям Оксфордского университета. Этот пост я занимал на протяжении 35 лет. Архиепископ Афинагор II, греческий иерарх в Лондоне, вступивший на кафедру двумя годами ранее, сказал мне: «Когда переедите в Оксфорд, вы должны организовать там греческий приход». С начала 1940-х гг. в Оксфорде существовал русский приход. Его основал архимандрит Николай (Гиббс), который был учителем цесаревича Алексия до революции. К тому времени о. Николай уже скончался и православный приход занимал часовню в здании под номером 1 на Кентербери-роуд. Когда я перебрался в Оксфорд, или правильнее сказать вернулся в Оксфорд в 1966 г., русские обратились ко мне с просьбой: «Мы — очень маленькая община, не нужно основывать греческий приход, который бы существовал обособленно, нам тоже нужна помощь». В то время у прихода не было своего настоятеля. Службы проводил священник из Лондона, о. Кирилл (Тэйлор), который был болен и не мог часто приезжать. Греков в Оксфорде тоже было не так много, и они привыкли молиться в русской часовне. Время от времени к ним приезжал греческий священник и служил литургию на греческом там же в часовне. Поэтому греки также посоветовали мне не открывать отдельный приход. В итоге, мы пришли к тому, что я основал греческую общину, но мы продолжали служить в русской часовне. Таким образом, формально существовало два прихода каждый со своим приходским советом и управляемый своим епископом, но на практике мы составляли единую литургическую общину. С 1966—1973 гг. мы, члены греческой общины, находились в гостях у русского прихода. Затем часовня, в которой мы молились, стала для нас мала — это была всего лишь комната в доме — и мы построили отдельный православный храм в саду на Кентербери-роуд, который существует до сих пор. С тех пор, оба прихода — греческий и русский — занимают его на равных правах.

У нас всегда было правило поминать за богослужением епископов обеих церквей. Канонически это несколько необычно, но тем самым мы стремились на местном уровне преодолеть дробление православной диаспоры по принципу юрисдикции. К сожалению, в Великобритании, как и в целом на Западе, православные, исповедуя одну веру, разделены административно на различные национальные группы. И хотя в Святых Канонах написано «одна территория — один епископ», на Западе в одном месте может быть несколько епископов, поэтому греческие, русские, сербские, румынские, болгарские архиереи оказываются рядом друг с другом. Нам известны исторические причины такого явления: первые эмигранты хотели, чтобы их приходы имели сильную национальную окраску, чтобы Церковь связывала их с родиной, собственной культурой и языком. Тем не менее, подобная ситуация — неканоничная, и мы должны были как-то выйти из этих рамок в сторону более зримого проявления нашего православного единства. Мы в Оксфорде не могли решить проблемы вселенского православия, но полагали, что на местном уровне сможем приложить усилия к тому, чтобы преодолеть национальное разделение среди православных за рубежом. И мы также надеялись, что объединив небольшие греческий и русский приходы, сможем создать важное православное свидетельство в самом Оксфорде и в университете.

Поэтому с благословения епископов каждой из сторон (с русской стороны был митрополит Антоний, с греческой — архиепископ Афинагор), мы решили совместными усилиями построить храм в Оксфорде. Освящение храма проводили оба архиерея вместе (им сослужил сербский епископ и ряд других). У нас есть антиминс с подписями греческого, русского и сербского иерархов, которые освящали храм.

Сотрудничество между греческим и русским приходами продолжается с 1973 г. по настоящий день в течение вот уже 36 лет. И у нас не было серьезных проблем до тех пор, пока три года назад не возникло разделение в русском приходе Благовещения Пресвятой Богородицы. В то время, управляющий русскими приходами в Великобритании и настоятель русского прихода в Оксфорде епископ Василий (Осборн) посчитал правильным выйти из подчинения Московскому Патриархату и перейти под юрисдикцию Вселенского престола. Его приняли в русский западноевропейский экзархат Вселенского Патриархата. В результате возник раскол: епископ Василий и его сподвижники остались в церкви на Кентербери-роуд вместе с греческой общиной, те же, кто пожелал остаться под омофором Московского Патриархата, составили второй русский приход, который сейчас занимается обустройством собственного храма в другом районе Оксфорда. Конечно, эта ситуация нас сильно огорчила. Однако может быть настало время, когда наша церковь на Кентербери-роуд стала слишком тесной и потребовалось основать второй приход в Оксфорде. Конечно, хотелось бы, чтобы этому способствовали другие обстоятельства, но будем надеяться, что нет худа без добра и мы сможем теперь наладить активные дружеские отношения между тремя приходами — греческим, русским приходом владыки Василия и приходом Московского Патриархата, с которым мы находимся в полном церковном общении. Все трения и трудности, которые возникали между нами, должны уйти в прошлое и нам нужно работать в месте. Это уже происходит. Например, дети из трех приходов вместе участвуют в общих праздниках. Таким образом, несмотря на все наши ошибки, мы попытались свидетельствовать в Оксфорде о единстве Православной Церкви. Мы ценим наши национальные традиции — греческие, русские и английские, — но самое главное для нас, что мы члены вселенской Православной Церкви.

— Два года назад Вас избрали сопредседателем комиссии по богословскому диалогу с Англиканской Церковью, который с некоторыми перерывами продолжался почти весь двадцатый век. Как Вы оцениваете прошлое и современные перспективы диалога с англиканством, и какие цели Вы ставите перед собой сегодня как один из главных его участников?

Давайте рассмотрим сначала современное положение Международной Комиссии по англикано-православному богословскому диалогу — таково ее официальное название. Между православными и англиканами уже давно установились особые отношения. Они восходят к началу XVII столетия. Православное духовенство проживало здесь, в Оксфорде, в 1620—1630-х годах. Именно греческий священник впервые ввел в Британии обычай пить кофе, и к тому же он был членом одного из оксфордских колледжей. Ни до, ни после этого Православная Церковь не оказывала столь прямого влияния на образ жизни англичан.

Мне кажется, что православных в англиканах (и наоборот) привлекает то, что англикане считают себя епископальной Церковью, которая сохранила нить апостольского преемства, и это отличает их от лютеран и других протестантов на континенте. Англикане всегда чтили древних святых отцов и древние Вселенские соборы. Тем не менее, будучи епископальной Церковью, они не подчиняются папе и являются Церковью национальной. Точно также православные основываются на вере древней Церкви, не входят в папскую юрисдикцию и составляют семью национальных Церквей. Поэтому, когда православные обращались к Западу, они естественно испытывали особую симпатию к англиканам. Особенно дружественные отношения между православными и Церковью Англии сложились в 20−30-х годах ХХ столетия. В те годы действительно была надежда на некоторое единство, на восстановление общения в таинствах между двумя церквами. Однако официальный международный диалог между вселенской Православной Церковью и всемирной общиной англиканских Церквей начался только в 1973 г. На самом деле, первая встреча в рамках этого диалога состоялась здесь, в Оксфорде, и во время этой встречи православные делегаты приняли участие в освящении нашего приходского храма. Этот диалог с некоторыми перерывами продолжается и до сих пор. Я участвовал в нем с 1973 по 1984 г., а затем вновь стал членом комиссии с 2007 г., и ныне я — сопредседатель с православной стороны.

В 1970-е гг. мы питали надежду, что диалог с англиканством принесет конкретные результаты. Эти надежды не оправдались. За последние полстолетия в Англиканской Церкви многое изменилось. В частности, в самой Великобритании и других странах усилилась группа, придерживающаяся крайне либеральных взглядов в вопросах вероучения. Она существовала и раньше, но не имела столь значительного влияния. И поэтому мы, православные, чувствуем себя комфортнее в Высокой Англиканской Церкви. Как говорил мой духовник, о. Георгий, если бы в англиканстве существовала только Высокая Церковь, вопрос объединения был бы решен уже завтра. Однако существует и Низкая Церковь — евангелическое крыло англиканства, -­ и кроме этого, либеральные течения, которые в последние годы играли значительную роль в Великобритании и Северной Америке. Безусловно, Англиканская Церковь находится сейчас под угрозой раскола.

Особенные трудности вызвало решение различных Англиканских Церквей рукополагать женщин в священнический и епископский сан, но кроме того — практика некоторых из них возводить в епископы людей, состоящих в гомосексуальных отношениях, и благословлять однополые браки. По вопросу о женском священстве среди православных нет единого мнения. Большинство утверждает, что это невозможно. Меньшинство же считает, что данный вопрос нуждается в более тщательном рассмотрении. Покойный митрополит Антоний Сурожский как раз принадлежал ко второй группе и советовал не торопиться: нужно подождать пока Православная Церковь глубже изучит эту проблему. Однако, что касается благословения однополых браков, здесь нравственное учение Церкви предельно ясно — Библия об этом отчетливо говорит, — и поэтому нет ничего удивительного в том, что мы сильно обеспокоены подобной тенденцией в англиканстве.

Если в 1930-е и даже в 1970-е гг. некоторые из нас надеялись, что в отношениях между православием и англиканством удастся прийти к всестороннему примирению, сейчас мы признаем, что это недостижимо. В настоящий момент мы не можем сказать, что богословский диалог ведет нас к зримому единству. Тем не менее, мы полагаем, что общение с англиканами следует продолжать. Не стоит забывать, что среди них есть немало людей, которые глубоко почитают и любят православие. И мы должны поддерживать и помогать тем, кто так близок к нам по вере. Поэтому мы все еще участвуем в диалоге, и надеемся, что благодаря богословскому обмену мы сможем учиться друг у друга, хотя конкретных результатов от этого общения мы всерьез не ожидаем. Православная сторона продолжает диалог из побуждений дружбы, но не ценой своей веры.

— Каково Ваше личное мнение по вопросу о женском священстве?

В 1970-х гг. я был резко против этой идеи и апеллировал главным образом к аргументу из Священного Предания. Вкратце, он состоит в следующем: если бы Христос хотел видеть женщин священниками или епископами, Он бы дал соответствующие указания апостолам, которые были бы исполнены. Но спустя две тысячи лет Церковь не в праве вводить подобные новшества. Я по-прежнему считаю этот аргумент очень сильным и серьезным. Однако он не дает полной картины. Он говорит нам, что в те времена не было женского священства, но не объясняет причину. Почему женщина не может быть священником? В чем заключается богословская причина? Здесь можно привести и другие аргументы. Можно сказать, что священник — икона Христа, а Христос был мужчиной. Этот «иконический» аргумент использовали римо-католики и некоторые православные богословы, например, покойный о. Александр Шмеман, но к нему следует относиться с осторожностью. В каком смысле священник является образом Спасителя? Разве женщина в определенных обстоятельствах не может символизировать собой Христа? Какое значение имеет Его мужское начало в отрыве от Его «человечности»? Ведь в Символах веры и святыми отцами всегда подчеркивалось, что Христос есть человек, но не так часто говорилось о Его мужской природе, поэтому этот аргумент вызывает сомнения. Я не говорю, что он неверен, но нуждается в более детальном развитии. Очевидно, здесь мы вступаем в пространство символики: Христос — Жених, а Церковь — Его Невеста. Если священник символизирует Христа как Жениха Церкви, значит ли это, что священником непременно должен быть мужчина? Поэтому я отношусь к числу тех, кто считает, что Православная Церковь пока глубоко не изучила эти вопросы. Не следует слепо заимствовать римо-католические или протестантские аргументы на этот счет — необходимо самостоятельно решить этот вопрос с православной точки зрения. Священство мы понимаем несколько иначе, чем римо-католики. Я бы даже сказал, что проблема целиком нуждается в более пристальном изучении. Раньше мы считали ее чисто западной, теперь же к ней следует отнестись как к своей собственной, что пока не происходит. В основе, по существу, лежит антропологическая проблема — учение о человеческой личности. В чем состоит богословское значение мужчины и женщины в рамках человеческого рода? Пока мы всерьез не задумаемся над этим, вряд ли мы сможем ответить на вопрос может ли женщина быть священником, или нет. Это вопрос — не социологический или административный, а богословский. Он затрагивает проблему веры, которую необходимо рассмотреть досконально. Так что я принадлежу к тем православным, которые говорят: «Я не одобряю женского священства, но хотел бы подробнее изучить аргументы прежде чем заявить о невозможности подобного явления». Давайте не будем торопиться.

— В этой связи возникает вопрос о различиях в понимании таинства Евхаристии. Какие главные расхождения существуют здесь между православными и англиканами?

Церковь по сути своей есть Евхаристическая община. Евхаристия творит Церковь, также как Церковь творит Евхаристию. Когда Церковь совершает Божественную Литургию, она поистине становится сама собой. Именно общение в Теле и Крови Христовой созидает единство Церкви. Таким образом, если Евхаристия — неотъемлемое качество идентичности Церкви, следовательно, чтобы понять любую христианскую общину необходимо обратиться к ее евхаристическому учению. Православная Церковь выделяет два момента — реальность божественного присутствия в Святых Дарах и понимание таинства как Жертвы. Во-первых, мы говорим, что в Евхаристии Святые Дары — хлеб и вино — становятся истинным Телом и истинной Кровью Христовой. Это — тайна, но мы покланяемся освященным Дарам. Мы верим, что причащаясь, мы особым образом становимся едины со Христом через принятие Его Тела и Крови. И во-вторых, мы верим, что Божественная Литургия есть Жертва, мистическая Жертва, как мы ее называем, жертва без пролития крови. Это не какая-то новая жертва, но тождественная той, которую принес Христос на Кресте. С этими положениями согласились бы некоторые англикане. Высокая Церковь также считает, что в Евхаристии мы действительно причащаемся истинного Тела и истинной Крови Христовой, и что это Жертва мистическая. Но существует также точка зрения евангелических англикан, которые полагают, что Евхаристия лишь поминальная трапеза, что мы вкушаем хлеб и вино в память о Крестной Смерти Христа, но это ни в коем случае не жертва. Таким образом, проблема заключается в многообразии мнений внутри Англиканской Церкви и хотя у нас полное взаимопонимание с англиканами Высокой Церкви, мы знаем, что англиканское евхаристическое учение неоднозначно, и пока между нами нет единства в этом вопросе, невозможно представить себе какое-либо евхаристическое общение.

— На протяжении трех с половиной десятилетий Вы были одним из ведущих профессоров Оксфордского университета и многие Ваши ученики составляют авангард богословской и патрологической науки. Расскажите подробнее о своей преподавательской деятельности в университете.

На посту Сполдинг-лектора по восточно-христианским исследованиям я читал лекции по христианскому Востоку, которые могли посещать как студенты, так и аспиранты. Кроме того, я проводил семинары со студентами, и со временем у меня возросло число аспирантов, которых я готовил к защите диссертаций на докторскую степень.

В свой первый год преподавания в университете я читал два курса лекций — «Мистическое богословие Православной Церкви» и «Происхождение монашества». Как оказалось, на богословском факультете никто не касался этих тем и я продолжал вести эти курсы, многократно обновляя лекции, вплоть до ухода на пенсию. Я особенно дорожил возможностью преподавать мистическое богословие. Обычно я начинал со св. Иринея Лионского, затем подробнее останавливался на учении св. Григория Нисского, преп. Максима Исповедника, Дионисия Ареопагита, преп. Симеона Нового Богослова и, наконец, св. Григория Паламы и исихазма XIV века. Впоследствии меня попросили читать лекции по тринитарному богословию святых отцов и святоотеческому учению о личности Христа. Но поскольку кроме меня эти предметы вели другие преподаватели, я взял отдельные аспекты тринитарного учения и христологии. Иногда я обращался и к таким темам, как, например, Церковь и государство в Византии. Практические занятия со студентами были в основном нацелены на подготовку к экзамену по богословию древнехристианской Церкви. Мои аспиранты занимались всевозможными темами — от эпохи отцов до проблем современного православия. И самой главной частью свой работы я считал именно руководство аспирантами. Некоторые из них были православными, другие — западными христианами. К моему счастью, среди них были весьма одаренные студенты. Один из лучших моих аспирантов — нынешний архиепископ Волоколамский Иларион — подготовил диссертацию о преп. Симеоне Новом Богослове. Еще один мой студент, о. Иоанн Бер, который теперь возглавляет Свято-Владимирскую духовную академию в Нью-Йорке, писал работу о св. Иринее Лионском. Другие студенты стали епископами Греческой и даже Армянской Церквей. Вот направления, в которых я работал.

Мне очень дорога оксфордская система образования, где студенты занимаются с преподавателем один на один, хотя сейчас это встречается все реже и младшие студенты обычно занимаются подвое. Тем не менее, в случае с магистрантами принцип индивидуального консультирования сохранился. Возможность беседовать лицом к лицу со студентом, спрашивать его, давать ему возможность задавать вопросы, т. е. личный контакт и взаимообмен — вот что наиболее ценно для меня в университетской традиции преподавания, которая существует в Оксфорде, а также в Кембридже. Конечно, для этого необходим большой коллектив преподавателей и здесь возникает все больше проблем, поскольку количество студентов возросло, а численность профессорско-преподавательского состава в целом не изменилась. Поэтому нам приходится всеми силами отстаивать эту систему академического кураторства (tutorial system), чтобы по крайней мере на уровне обучения магистрантов и аспирантов сохранить неизменным принцип индивидуального научного руководства. Надеюсь, нам удастся сберечь эту драгоценную университетскую традицию.

— У каждого университетского профессора есть особый метод и стиль преподавания. Какой метод избрали Вы, и в каком направлении работали со студентами на семинарах и на индивидуальных занятиях?

В своей преподавательской работе и научных трудах я всегда подчеркивал связь между богословием и молитвой, между вероучением и духовной жизнью. Один из отцов-пустынников, Евагрий Понтийский, сказал, что истинный богослов — это тот, кто молится, и если ты истинно молишься, значит, ты богослов. Следовательно, в правильном понимании богословие — не просто академическая дисциплина, требующая логического ума. Подлинное его значение раскрывается тогда, когда богословие идет рука об руку с личной твердой верой, которая поддерживается молитвой и церковными таинствами. В этой связи возникает вопрос: можно ли в условиях современного мира преподавать богословие в светских университетах? Ведь такой университет, как Оксфорд, который изначально был религиозным, сегодня фактически стал светским учебным заведением, и студенты, поступающие изучать богословие, могут не исповедовать ни одну из религиозных традиции, считать себя агностиками и не иметь личной веры.

Однако даже в такой ситуации богословие можно преподавать. Конечно, мы не сможем в полноте раскрыть смысл богословия, как его понимали святые отцы, и мы не стремимся навязать нашим студентам какие-либо убеждения. Наша задача лишь объяснить сущность того, о чем учила Церковь и во что она верит до сих пор. Для этого они изучают источники — Библию, древних святых отцов и позднейшее христианство. В другом случае, студенты могут применить философский подход и с этой точки зрения рассмотреть вопросы, которые ставит богословие — такие, как, например, «есть ли Бог?», «как объяснить существование зла и страдание невинных?» Поэтому в светском университете от студентов не требуется придерживаться определенных религиозных взглядов. Мы пытаемся донести до них, что христианство играло решающую роль в жизни западного мира на протяжении последних 2000 лет и поэтому как историческое явление вполне заслуживает изучения. Более того, христианство, вера Церкви, затрагивает ряд вопросов, которые нам жизненно необходимы для понимания самих себя. На лекциях я всегда подчеркивал студентам, что не принуждаю их во что-либо верить, но прошу хотя бы серьезно отнестись к этим вопросам и взглянуть на ответы, которые оставили христианские мыслители, для которых богословие было не просто абстрактной теорией, но делом веры и молитвы. Богословие обращено не только к разуму, но ко всему человеку. Поэтому, каковы бы ни были их собственные воззрения, студенты должны по крайней мере попытаться понять точку зрения святых отцов. В таком виде преподавание богословия в светском университете мне представляется оправданным.

Конечно, существует реальная опасность превращения богословия в чисто абстрактную, формальную и схоластическую в отрицательном смысле этого слова дисциплину. Однако есть способ преподавать богословие в таком ключе, чтобы становилось ясно — для многих христиан богословие невозможно без личного религиозного опыта. И даже если сами студенты этот опыт не разделяют, они все равно должны понимать его огромную важность для других.

На богословском факультете в Оксфорде я долгое время оставался единственным представителем Православной Церкви и считал, что таким образом несу свидетельство и хотел приобщить студентов к этому измерению христианской истории и мысли. Программа факультета была во многом западной и библейской, но с патристический компонент все-таки присутствовал.

Я часто спрашивал себя, не уехать ли мне преподавать в какой-нибудь сугубо православной богословской школе? Несколько раз мне представлялась такая возможность в Америке. Однако я посчитал, что моя обязанность — быть своего рода миссионером в Оксфорде. К сожалению, в оксфордском богословии изучение святых отцов, которое раньше играло центральную роль, отошло на второй план и теперь господствует современный подход крайне либерального направления. Тем не менее, на факультете осталось несколько хороших патрологов, хотя должен признаться, что мне бывает грустно видеть, что изучение святых отцов не только в Оксфорде, но и в других университетах, занимает так мало места. Это выглядит особенно странным на фоне значительно большего интереса к православию, которое существует в обществе, тогда как в наших университетах греческим и латинским отцам уделяют все меньше внимания. С этой проблемой мы сталкиваемся не только в Великобритании, но и во Франции. Будем надеяться, что ситуация изменится к лучшему.

— И все же, какую главную задачу Вы ставили перед основной массой студентов — просто изучить источники и понять идейно-философскую сторону христианства, или открыть для них мир христианской духовности?

В университете я преподавал главным образом историю христианского вероучения. Для этого я выбрал исторический подход, основанный, в частности, на изучении текстов. Я пытался раскрыть студентам глубинный смысл писаний святых отцов, поэтому не стремился излагать вероучение в систематическом виде, но хотел скорее помочь увидеть каким образом Церковь на протяжении веков решала возникающие проблемы. Мне хотелось, чтобы между студентами и святыми отцами установилось некое воображаемое родство, чтобы они прониклись духом отцов древности. С какими вопросами сталкивались раннехристианские мыслители и древние соборы? Какой перед ними стоял интеллектуальный выбор и почему они ответили так, а не иначе? В этом была моя цель — приобщить к духу отцов и помочь взглянуть на мир их глазами.

— Владыка, Вашу научную деятельность можно условно разделить на две части: перевод и издание литургических и патристических текстов, и публикация обобщающих работ по богословию и патрологии. С момента Вашей отставки прошло уже 8 лет, но Вы продолжаете активную научную и миссионерскую деятельность. Какие темы находятся в поле Ваших академических исследований в настоящее время?

Как вы сказали, в моей научной работе было два главных направления. Во-первых, это перевод литургических текстов Православной Церкви — Минеи праздничной и Триоди постной в двух томах. Здесь я сотрудничал с православной монахиней, англичанкой матерью Марией, которая жила во Франции и давно скончалась. Во-вторых, я вместе с другими учеными работал над переводом Добротолюбия. Четыре тома английского перевода Филокалии уже вышло, пятый готовится к изданию. В этой работе отчетливо обозначилась связь богословия и молитвы, которую я стремился подчеркнуть также в других своих работах. Я писал о греческом богословии XVIII века, об авторе по имени Евстратий Аргенти, который активно участвовал в полемике вокруг повторного крещения тех, кто переходил в православие, и отстаивал данную практику. Затем, помимо общего введения в проблематику Православной Церкви, я написал книгу «Православный путь», где попытался вновь проследить связь между богословием и молитвой. Кроме того, я опубликовал ряд статей, посвященных Иисусовой молитве. Я как раз сейчас собираю все эти тексты в отдельную книгу. Один из сборников моих статей уже был опубликован под названием «Внутреннее царство», другие тома находятся в стадии подготовки, если Господь даст мне время и здоровье. Кроме того, я наполовину написал книгу о значении Жертвы в Евхаристии согласно византийским авторам XII столетия. Таким образом, оглядываясь на все свои богословские труды, могу сказать, что меня всегда волновал один момент — богословие не как интеллектуальная спекулятивная дисциплина, но богословие, переживаемое в молитве. Я согласен с великим русским богословом в эмиграции Владимиром Лосским, что все богословие в конечном счете мистично, и что этот мистицизм венчает полноту богословия. Именно этот подход вдохновил мои собственные труды.

Беседовал — Андрей Левитский

1. Kallistos (Ware), metrop. Strange Yet Familiar: My Journey To the Orthodox Church // Idem. The Inner Kingdom. Crestwood, NY, 2000. (Collected Works; Vol. 1). P. 1−24.

http://www.sedmitza.ru/text/860 989.html