Несведущий — верующий? Часть 1

О том, насколько важным оказывается для церковного человека религиозное просвещение, размышляет протоиерей Максим КОЗЛОВ, настоятель Университетского домового храма во имя мч. Татианы, профессор МДА, богослов, публицист.

Причины невежества

Безусловно, для сохранения трезвого церковного сознания необходимо просвещение. Да, святой простец спасется скорее неблагочестивого умника. Но кто сказал, что ближе неблагочестивого умника к спасению окажется неблагочестивый невежа?

Проблема религиозного просвещения актуальна и, на самом деле, очень болезненна. Нигилизм в отношении религиозного знания есть некая характерная черта многих наших прихожан, да и немалой части духовенства. Ибо, если проэкзаменовать по семинарской программе клириков, окончивших духовные школы лет 10−15 назад, думаю, результаты были бы примерно такие, как на нынешнем ЕГЭ по русскому и математике.

Зачастую совершенно не к месту приводятся вырванные из контекста слова, усвояемые разным отцам и житийным текстам: «Кто чисто живет, тот чисто богословит». Но фраза эта, правильно понимаемая, означает вовсе не отвержение ценности религиозного знания, а то, что рациональное знание без соединения с благочестием ровным счетом ничего не дает человеку для спасения. Однако для нас, русских, гораздо актуальнее другая опасность: благочестие или некая обрядовая традиция (часто даже не очень благочестивая, на грани суеверия), без соединения с религиозным знанием. Причем я бы не сказал, что это новейшая для нас вещь.

У каждого народа, который значительную часть своей истории пребывает в ограде Церкви, есть некие преимущественные черты, вклад, который он в нее привносит. Для греков эпохи святых отцов стремление к знанию о вере было настолько поглощающим, что святителю Григорию Богослову даже приходилось говорить с некоторой иронией о том, что нельзя пойти на рынок за рыбой и не услышать, как продавцы с покупателями спорят о двух природах Христа. И к такому выведению богословия на уровень площадных разговоров святитель относился отрицательно. Это негативная сторона тяги к осознанной вере. У русских же всегда была иная тенденция. Безусловно, существовал тот священный, иной раз почти святой быт, за который Русь в определенные века истории по праву можно назвать Святой, но при этом его реверсом был наш раскол. По сути дела, настояние на букве без стремления к подлинному религиозному просвещению, к осознанию полноты своей традиции привело к величайшей трагедии в истории русского Православия.

Итак, мы имеем, с одной стороны, нечто, коренящееся в веках, с другой — специфическое положение Церкви в десятилетия безбожной власти, при которой научное знание противопоставлялось вере. Образованность отождествлялась с атеистическим мировоззрением. И многим казалось: чем проще человек, в том числе и священник, тем он святее и надежнее как верующий. Отчасти так и бывало, потому что сельского батюшку меньше таскали по кабинетам ГБ, чем преподавателя духовных школ или сотрудника Отдела внешних церковных сношений. С точки зрения пастырства он, действительно, часто бывал надежнее, чем клирик приметный и высокопоставленный.

Еще одна причина отрицания религиозного просвещения — обесценивание не столько знания, сколько религиозной информации, которое происходило в начале 90-х, когда такой объем разнонаправленной, мировоззренчески не осознанной информации хлынул на людей, что выработалась защитная реакция: «Не хочу, не надо, слишком много! Все равно обманут. Одни говорят, что это белое, другие — что это черное, где правда — не разобраться. Лучше не знать. Лучше закрыться и не прикасаться».

Есть и еще одно обстоятельство, которое мы, к сожалению, должны отметить и на изменения которого очень надеемся. Скажем прямо: образованный клирик или мирянин, получивший богословское образование, — высоко ли он ценился в нашей Церкви в минувшие годы? Не получалось ли зачастую так, что семинарист, после второго, третьего курса удачно женившийся и попавший на хороший приход, с иронией смотрел на своего сокурсника, дотянувшего до конца семинарии, или, как еще любили выражаться подобные «разумные», «протиравшего четыре года штаны в Академии»? Из академии люди выходили просвещенными, но с точки зрения церковного статуса — никем и ничем.

Чем опасно духовное невежество

Каждая эпоха бросает свои вызовы. Сегодня, например, непросвещенность порождает нецерковный эсхатологизм, то есть ожидание конца истории не с надеждой, о которой пишется в книге Откровения: «Ей, гряди, Господи Иисусе, ей, гряди скоро!» (см.: Откр. 22, 20), а с ужасом перед всевластием наступающего антихриста, от которого нужно скрыться — под землей, в лесах, в горах (как, например, секта Виссариона). Или «спасаться» — не отвращением от греха, а отказом от банковской карточки, электронных документов или паспортов. Это тоже плод невежества — как и диомидовский раскол.

Вторая опасность, которая рождается церковной необразованностью, — недоверие священноначалию и иерархии, что, кстати, всегда было в людях, подверженных такого рода настроениям. В Средние века и позднее это порождало разного рода секты: стригольников, жидовствующих и т. д. Теперь то же проявляется иначе: «Толстые попы в черных „мерседесах“». И такое восприятие вполне уживается с мыслью: «Живу, как хочу, а Церковью пользуюсь по своему усмотрению. Когда она мне нужна — крестить, отпеть — тогда и пойду, а больше — нет необходимости, потому что у меня Бог в душе». Такая психология, помимо прочего, воспитывается эпохой, насаждающей потребительское и поверхностное восприятие действительности. Можно вспомнить евангельскую притчу о семенах, посеянных при дороге, которые и хотели бы вырасти, но или терния их заглушают, или им пустить корни просто невозможно (см.: Мф. 13, Мк. 4, Лк. 8).

«У них папство, а у нас…»

Что касается праведности наших препростых женщин («святость в простоте»), мне кажется, это отчасти мифологема. Церковь в довоенные годы, действительно, преимущественно наполняли лица женского пола, но тогда это были люди, в основном, получившие образование еще до революции. Многие из них принадлежали к высшему сословию, имели гимназическое или даже аналогичное университетскому образование, а те, кто был из низших слоев, так или иначе учились в церковно-приходских школах и знали начатки своей веры куда лучше, чем люди в последующие десятилетия. Но и тогда ситуация была не очень простой. Патриарху Тихону обычно усвояется о том фраза, что «белые платочки спасли Церковь». Но он же говорил и другое: «У них папство, а у нас бабство». И понимая всю амбивалентность ситуации с наполнением Церкви, мы даже не будем сейчас озвучивать, что в 20−30-е годы это были в основном женщины. Но все-таки это положение очень заметно отличалось от того, что произошло после окончания Великой Отечественной войны в контексте тогдашних церковно-государственных отношений, когда довольно массово пошли в Церковь в основном немолодые женщины. Вот они уже не знали почти ничего и являлись той средой, в коей наряду с традицией благочестия распространялись и полусектантские воззрения. Не будем забывать о немалом влиянии в те времена ИПЦ[1], особенно в южных регионах нашей страны. Да и даже внутри Церкви это были люди, мировоззрение которых с Православием соотносилось только отчасти. Те, кто в Церковь ходил хотя бы несколько десятилетий, вспомнит убеждение о невозможности передачи свечи левой рукой, «потому что там бес стоит», и о других странных правилах поведения в Церкви, формировавшихся кругом женщин «около подсвечников» и тех, кто на них ориентировался. Эти люди были, по сути, не только неподконтрольны священнику, но и представляли собой, говоря современным языком, некую ограниченную субкультуру в Церкви с весьма своеобразным сознанием. Вот живой пример тех лет. В семинарию мог поступать молодой человек, который в ответ на вопрос: «В кого мы веруем?», говорил: «Во Святую Троицу: Бога Отца, Божию Матерь и святителя Николая». И это был искренне благочестивый юноша: рекомендацию ему священник дал с готовностью, но учить его чему бы то ни было? боялся.

Нынешняя ситуация немногим лучше. Это все мы, особенно священники, наблюдаем, когда тот или иной вброс в средства массовой информации, не знаю, целенаправленный или случайный, порождает потоки вопросов или побуждений на грани суеверий. Например, недавно многие священники, отвечающие на разных форумах в Интернете, заметили, что появилась масса вопросов от желающих сменить имя, поскольку, по их мнению, у них оно «неудачное», а имена несут некую «судьбоносную» нагрузку, и для этого перекреститься. И это только один из множества примеров подобного рода уже абсолютно языческого восприятия религиозной действительности, порождаемое религиозной безграмотностью и ориентацией на безграмотность.

Религиозное знание — правильная вера

Во-первых, чтобы верить, надо иметь правильные ориентиры. Да, никого невозможно научить быть благочестивым, человек может только сам проявить к этому решимость, захотеть. Однако его можно поставить перед трезвым осознанием, что те или иные совершаемые им поступки или то или иное его мировоззрение с очевидностью противоречит вероучению Православной Церкви. Это понимание явится хотя бы некоторым укором для совести, а потому надеждой: если человек знает, что это — грех, то даже если он его совершает, вероятность покаяния больше, чем если он будет считать это нормальным поведением.

И второй момент. В религии вообще — в христианстве, как и в других — есть вещи выводные, а есть первостепенные. И принципиально важно, чтобы в религиозном сознании первостепенное и стояло во главе. В частности: чтобы Священное Писание и Предание Церкви значили для христианина больше, нежели брошюры на нескольких страницах о чудесах XX века или об антихристе в Москве в начале XXI; при всей важности почитания святых, чтобы молитва к ним не становилась препятствием для молитвенного обращения к Единому Посреднику между Богом и людьми.

А вообще, много ли православных христиан, посчитавших, что нужно прочитать целиком текст Священного Писания хотя бы раз в жизни? Все ли, в конце концов, хотя бы Новый Завет раз в жизни прочитали? Не уверен, что социологические опросы дали бы нам в этом оптимистическую картину. Это, кстати, делает очень слабой позицию многих православных христиан в дискуссиях с любыми сектантами, которые приходят с начетническим, но твердым знанием текстов Священного Писания, а православные говорят: «Ну, это где-то там у апостола написано… Да ты лучше к Матроне сходи, там сразу все увидишь».

С чего начинать, чему учиться?

Начать свое церковное образование нужно с осознания простого факта: основа нашей веры — это Священное Писание. В нем мы можем выделить для христиан главнейшую часть — Новый Завет, в котором есть вещь, абсолютно необходимая для того, чтобы человек имел право называться христианином, — Евангелие. И бедой будет, если другие церковные издания хочется и интересно читать, а до Евангелия руки не доходят. Читая Евангелие, с течением времени человек видит, что некоторые отрывки ему непонятны, что есть некая традиция церковного чтения этих мест. Тогда человек обращается к экзегезе, к святоотеческому наследию, которое постепенно направит его и к тем вопросам, которые по букве из текста Священного Писания не вытекают, но как выводные в нашем сознании, в православном учении присутствуют. Почему и в каком смысле мы верим в Бога Троицу; что значит Искупление, принесенное человеческому роду; почему Христос — Бог — должен был на кресте умереть, став Человеком для нашего спасения. Если спросить, многие ли из нас смогут объяснить, почему именно так Бог спасает человеческий род? Что значит восприятие человеческой природы и почему люди продолжают умирать и после Воскресения Христова? И многое другое, о чем странно не думать верующему человеку. Например, тот же карамазовский вопрос: а дети-то почему страдают? Почему в этом мире, сотворенном любящим Богом Вседержителем, так много несправедливого страдания выпадает тем, кто его по видимости никак не заслужил? На эти вопросы, не для внешних, но для себя, человек должен искать ответы. И где ему найти их, как не в учении Церкви?

Далее, поскольку мы являемся носителями исторической христианской традиции, верующему человеку нужно стараться узнать и о том, какой путь прошла его Церковь за 2000 лет. Как из маленькой апостольской общины образовалась такая Церковь, которая победила Империю ромеев — крупнейшую империю цивилизованного мира — и за три века так ее изменила изнутри, что она стала центром уже христианского мира. Как получилось так, что десятилетия жесточайших гонений в России при полной беспомощности внешней Церкви не привели к ее уничтожению. Это вторая область религиозного знания верующего человека, которому его вера интересна.

Третье. Мы знаем, что есть некоторые законы в Церкви, и формулируются они не бабушкой за свечным ящиком и не теткой у подсвечника, а кем-то позначительнее их. И нам должно захотеться узнать, в чем эти законы, каноны состоят, каковы принципы жизни Церкви — и дисциплинарной, и молитвенной.

Затем, может быть, уже не для всех, но, по крайней мере, для образованных христиан, а таковых все же большинство (сейчас людей малограмотных почти нет), естественно интересоваться, как Церковь отвечает на вызовы современности: что такое мы и биотехнология, мы и глобализация; как семье устоять в начале XXI века. И другие подобные вопросы.

И наконец, было бы очень хорошо, если бы в сфере религиозного знания обязательно присутствовало церковное искусство, потому что это эстетическое начало души. Вспомним, пусть на уровне легенды, что когда-то в Софии именно красотой храма и богослужения, а не чем-то иным, впечатлились русские, даже не понимая по-гречески, но осознавая, что это слишком красиво, чтобы быть просто человеческим. Сейчас же когда мы смотрим на современную храмостроительную архитектуру, на новые иконы, то понимаем, что всё вроде и ничего, но что-то не так. А вот что? Почему не получается ни «Покрова на Нерли», ни Успенского собора, ни уж тем более Софии Константинопольской? А должно же быть. Ведь Церковь — «небо на земле». И Бог, как говорится в нашем богослужении, — Всехудожник. Церковное искусство — тоже часть православного знания, к которому нужно иметь желание прикоснуться, разобраться в нем.

Записала Татьяна Бышовец

В сокращении опубликовано: журнал
«Православие и современность» N 12 (28) 2009 г.

Продолжение следует.